В. шоркнул по клавишам пальцами оживить дисплей, но тот не загорелся. В. предпринял еще одну попытку – безрезультатно. Неизвестно когда, неизвестно как подарок директора по связям отключился.
Телефон взорвался сороковой симфонией Моцарта, только пин-код был принят и система загрузилась. В. смотрел на высвечивающийся номер – это был один из тех, с напоминающих визитки картонок, которые ему только что показывала кудлатая. Симфония смолкла, В. прошелся по журналу звонков – ого-го: да ему сегодня обзвонились! Хотя домогались его всего с трех номеров: два были эти, с картонок, третий – директора по связям. Директор по связям, тот предпринял четыре попытки, а с этих двух номеров – набирали и набирали, бессчетное число раз, вот только что снова. Разве что звонившему сейчас довелось услышать не голос автомата, сообщающий о недоступности абонента, а длинные гудки, извещающие о том, что аппарат исправен и работает, но вот его владелец отвечать на звонок по какой-то причине не желает.
Нет, не желаю, как бы произнес В. – с таким нервным, но саркастическим смешком, с отчетливой досадой – и отключил подарок директора по связям – теперь уже вполне осознанно.
Новый лепет роз у входной двери не заставил ждать себя слишком долго. Но когда В. открыл дверь, ему вновь пришлось пережить потрясение. Встреча, к которой он готовился, опять откладывалась. Глазам его предстала Угодница. И вид у нее был – это при разнице их облика и возраста! – точь-в точь, что у кудлатой: та же виноватость и безнадежность, и так же втягивала в плечи голову, словно боялась кого-то и хотела умалиться до полного исчезновения.
– Можно к вам зайти? Позвольте? – оглядываясь, нет ли у нее за спиной кого она боится, проговорила Угодница.
Не задавая вопросов, В. впустил ее и закрыл дверь. Все, все повторялось, как с кудлатой. И даже разговор, предчувствовал он, должен повториться.
– Зачем вы приехали? – спросила Угодница. Страх и преданность были неразделимо смешаны в ее голосе. О, как она боялась прийти к нему – душа уходила в пятки! – но и не могла не прийти.
– Рассказывай, рассказывай, – ободрил ее В.
– Он позвонил, – как ступая с неимоверной высоты обрыва в разверзшуюся под ней пропасть, сказала Угодница.
– Он – кто? – В. не понял.
– Ну, он… с кем я. Он, – пряча глаза, объяснила Угодница. Она чувствовала себя предательницей по отношению к Сулле, и его анонимность помогала ей затушевать в себе это чувство.
– А-а! – протянул В., мгновенно все прозревая. – Это к вам на корт финансовый директор пришел и объявил, что видел меня?
– Да, да, точно. – Угодница обрадовалась, что избавлена от объяснения лишних подробностей, она бы вообще предпочла, чтобы В. догадался обо всем сам и ей бы не пришлось больше добавлять ни слова.
Но некоторых сведений В. от нее все же ждал.
– Кому он позвонил, знаешь?
– Он? Кому? – Угоднице казалось, что, оттягивая ответ, она так защищает Суллу, не предает его, а просто поддается напору обстоятельств.
– Тем двоим, которые приезжали, когда меня здесь не обнаружилось, так? – решил В. помочь Угоднице.
– Им, им, – снова обрадовавшись, подтвердила Угодница. – Им сказали, что мы с вами в ресторане сидели… и они к нам… они требовали, они так настоятельно требовали сообщить им, не позвонить было исключено!
– Исключено. Ну да. – В. все так же старался, чтобы на его вопросы о Сулле она могла отвечать со всею возможной короткостью. – Просто сообщил им, что я приехал, и все?
– И все, – отозвалась Угодница.
– Что же, спасибо, – поблагодарил ее В.
Ожидая около двери, когда В. откроет ее, она – уже совсем с другим лицом, чем пришла, уже вся та, кобылка, – проговорила, блестя глазами и будто невидимо постукивая копытцем, – не удержалась, так и рвалось из нее:
– Но он, вы знаете, должен был позвонить. Он не мог по-другому. Он на такой должности…
Надо же, это же надо! И тут все повторялось, как с кудлатой: он еще должен был посочувствовать ему, посострадать!
– А что сказали ему они, ты знаешь? – не открывая двери, спросил В. Угодницу. И раньше ему хотелось задать ей этот вопрос, нестерпимо хотелось, – да утерпел. Жалко ее было, и жалость перемогла. Но что же сдерживать себя, не спрашивать после этого предложения посочувствовать Сулле!
Что сотворилось с Угодницей от его вопроса! Куда во мгновение ока делась звонкая кобылка. Ей было что ответить ему, она опасалась этого его вопроса, полагала, что он уже минул ее, – но нет, не минул, оказывается.
– Что они ему сказали? – понукнул ее В.
Что было делать, она была ему признательна – она не чувствовала себя вправе не ответить.
– Они поблагодарили его.
– Что? – недоуменно переспросил В.
– Поблагодарили его, – повторила Угодница.
Вон что она скрывала, вон чего совестилась: их благодарности ему! В. засмеялся.
– Пусть тебе, милая, будет утешением, что он не единственный, заслуживший их благодарность. Спасибо тебе, – открыл он ей наконец дверь.
Оставшись один, В. вернулся в гостиную, окинул ее взглядом, словно это было так важно – запечатлеть в себе ее мертво-меблированный образ, созданный равнодушной рукой безымянного дизайнера, прошел в столовую, оглядел ее, поднялся наверх, заглянул в обе спальни, в ванную и снова спустился вниз. Чемодан, торча вытянутой ручкой, стоял посередине прихожей все на том же месте, куда его поставил таджик. В. взялся за ручку, чтобы отвезти чемодан в гостиную, и отпустил, лишь вбил ручку вниз. На самом деле ему было все равно, где стоит чемодан. Он ждал Голиафа. В каком облике должен был Голиаф явиться на этот раз?
В. решил, что следует поесть. Он прошел на кухню, открыл холодильник. Взгляд пошарил по полкам. Еды было еще достаточно, можно выбирать – не одно, так другое. Но, странное дело, есть, оказывается, не хотелось. Он даже чувствовал непонятное отвращение к еде.
В. захлопнул холодильник и вышел на веранду. Снял со своего места на клюве сказочной бронзовой птицы ключи, отомкнул замки и выступил из искусственной кондиционированной прохлады на крыльцо – в жар открытого воздуха, тотчас сжавший тело тесным раскаленным объятием.
Газон между особняками и лесом был усеян серебристыми зонтиками водяных фонтанчиков – солнце садилось, капли уже не могли сфокусировать его лучи, как линза, обжигая траву, и кто-то, отвечавший на базе за поддержание природы вокруг в целительном для глаза виде, с тщанием справлял свои обязанности. Гравий знакомо убегающей в лес дорожки хрупал под ногами с таким кротким уютным звуком, что, казалось, дорожка соскучилась по подошвам твоих туфель и теперь сообщает на каждый шаг, как она рада, как довольна, как рада…
Две матронистого вида дамы, надо думать, чьи-то супруги, одна держа под согнутую руку другую, выступили из играющей тенями лесной сени на свет и, увидев В., остолбенело воззрились на него, чтобы в конце концов, через непродолжительный промежуток времени, остолбенеть вполне натурально. И так они стояли, замкнувшись на нем взглядом подобно компасной стрелке на магните, пока он молча не прошагал мимо них.
Уже когда В. зашел в лес, на дорожке впереди возник на велосипеде тот самый подросток в расстегнутой длиннополой рубахе, которого он видел, направляясь в сопровождении таджика со стоянки к своему особняку. Только теперь велосипедист был в компании велосипедистки – такого же подростка, как сам, – и если у него была длиннополая рубаха, то у нее длинные распущенные рыжие волосы, ехали медленно друг подле друга, упоенно токовали, ничего не замечая вокруг себя. В. соступил на траву, давая им проехать. Длиннополый, подъезжая, взглянул на него, короткая реплика спутнице – и взгляд длинноволосой сделался ошалелым. Руль у нее в руках завихлялся, велосипед завилял. Она бы упала, если бы успевший подскочить В. не подхватил ее.
– Не трогайте меня! Не прикасайтесь! Оставьте меня! – тотчас забилась в его руках, завопила юная велосипедистка. – Оставьте! Оставьте!
В. отпустил ее, она встала ногами на дорожку и тут же оттолкнулась от нее, нажала что было мочи на педаль, на другую, понеслась прочь, наращивая скорость. Чего наслушалась она о В., чтобы так испугаться?
Послышавшиеся удары мяча о ракетку – словно через равные промежутки времени лопались с твердо-глухим звуком некие гигантские семена – заставили В. снова соступить с дорожки. Он не хотел больше сталкиваться ни с Угодницей, ни с финансовым директором, ни тем более с Суллой.
Продираясь сквозь кустарниковые заросли, В. углублялся в лес все дальше, дальше, стук мяча перестал доноситься до слуха, и вдруг сквозь лиственно-хвойную ажурную темно-зеленую вязь просквозило беломраморное свечение. И тотчас В. стала ясна неосознаваемая до этого мига, но влекшая к себе с силой магнита, притягивающего железо, конечная цель казавшегося бессмысленным променада. Туда он шел, в ротонду. Где было и встречать Голиафа, как не там.
