– В дом Фоксов. Спенсер прятался в доме Фоксов. Я повел Терезу с ним повидаться, но она почти ничего не говорила, а если и говорила, то какую-то бессмыслицу, и тогда мы отвели ее домой. – Ужас, охвативший меня в тот момент, был совершенно мне не знаком – он ледником расползался по спине, по рукам и ногам, по глазницам, пока не накрыл весь мир белым куполом.
– Она пропала, – промямлил доктор вяло, как будто этот ледник дополз и до него. Он все никак не мог принять сидячее положение на синевато-сером плиточном полу.
– Нет, нет! Мы расстались с ней у вас на заднем дворе. Мы проводили ее до самых дверей.
– В котором часу? – спросил сержант Росс, чье огромное туловище перекрывало дверной проем. Я даже не заметил, как он вошел.
– Не знаю, – сказал я. Мне становилось трудно проталкивать воздух сквозь зубы.
– Очередной твой закидон? – спросил доктор.
Мать в страхе отшатнулась.
– Кто ты, Мэтти Родс? – пробормотала она. Во всем этом было что-то странное.
– Но должна же она где-нибудь быть! – не выдержал я. – Может, в лесу. Или на школьном дворе. Она запросто могла пойти туда, если хотела побыть одна.
– Она оставила записку на кухонном столе. Там сказано: «В лесу у гномов». Тебе это ничего не говорит?
Ледник заполз в легкие.
– Она что-то такое говорила вчера ночью. Но я не знаю, что это значит. Может, она имела в виду лес за школой?
– Это вы во всем виноваты. Вы! – сказал доктор, поднявшись на ноги. К моему изумлению, он адресовал эти слова не мне, а моим родителям. – Вглядитесь хорошенько в своего сына. Спросите себя, как он до этого докатился. Чуть-чуть неконтролируемой зависти к чужим детям, неготовность дисциплинировать, этакая непроанализированная невосприимчивость к внешнему миру – смешайте все это, и получите блестящий образец ролевой модели в своем лице.
Мать стояла не шелохнувшись, но отец выступил вперед и положил ладонь на грудь доктора. Он казался хрупким и беспомощным, как постовые на перекрестках в центре Бирмингема, которых мы всегда игнорировали.
– Это уже слишком, – сказал он. – Ты прекрасно знаешь, как все мы переживаем за Терезу, особенно Мэтти. И мы сделаем все возможное, чтобы помочь ее найти.
– Надо же, как трогательно! – осклабился доктор. – То-то Мэтти уже помог. – Он спиной отступил к двери, но тут его снова подвели ноги. Отец успел его подхватить и держал, пока он не восстановил равновесие. Еще раз сверкнув на меня глазами, доктор Дорети захлопнул за собой дверь.
– Мэтти, – заговорил сержант Росс, оттесняя меня назад к дивану, пока я не перешел в сидячее положение. – Объясни-ка мне лучше, что здесь происходит.
В окно гостиной было видно, как доктор Дорети садится на снег. Мать прикрыла глаза ладонями и со стоном шикнула на отца, чтобы он ушел.
– Это не входило в наши планы, – сказал я.
– В какие планы? – спросил сержант. – Хоть что-нибудь из этого соответствует действительности? – Не сводя с меня взгляда, он извлек из кармана лакричную палочку и сунул в рот. – Давай-ка с самого начала и со всеми подробностями. Хуже ты все равно уже не сделаешь.
– Просто так получилось.
– Как?
Что-то заставило меня снова вскочить с дивана.
– Я пойду ее искать.
– Никуда ты не пойдешь.
– Мы зря теряем время! Надо идти.
Сержант Росс перекатывал губами лакричную палочку, как огрызок карандаша. Говорил он очень спокойно.
– Самое лучшее, что ты сейчас можешь сделать для Терезы, – это сесть на место и ответить на мои вопросы. – Он наклонился вперед и положил свою огромную руку мне на плечо – не схватил, не сдавил, не вцепился, а просто положил, и в его голос прокрались те же ободряющие нотки, что и в прошлый раз. – Просто я очень хочу во всем разобраться, Мэтти, так что ты уж потерпи. А теперь расскажи, как все произошло.
Я тяжело опустился на диван.
– Мы говорили о Терезе. А может, просто думали о ней. Не знаю. – Я рассказал ему все, что помнил, начиная с того момента, как я посмотрел на дом Фоксов и понял, что мы могли бы туда забраться, и придумал, что делать дальше. Потом рассказал, как Тереза ночью пришла к моему окну, как она все время молчала и как что-то напевала себе под нос, когда была с нами. – Это я во всем виноват, – подытожил я.
– Хм-м, – протянул сержант Росс. – Итак, если я правильно тебя понял, вы инсценировали похищение Спенсера и его возможную смерть, потому что вам необходимо было попасть в дом Дорети, чтобы поговорить со своей подругой.
В таком виде это звучало ужасающе, но я кивнул.
– Потому что вы боялись, что с ней произошло что-то нехорошее.
Я снова кивнул.
– А чего вы боялись, Мэтти?
Я почувствовал себя как на уроке у мисс Эйр, когда я вытянул руку, чтобы ответить раньше Терезы, но вдруг понял, что не знаю ответа.
– Я боялся, что она может пропасть, – выдавил я наконец.
– Но она ведь и так пропала, – сказал сержант Росс.
Чувство безысходности сдавило мне глаза, и я с силой ударил кулаком в спинку дивана.
– У нас нет времени. Вот что я имею в виду. Говорю же, она может пропасть.
Под молчаливым взглядом сержанта Росса к моим глазам снова подступили слезы, руки упали, кулаки разжались. Я чувствовал, что родители тоже наблюдают за мной, но у меня не было сил посмотреть в их сторону.
– Мэтти, – сказал наконец сержант Росс, – давай еще раз сначала.
Мне хотелось завопить, и я было вскрикнул, но у меня перехватило дыхание.
– Подождите, – сказал я тогда и вскочил с дивана.
На бегу я увидел, что мать сидит на импровизированной скамеечке у двери в коридор, уткнувшись головой в колени, как ребенок во время торнадо. Отец стоял рядом, безмолвный и неподвижный, как дворцовый страж. Я бешено рыскал глазами по своей комнате, пока не обнаружил Терезин блокнот, и, схватив его со стола, помчался назад.
– Тереза отдала мне его вчера, когда мы были у нее дома, – сказал я сержанту.
Он взял блокнот, дважды его пролистал, потом заглянул под обложку. Передний кармашек был набит газетными вырезками – психологические портреты с первой полосы «Свободной прессы», статьи о жертвах и их семьях, а также подробные отчеты о поисках. Под задней обложкой оказалась карта Окленда, размеченная черными кругами.
Я с таким любопытством разглядывал пометы на карте, что даже не сразу увидел мать, которая уже стояла рядом, склонившись надо мной.
– Что это, Мэтти?
Я пожал плечами.
– Не знаю. Это Терезин. Она отдала мне его вчера, когда мы были у нее.
– Вот эти участки… – медленно проговорил сержант Росс. – Ведь это как раз те места, где видели Снеговика – или якобы видели.
– Не все. – Я указал на извилистую улицу в той части Бирмингема, где было обнаружено тело Эми Ардел. – Здесь его никто не видел.
– Точно, – согласился сержант. – Мы знаем, что он там был, только из-за Эми.
– А здесь? – спросил я, указав на темно-зеленую звездочку над дорогой на Долгое озеро.
Я не мог вспомнить ничего такого, что связывало бы Снеговика с Долгим озером.
Сержант еще раз сощурился на карту, повертел ее в руках и растерянно покачал головой.
– Ничего не понятно. Неужели она что-то знала? Вы ведь, дети…
– Боже правый! – прошептала мать.
– Он ходит кругами, – проговорил я неожиданно для самого себя, словно ко мне в горло прокрался голос Терезы.
И вдруг мать снова схватила меня за руки.
– Что за блядскую игру вы затеяли?
Правда на этот раз возле нее материализовался отец.
– Алина, – сказал он, тронув ее за плечо, и она меня отпустила. Даже позволила ему оттащить себя на шаг назад.
Все равно я не смог бы ответить. А если бы и смог, то лишь одно: что я и сам ничего не понимаю – или почти ничего, хотя первый холодок смутной догадки меня уже пробрал. Сержант Росс как ни в чем не бывало продолжал листать страницы.
Каждая из них с обеих сторон была исписана идеальным и царственным каллиграфическим почерком Терезы Дорети. Там были названия улиц, имена жертв и разные беспорядочные записи вроде «Плавательный бассейн средней школы Ковингтона, 5:30 – 9:30» или «Мороженица "Фаррелз"», которые ничего мне не говорили помимо того, что я знал об их существовании. Были чернильные кляксы неопределенных очертаний, которые она могла поставить и случайно, и умышленно. Были слова, не встречавшиеся мне в английском языке. Бессмысленные фразы. Имя.
Барбары Фокс одиноко стояло на отдельной странице, в центре: само имя было выведено черными чернилами, а фамилия – красными. Несколько раз мелькнуло имя Спенсера Франклина. Мое встречалось чаще. Но это не вызвало во мне того трепета, который я непременно испытал бы в других обстоятельствах. Эффект был бы тот же, если бы я увидел его в школьной канцелярской папке, где хранились протоколы родительских собраний и результаты стандартизованного теста. Честно говоря, оно показалось мне даже менее значимым. Я был параграфом в этом «досье» – именем без звездочки, кем-то, кого только предстояло занести в некую категорию.
