– Увидимся на следующей неделе, – возвестил мистер Фенвик, снова оборачиваясь к отцу.
Отец явно смутился и стал больше похож на себя.
– Я буду завтра, – проговорил он в замешательстве.
– Завтра не приходите, – поспешно ответил мистер Фенвик. – Ради бога, посидите несколько дней дома.
Не попрощавшись, он сел в машину, и блондинка увезла его прочь. Отец еще немного постоял у порога, а когда захлопнул дверь, по комнате, словно залетевший на свет мотылек, закружил холодный ветер.
– Думаешь, он заехал, только чтобы проверить, все ли у нас в порядке? – спросил отец у матери.
– Нет, – ответила она. – Он приехал просто поглазеть. Как и остальные наши знакомые.
Когда родители заговаривали о работе моего отца, их жизни, казалось, расстилались передо мной как одно из Великих озер: нечто такое, на что мне можно было смотреть только с берега, – невероятно большое, несущее в себе смутную угрозу и населенное людьми и событиями, о которых я ничего не знаю и, скорее всего, никогда не узнаю. В тот вечер это ощущение внушило мне ужас. Я побежал наверх и заперся в своей комнате. Мне хотелось закричать, сделать что-то такое, что могло бы настолько их шокировать, что они вспомнили бы о моем существовании, вспомнили бы о том, что я не всегда совершал подобные поступки.
Брент меня опередил. Он прошиб ногой стену моей спальни. Правда, его башмак не прошел насквозь – он лишь раскрошил штукатурку на своей стороне, а на моей от плинтуса паутиной расползлись тоненькие трещины. Одного удара хватило, чтобы прибежали родители, а после второго на меня посыпались крошечные снежинки белил – мой личный снегопад.
– Неужели нельзя угомониться хотя бы на одну ночь? – орала на него мать. – Хочешь, чтобы было еще хуже?
– А вы ничего не делаете! – вопил Брент. – Почему он там сидит? Нас все ненавидят. Его все ненавидят. Он чеканутый! Отпустите, мне больно!
Крики затихли так же резко и на той же яростной ноте, как и начались. Вместо них послышался глухой напряженный шепот. Я приложил ухо к новым трещинам на стене и прислушался, но не смог разобрать ни единого слова. Вскоре бесконечные ужасы прошедшего дня возымели наркотический эффект, и я начал позевывать. Заполз в постель и в легкой дреме проворочался под одеялом, то и дело вздрагивая от тревожных снов, пока не появилась мать с джинсами в руках.
– Надевай, – сказала она. – И спускайся в гостиную. – Из-под халата у нее виднелись сапоги, на шее болтался шарф.
– Зачем? – спросил я.
– Надо. Поторопись.
Мать швырнула джинсы на постель, и я услышал, как она открывает дверь Брента. Часы на стене показывали 1:45.
Через несколько минут мы уже всей семьей сидели на диване, поглядывая сквозь неплотно задернутые шторы на девятерых мужчин в масках, неподвижно стоявших во дворе, светя электрическими фонариками. Никто из нас не знал, что это за люди и чего они добиваются. Может, это линчеватели, может, квартальная стража, а может, у них просто сдали нервы и им легче было провести «Ночь Снеговика», шастая по улицам, чем ее проспать. Мне вдруг вспомнился охотник за детьми из «Вжик-бах! Ту-ту!».[79] Я целый день вспоминал то, что когда-то меня пугало или отчего мне было плохо, потому что теперь все это действовало до странного успокаивающе – эти воспоминания казались гораздо менее ужасными, чем то, что происходило сейчас.
– Может, если мы отдадим им Мэтти, они оставят нас в покое, – сказала мать.
– Отличная идея, – согласился Брент.
Должно быть, она шутила. Я бросил взгляд в ее сторону и вдруг понял, что моя мать – живой человек и что она будет живой не всегда. Я прижался к ней изо всех сил. Закутанная в свое синее одеяло, она не высвободила руку и не положила ее мне на голову. В конце концов, правда через много-много времени, я почувствовал, что она тоже наклонилась ко мне. И мне стало так хорошо, что я даже ненадолго перестал думать о Терезе.
– Джо, может, нам вызвать полицию? – спросила она отца.
– Я не слышал, чтобы эти ребята кому-то причинили зло, – ответил он.
– Я боюсь, мам, – сказал Брент и тут же расплакался.
Меня всегда удивляло, как естественно проявлялись его подлинные чувства – словно барашки на волнах. Мои же надо было звать, как потерявшихся котят, да и то без гарантии. В какой-то момент, когда мы уже перестали смотреть в окно, люди в масках испарились с нашего двора.
На следующее утро, несмотря ни на что, родители решили отправить меня в школу. Им казалось, что это единственно возможный выход. Дескать, я должен как следует прочувствовать всю тяжесть содеянного и попытаться с честью выйти из ситуации. Они изо всех сил старались общаться со мной, будто все было нормально. Матери приходилось особенно трудно. Я не спорил. Просто оделся и собрал рюкзак, но тут позвонила миссис Джапп.
Я сидел за кухонным столом и отлично слышал все мамины «угу» и «м-м-м», видел новую складку, прорезавшую ее лоб, как штрафная линия.
– Понятно, – сказала мать. – И что же они говорят? – Она закрыла глаза. – Да. Ладно, хорошо.
Через несколько минут она повесила трубку.
– Ну что? – спросил я, не видя перед собой ничего, кроме пустого Стола одиночества.
– Все только о тебе и говорят. Миссис Джапп полагает, что вам с Брентом не стоит сегодня идти в школу.
– А Спенсер идет? О нем тоже говорят?
Мать уставилась в пол, и складка у нее на лбу стала глубже. Она опустилась на колени рядом с моим стулом, чем очень меня удивила.
– Мэтти, Спенсер не вернется в школу Фила Харта. Его мать и миссис Джапп решили, что в сложившихся обстоятельствах ему лучше вернуться в Ферндейл. Мне очень жаль.
Медленно, но не раздумывая, я взял свою миску и швырнул ее на пол. Молоко с хлопьями «Будьте здоровы!» разбрызгалось по плиточному полу.
– Вот спасибо, Мэтти! – сказала мать и уронила лицо в ладони.
– Это же глупо! – взревел я. – Он же ничего не сделал!
Мамин взгляд стал строже.
– Ничего не сделал? Очевидно, по твоему разумению, ты тоже ничего не сделал.
Слезы, хлынувшие из моих глаз, в равной мере были слезами ярости, отчаяния и одиночества.
– Это тоже глупо.
– Не разговаривай так со мной, Мэтти Родс. Не смей!
– Спенсер просто был моим другом. Он пытался меня отговорить. Он должен вернуться. Не могут же все вот так вот взять и исчезнуть. – Мне были противны плаксивые нотки в моем голосе, но я ничего не мог с собой поделать.
– Мэтти, я знаю, как тебе тяжело. Но, возможно, это хотя бы научит тебя думать о последствиях, прежде чем что-либо совершить.
– Мне… – начал я и понял, что не знаю, что сказать. Я вдруг снова заплакал. – Можно мне к нему съездить? Отвезите меня к нему, пожалуйста! Я хочу попросить прощения у миссис Франклин.
– В другой раз, Мэтти. Когда-нибудь потом. Не сегодня.
Я так сильно плакал, что слюни сгустились и стали солеными.
– Это самое худшее, что я сделал за всю свою жизнь, – сказал я.
– Да, солнышко мое, – вздохнула мать. – Что правда, то правда. И это причинило горе стольким людям. Теперь понадобится очень много времени, чтобы жизнь снова вошла в привычное русло.
– Думаешь, Тереза у Снеговика?
Губы у матери задрожали, но голос прозвучал твердо.
– Тереза смышленая девочка, Мэтти. Думаю, с ней все нормально, – сказала она и вышла из кухни.
Несмотря на все предостережения миссис Джапп, родители все-таки отправили Брента в школу, потому что он на этом настаивал и твердил, что ему невыносимо находиться рядом со мной. Я все утро просидел у телевизора в общей комнате. Мать убрала на кухне, а когда отец ушел на работу, закрылась у себя в спальне и села на телефон.
Я, прищурив глаза, смотрел на экран и молился, чтобы спортивную программу прервали из-за «Специального выпуска». «Леди и джентльмены, с вами Корал Кларк. Я нахожусь у поворота дороги на Сидровое озеро недалеко от Бирмингема, где несколько минут назад появилась замерзшая, но живая и невредимая Тереза Дорети. Ее местонахождение в минувшие тридцать шесть часов продолжает оставаться неясным, но она осталась цела и полиция скоро доставит ее домой к родным. Минуточку внимания! Кажется, Тереза хочет что-то сказать. Что, крошка?» Тереза задергала похожими на лук губами, потянулась к Корал Кларк и что-то прошептала ей на ухо. Корал Кларк слушает, кивает, улыбается в камеру. Зубы ее поблескивают, как сталактиты в пещере. «Мэтти Родс, – говорит она, – Тереза сказала, что по тебе она тоже соскучилась».
Передачу так и не прервали. Я перестал молиться и, откинувшись на спинку дивана, предоставил времени тянуться своим чередом. Но тут раздался звонок в дверь. Я бросил взгляд в сторону родительской комнаты, но мать не вышла. После третьего звонка я на карачках пробрался к телевизору, чтобы меня не увидели с крыльца, и выключил его. Я подумал, что это может быть кто-нибудь из репортеров, а может, сержант Росс с очередными вопросами или с дурными новостями. А вдруг Тереза? – мелькнуло в голове, и я вскочил на ноги.
