Если не хотите детей, никогда не заводите собаку. Купите лучше попугайчика в клетке, рыбок в аквариуме, чучело крокодила на деревянной подставке — купите кого-угодно, только не собаку. Поверьте, с крокодилом у вас будет гораздо меньше хлопот. Его не потребуется водить к ветеринару, за ним не придется вытирать луж, из-за него не надо будет ссориться со сварливыми соседками по этажу, у которых «от лая голова болит».
И самое главное! С ним не надо гулять.
Конечно, с псовыми выгулами можно смириться, если бы имелась надежда, что когда-нибудь собака научится делать свои дела без посторонней помощи. Увы, она, как вечное дитя, развяжет вам руки только со своей смертью. И вы еще будете рыдать, с умилением вспоминая чудесные годы, прожитые вместе, а на могилке усопшей псины возведете памятник из белого мрамора: «Спи спокойно, дорогой Дружок!»…
Мрачные фантазии посещали меня каждый раз, когда я леденел ранним утром или поздним вечером, дожидаясь, пока Вирус не изучит все бугры и кочки, прежде чем решить, куда присесть.
Впрочем, раньше я мирился с его разборчивостью, считая себя при исполнении морального долга перед желтой дворняжкой Чапой.
В детстве я, ленясь, отпустил собачку погулять одну. На прощание она поглядела на меня кроткими глазами, а потом попала под машину. Насмерть.
По странному совпадению в прошлом Марка тоже имелась трагически погибшая собака, однако совесть его не мучала.
Вирус скребся у двери, а Марк валялся на диване, имитируя слепоту.
— Я и позабыл! — говорил он, притворно смущаясь, когда кто-то из нас, не выдержав страданий Вируса, бросал неотложные дела и шел одеваться.
Но в последнее время его бессердечность приобрела вполне разумное объяснение. Выходить на улицу с Вирусом стало не менее опасно, чем садиться в ванну, полную саблезубых пираний.
* * *
— Уберите, пожалуйста, свою собаку, она ее всю измарает, — сказала женщина, пока Вирус наскакивал на пуделиху, как разбойник на обоз. — Она у меня только что купанная.
Надо заметить, что просила клетчатая блондинка не очень настойчиво, с интересом глядя на меня и явно приглашая к знакомству.
— Что же вы ее из ванны, да сразу на улицу, — неохотно поддался я на недвусмысленный посыл.
— Нелли, — игриво сказала женщина.
— Редкое имя для собаки, — заметил я.
— Меня зовут Нелли, а ее, — она нагнулась к пуделихе и почесала ей голову. — Ее Лампа зовут. Нарядное имя, правда?
— Кажется, они друг другом слишком увлеклись, — сказал я и начал оттеснять Вируса от новой знакомой.
Он притворился послушным, но едва я ослабил хватку, вновь очутился рядом с пуделихой. Та была еще радушней своей хозяйки. Четвероногая блондинка заворачивала морду от нового кавалера лишь потому, что он больше интересовался ее хвостом.
— Вот я тебе сейчас задам! — крикнул я, дергая за поводок.
— Ам! — пес предупреждающе клацнул зубами.
— Ой! — взвизгнула Нелли.
— Иии, — последовала ее примеру пуделиха, все еще любуясь небесами.
— Только этого не хватало, — отступая, сказал я.
В Вирусе заговорили зверские инстинкты. Мое мнение ему было до лампочки.
Он хотел Лампу.
* * *
Вирусу не исполнилось и года, когда он полез на фокстерьера. Тот оказался мальчиком, и незамедлительно последовавшая свара стоила Кирычу разодранных штанов.
— Этот тип еще говорил, что мы сами виноваты, — рассказывал он, обижаясь на пожилого господина, позволившего фокстерьеру тяпнуть его за ногу.
К чести Вируса, он в долгу не остался, выдрав клок шерсти у нарушителя собако-человеческого пакта о ненападении. Фокстерьер бежал, а с ним бежал и пенсионер, напоследок пообещав заявить в милицию.
Мы тогда только посмеялись, не подозревая, что подвиги Вируса еще только начинаются. Очень скоро гормональное буйство сделало из Вируса настоящего монстра. Завидев собратьев по крови, он выказывал такую недюжинную силу, противиться которой не мог даже Кирыч, несмотря на сто его килограммов и боксерское прошлое. К сожалению, предметов исследования вокруг паслось предостаточно: в лысоватом парке недалеко от нашего дома собак иногда бывало больше, чем деревьев.
— Секс-террорист какой-то, — пожаловался Марк, вынужденный со скоростью гончей мчаться на помойку, а потом с риском для жизни отдирать Вируса от бездомной болонки.
Честь девушки была спасена, чего нельзя было сказать о чести марусиного мундира. На память о посещении мусорных баков на его пальто остались бурые пятна.
— Не пущу, — прохрипел я, не давая Вирусу привязаться к какой-то дворняжке.
Тот рычал и рвался, натягивая поводок в звенящую струну.
— Нет! — из последних сил упирался я.
Дворняжка убежала, а Вирус с упреком поглядел на меня. «Эх, ты, из-за тебя такую телку упустил», — читалось в его глазах.
— Казанова чертов, — злился я, чувствуя себя в своем праве. — Вот уж точно, как назовешь лодку, так она и поплывет. Надо было назвать тебя «Евнухом».
* * *
Собаки вели себя сообразно именам. Вирус атаковал. Лампа сияла.
Если б в мире людей было все также просто!
Будь я, например, собакой, то я прошел бы мимо Нелли и даже хвостом не вильнул. Потому хотя бы, что она уже лет двадцать пять, как Нелли Петровна, да и брешет почем зря. Но в мире людей даже излишне болтливых старших принято уважать. Или хотя бы с ними мириться.
Это называется вежливостью.
Тем не менее ее запас у меня мало-помалу иссякал. Хозяйка кокетливой пуделихи замотала меня речами, как паук опутывает бесконечными липучими нитями несчастную муху. Она говорила, говорила, говорила, слепляя воедино и подорожавший «Педигри», и веселых собак из рекламы корма, и сегодняшнее «Поле чудес», где показывали означенную рекламу, и суперприз, уехавший куда-то в бурятские степи, и какую-то уборщицу, выигравшую миллион в моментальной лотерее, и жуликов, которые странным образом не имели к лотерее никакого отношения, но завели себе другие, не менее прибыльные источники дохода, потому что рука руку моет, а у простых людей едва хватает денег на «Педигри», который подорожал…
Нелли говорила без точек и запятых, а мне казалось, что передо мной стучит нескончаемый железнодорожный состав. И не видно ему ни конца, ни края.
— Странное у вашей собаки имя, — попытался я перевести разговор на другие рельсы. — Это что, новая мода называть пуделей осветительными приборами?
Круглое лицо женщины вдруг вытянулось в овал, густо накрашенные ресницы захлопали, а малиновые губы собрались в обиженную ягодку:
— Смеетесь, да?
Клетчатая Нелли просилась в другой век, в котором купчихи в аляповатых платках хлебали чай из блюдечка и тискали декоративных собак, таких же сытых, как и они сами. Мне в этом веке делать было нечего, но разве это повод, чтобы насмехаться?
— Что вы, что вы! — устыдился я. — Люстра — очень красивое имя…
* * *
Вопрос «Кто пойдет с Вирусом?» гудел трансформаторной будкой, но мы увиливали, как могли. Кирыч стал задерживаться на работе, меня пару раз выручал сильный насморк, а Марк пошел к врачу.
— У меня аллергия на шерсть! — сказал он буквально на прошлой неделе, повертев перед моим носом какой-то серенькой бумажкой. — Врач говорит, что контактировать с животными мне совершенно противопоказано, иначе начнутся всякие прыщики и сенная лихорадка.
— Жулик! — сказал я. — Ты целый год обнимался с Вирусом и никаких прыщей у тебя не было. Гулять с ним не хочешь, вот и все!
— Неправда, — заупрямился Марк.
— Твой врач случайно не друг Валеры? — спросил Кирыч.
— А в чем дело? — с вызовом сказал Марк.
— Просто так, — сказал Кирыч, со значением поглядев на меня.
Мы это уже проходили. У Валеры были обширные знакомства в медицинском мире, и если бы Марку потребовалась справка о беременности, то он вмиг ее бы получил. Заверенную подписями самых лучших академиков страны.
— Вначале ты погуляешь с Вирусом, а потом мы посмотрим, будут у тебя прыщи или нет, — медовым голосом сказал я. — Поставим, так сказать, эксперимент.
— Погодите у меня, — забурчал Марк, надевая ботинки. — Вот уеду в Париж, тогда вы у меня поплачете.
— Иди-иди, «парижанка»! — прикрикнул я. — Тренируйся! У твоего Деде, как у настоящего француза, небось тоже псина есть.
— Нету у него псины! — заявил Марк, словно это может избавить его от променада.
— Нет, так будет! — пообещал я. — Мы ему Вируса сплавим. Как твое приданое!
— Кстати, прыщи у Марка появились. Через два дня, когда он обожрался мандаринами.
Бог знает, как долго мы бы откладывали решение насущной проблемы, если бы Вирус не выразил свой протест в единственно доступной ему форме.
