Рита: Я не с ним, я жду тебя, когда же мы будем вместе?
Он поцеловал ее.
Михаил: Ты можешь делать звуки? Стонать? – спросил, наклоняясь над ней.
Возвращаясь, в подворотне своего дома Рита даже вскрикнула от неожиданности: эти двое отскочили друг от друга и встали напротив, прижавшись спинами к стенам. Это была Рива и ее возлюбленный, пополневший, с животом и с визиткой, висящей на руке. Лицо у него было разгоряченное, а у Ривы – с эйфорической полуулыбкой. Она согнула ногу и приставила ее к стене, протяжно вздыхая.
Рита: А что вы на улице?
Они оба одновременно загадочно пожали плечами. Тогда Рита понятливо прошла мимо них, только заметила мужчине:
– Как ты изменился!.. – Он приподнял брови: «мол, вот так…»
Они ее не задержали и не окликнули.
На рассвете Рита видит: сидит ее подруга за круглым столом с потерянным лицом. Перед ней одна бумажка денег.
Рива: Он не дал мне денег… – В голосе ее великое отчаянье. – У меня совсем нет личных денег!
Рита сидит перед окном, смотрит на улицу, ждет. По радио – бой курантов, огни в доме напротив. Она ждет.
ОТСТУПЛЕНИЕ (В Ритином воображении.)
Множество планов, как сидят и ждут люди перед окном: кто-то стоит, кто-то сидит в старом продавленном кресле, молодые и старые – все они чего-то ждут в своей жизни. Самым последним ей привиделся Гога – он стоял у окна и все повторял: «Вот жду…»
ГОГА
Рита решилась ехать к Гоге. Она вышла в ночь. Поймала такси. Приехала к дому в новостройке. Вошла в подъезд. Ей так не терпелось, что она не дошла до последнего этажа, ошиблась и стала звонить в дверь на предпоследнем этаже, хорошо, там никого не было. Она позвонила, позвонила, потом, опомнившись, побежала на последний. Там ей открыл Гога.
– Привет, – сказал он ей.
– А ты меня узнал? – вежливо-удивленно сказала она. – Помнишь, я приезжала вместе с таким Господином…
Тот закивал, приглашая зайти.
Он пропустил ее. Из коридора было видно, что в комнате, маленькой, пятнадцатиметровой, сидят, стоят, курят – человек десять или больше, все мужчины. На диване с оторванными ножками, как труп, лежит старик, покрытый какой-то тряпкой. Изголовье дивана приподнято. Тусклый свет, отсутствие телевизора. Гога сказал ей:
– Господин – представь, такой богатый, приезжал ко мне с цыганами, сам такой богатый, а специально любит грязь, людей изучает, я у него был – он снимал двухэтажный номер в гостинице, а поехал ко мне и остался ночевать…
– Думаешь, приедет сегодня?
– Нет, вряд ли… Его сын часто приезжает… Не помню, как его зовут.
– Михаил!
– Помню…
– Я подожду его у тебя. Можно? Вдруг он приедет. Гога пожал плечами:
– Проходи прямо на кухню.
Она быстро прошла, но мужчины из комнаты заметили ее. И двое сразу пошли за ней. Они спросили у Гоги:
– Она зачем пришла?
Гоге было трудно сосредоточиться.
– Какое твое дело? – сказал он негромко и безвольно. Тогда один из парней спросил у Риты:
– Ты давно его знаешь?
– А ты что, прокурор? – спросила она.
– А ты знаешь, что ты отсюда не выйдешь, пока не скажешь, чего ты пришла?
– Как это, не выйду?
Тут вмешался Гога, как бы очнувшись:
– Да она не то, что ты думаешь!
Второй парень, пучеглазый, молчал, жевал жвачку.
– Чего ты пришла? – не унимался все-таки тот. – Что, ты ему что-то принесла?
Она кинула ему свою сумку. Оба они обыскали ее. После, ничего не найдя, заухмылялись, и тот, первый, сказал:
– Знаешь, этот парень, – он стал похлопывать Гогу по подбородку, – он – мой. Он принадлежит мне!
– А!.. – беззлобно отстранился Гога от его руки. Они опять заухмылялись и ушли с кухни.
– Какие пидорасты, эти твои друзья, – сказала Рита.
– Тихо, – сказал он. – Они думали, ты принесла лекарство. Раздался грохот в прихожей.
– Ага, – сказал Гога, – сейчас я их провожу. Он быстро вернулся и спросил:
– Вата есть?
Она стала рыться в сумочке.
– Да, немного ваты, но она в помаде.
Отдала ему. Тот сосредоточенно стал разглядывать грязный комочек.
Она огляделась. На широкой лежанке с оторванными ножками, низкой и наклоненной так, что изголовье было выше, вместе со стариком лежал еще и пожилой крепкий мужчина в норковой шапке и ботинках. Шапка была надвинута на глаза. Под столом у окна на специально подстеленном матрасе лежал какой-то молодой парень с широкими черными бровями, с открытым ртом. Рита зашла на кухню.
– Кто это под столом лежит? – спросила она у Гоги. – Это не друг Михаила?
– Представь, – сказал он, потирая нос, – это сын того, что спит рядом со стариком.
– А кто спит со стариком?
– Он – вор в законе, – сказал Гога уважительно. – Представь, он говорит, пускай мой сын лучше со мной, при мне колется, чем он будет где-то без меня убивать себя.
Рита задумалась.
– А старик – хозяин квартиры, это я у него снимаю комнату. Сегодня надавал ему липких, – весело рассказывал Гога.
– Побил?
– Пришел, только я ему дал сегодня деньги на еду, а он напился и устроил здесь!.. Сейчас тихий, спит и спит целый день. – Подумал. Встал у окна, вглядываясь в ночь. – Вот жду… Скоро и меня, наверно, заберут.
– Да ты что?
– Да. Всех моих уже забрали, а мне передали, что за мной следят.
– А есть сейчас, за что? Ты же ничего не делаешь, ты же вот… болеешь? Когда же ты успеваешь? На криминал нужно время!
– Это все за старое, – сказал Гога, плоскогубцами он снял железную розетку с конфорки, и оттуда рванул столб красного огня.
Рита вышла в комнату, села у окна. Вдруг в уголке она увидела еще двоих, сидели они тихо-тихо за столом, перед бутылкой, ни единого слова не говоря друг другу – молодая, красивая, но уже, видно, пьющая девушка в домашнем халатике вместе с влюбленным в нее мужчиной. Появился Гога.
– Кто эта девушка? – спросила Рита.
– Эти ходят к деду. Не ко мне. У нас разные гости. Многим моим друзьям эта девушка нравилась, хотели ей помочь, влюблялись в нее, все равно она пьет и пьет, приходит каждый день к деду. Уже пахнуть плохо стала…
Девушка подняла на него глаза.
Прошли в отдельную комнатку – Гогины покои. Ровно посередине стены висел бумажный плакат со свежими фруктами. Сели под нее за стол. На лицо Гоги попадал яркий свет от лампы.
– Боже! – сказала она ему. – Как изменилось твое лицо!!! – Оно у него налилось как будто новым объемом, словно наложили маску из теста. Его шатнуло вбок. Вдруг открылась дверца шкафа, показывая ему его же отражение.
– Да, – строго сказал Гога, увидев себя. – Постарело.
Вдруг в пустом шкафу за зеркалом зашуршало и затихло.
– А сегодня меня при облаве поймали, посмотрели здесь, – он показал на внутреннюю сторону руки, – а там же у меня вообще вен нет! И отпустили! – И он усмехнулся, закрывая глаза.
– Сейчас нормальное лицо стало, – сказала Рита.
– Спасибо, – отозвался он.
– А я сегодня еще сильнее упала на дно, – начала она, – везде ухудшение, ухудшение, ухудшение. Все тебя отвергают. Я даже знаю признаки: собаки начинают увязываться и кусаться, дети на улице обзываются или толкают или деньги хотят от тебя, начинаешь чаще падать, спотыкаться, пользу отечеству не приносить, деньги не присоединяются к тебе, а наоборот, а если кто и любит тебя, то сам в еще большей беде, чем ты. Таких осуждают, никакая из Богинь их не бережет, нам нужна свежая Богиня… Что ты думаешь?
Он задумался:
– Так сложно, Рита… Будут деньги, куплю сахар к чаю.
Она потянула к себе сумочку, которую всегда таскала в такой обстановке у себя на плече по всем комнатам, достала, порывшись, и протянула ему несколько купюр:
–На!
Он взял только две бумажки денег. Кинул в пустой ящик стола, в котором забегал крупный таракан.
– Представляешь, как это стало дорого сейчас. А раньше! Как хорошо было раньше! Приезжаешь на рынок, а там уже стоят, и не один, а несколько сразу продавцов!.. И прямо там же, на воздухе!.. А сейчас купил, еле поймал, они боятся всего, сделал, и все – вода! Воду продают! Надо теперь идти, искать, искать, бить его, если найдешь, деньги или лекарство забирать, а можешь и не найти его!
– Кого?
– Ну, кто продает! А раньше у меня был свой, к нему сразу и подходишь, а он ждет меня…
Он пошел к зеркальному платяному шкафу, открыл одну его половинку, с полки снял заварной чайник, сахарницу, две чашки. В углу шкафа кто-то завозился. Это была ручная крыса.
– Это моя крыса. Ждал на рынке долго одного и купил ее. Рита спросила:
– Как ее зовут?
Гога немного задумался.
– Крыса.
Стали пить чай.
– Уже рассвет. Поеду, что ли, – сказала Рита, грустно вспоминая Михаила. Рассматривая руку, добавила: – При утреннем свете все по-другому.
– Куда ты поедешь? Давай поболтаем. А спать не хочешь? Отоспись, потом поедешь.
– Нет, – сказала она, – нет… спасибо, ты ведь почти и не знаешь меня.
