Он стал рассуждать, что, в принципе, она имеет право, что регулярно, в установленном порядке, по закону, и тому подобные слова, что денежные потоки в наши дни, и еще разные слова в таком роде. Помню, он достал из кармана жилетки ножнички и стал подстригать ногти, складывая желтоватые обрезки в мраморную пепельницу на столе. И сказал:
— Сто тысяч франков. Это максимум.
Юдит засмеялась. Нехорошо засмеялась.
— Миллион я где угодно могу занять, — сказала. — Под ипотеку к примеру.
— За дом и землю ты и двадцати франков не получишь, — сказал и стал объяснять, что после стольких лет судебной волокиты бар «Tricky» обречен, что в земле нашли ядовитые отходы деятельности фабрики.
Те два гектара, на которых стоит дом, пропитаны ядами, на них не вырастишь ни цветочка, ни овоща. На всех фермах к западу от Алегема заражена земля. Люди болеют раком костей. Коровье молоко стало ядовитым. Приговор суда первой инстанции обязывает собственника участка очистить землю от ядов. Суд и эксперты оценивают затраты по очистке как минимум в тридцать миллионов бельгийских франков.
Нотариус сдвинул очки на лоб.
— Слышишь? — спросила меня Юдит.
— Я не глухой, — говорю.
— Хотите яблочка? — нотариус спросил. Указал на полную корзину. — Свежие, хрустящие, очень сладкие. Из Новой Зеландии.
Я засмеялся, у Юдит стало такое мрачное лицо.
Нотариус сказал: окончательное решение по делу, конечно, будет принято нескоро. Команда въедливых экспертов и опытных адвокатов может тянуть процесс бесконечно. Ко всеобщему удовольствию.
— Я хочу получить свои деньги, — сказала Юдит.
Только теперь я заметил, что она успела уже нанюхаться. Не знаю, носила ли она контактные линзы. Думаю, что да. Глаза у нее были нежно-зелеными, цвета весенней травы, как у Карамель.
— Деточка, не дури. Оставь деньги у меня и не беспокойся. Лучше меня никто о них не позаботится. Ты в любом случае их получишь, но позже. Тем более, у тебя и права на них нет. Пока нет.
— Я хочу получить деньги, — сказала капризным, детским голоском.
— Кое-что надо урегулировать. Множество мелочей… — начал он.
— Каких еще мелочей? — Я видел, что Юдит теряет силы.
Это было непереносимо.
— Камилла оставила разные, иногда противоречивые инструкции. Например…
Он подошел к пузатому комоду с медными украшениями. Вынул из ящика плоский кожаный чемоданчик, положил на стол и триумфальным движением распахнул его:
— Voilà. Полный набор позолоченных столовых приборов из Таиланда. Первоначально предназначался для племянницы Камиллы, Сары. Но, внимательно изучив корреспонденцию Камиллы, я обнаружил, что эта уникальная семейная реликвия переходит к тебе, Юдит.
Позолоченные ложки, вилки, ножи, лопаточка для торта, приборы для рыбы сверкали в гнездах бежевого бархата.
— Если хочешь, можешь забрать его прямо сейчас, но сперва подпиши вот это.
Он подал ей какой-то документ. Она взяла бумагу, но не стала читать.
— Я думаю, Камилла хотела подарить это на свадьбу, — сказал он.
— Кому? — спросила Юдит тихо.
— Тебе, конечно.
Ты раньше видел эти приборы из Таиланда? Подумай.
В первый и последний раз.
И она подписала бумаги?
Да. Поставила свою подпись раз шесть или семь, в тех местах, которые он указывал. Она подписывала и каждый раз отдавала мне бумагу, прочитать. Мне было неинтересно. Какие-то странные термины, плохо пропечатанные, колонки цифр. Единственное, что я запомнил, так это перечень затрат его конторы в связи со смертью Камиллы.
Это я могу прочитать из головы.
Давай.
Это в основном цифры.
Хорошо.
Погодите-ка. Да. Посещение мертвой в ее доме… Нет. подождите.
Посещение мертвой в больнице и последующее посещение в ее доме. Констатация смерти, сорок пять тысяч франков.
Уведомление родственников, семь тысяч пятьсот франков.
Опознание тела и подробный отчет об этом, пятнадцать тысяч франков.
Двадцать тысяч франков за возбуждение расследования.
Двенадцать тысяч франков за переписку и тому подобное.
И Юдит Латифа это подписала?
В моем присутствии.
Был ли произведен расчет налогов?
Этого не было в бумагах. Знаете, я ведь не был настроен против нотариуса. Он делал свою работу, помогал людям оформлять бумаги, разбираться в юридических текстах и каждый раз зарабатывал на этом вместе с бельгийским правительством. Во всяком случае, у меня не было к нему такой лютой ненависти, как у Юдит, помню, она сказала: «Если ты сейчас не отдашь мне деньги, на которые я имею право, ты плохо кончишь, папочка».
Она так и сказала: «папочка»?
Да. И поднялась с кресла.
И ударила его.
Нет. Это я ударил.
Как?
Не важно.
Закончим на этом?
Нет.
Тогда нечего из меня дурака делать. Кто первым ударил нотариуса? Я хочу чтобы ты мне это сказал. Слышишь? И если это был ты, а я в это не верю, я хочу знать, не попросила ли тебя об этом Юдит Латифа. Слышишь? Это она тебя спровоцировала?
Не важно.
Конечно, важно, осел. Для определения степени ответственности.
Нет. Нет. Черт вас возьми совсем, нет. Она пошла к нему, он не остановил ее, казалось, он доверяет ей и не боится. Она подошла к нему, взялась за подлокотник и развернула кресло к себе. И уже знакомым мне чувственным, плавным движением села к нему на колени. Закинула руки ему на шею. Но даже тут он ничего не заподозрил. Она вела себя, как маленькая девочка, усевшаяся к папочке на колени; прижавшись пухлыми губками к его уху, прячущемуся в седых кудрях, она спросила, где папочка прячет свои денежки. А если папочка будет утверждать, что все его денежки уютно устроились в банке, то маленькая Джуди ему не поверит, ведь у папочки наверняка есть в доме сейф для неотложных расчетов, а там много замечательных, свободных денег.
У меня началась изжога. Заболело горло, я не мог глотать.
Нотариус явно не принимал нас всерьез.
Наоборот, он поцеловал Юдит в щеку и что-то пробормотал, от возбуждения я не разобрал что. Стал качать Юдит на колене, запел: «Папа любит мамбо».
Знали ли вы с Юдит, что весь разговор писался на пленку?
Мне это и в голову не пришло. У меня болело горло. Я забыл, зачем мы пришли. Юдит, разыгрывавшая ребенка, имела на это право, но ему бы лучше помолчать. Юдит мне потом рассказала, что я заскулил, как побитая собака. И позвал на помощь своего брата. И что я с какой-то немереной силой вырвал ее из рук фальшивого отца.
Почему ты позвал брата на помощь? Ты, что ли, увидел его?
Он умер.
Может быть. Пока не доказано.
Вы правы. Он еще жив. Где-то в Африке. Если он узнает, что со мной случилось, то вернется. Если увидит мое фото в новостях по ТВ. Спасибо, минеер Блауте, спасибо, экс-комиссар. Да, он жив, здоров, и все в порядке.
Так что было дальше?
Где?
В кабинете нотариуса.
В кабинете нотариуса, когда я увидел, как он разыгрывает папочку, у меня потемнело в глазах. Я выдернул его из кресла за ворот рубашки. Я припечатал его спиной к стене у окна. Мне захотелось швырнуть его наземь, но тут я увидел фарфоровую статуэтку на подоконнике. Я схватил ее и ударил его по голове. Она не разбилась. Юдит пять раз выкрикнула мое имя. Нотариус упал на колени, потом его колени медленно разъехались, и он упал щекой на пол, на краешек восточного ковра, и засмеялся. Он смеялся надо мной, как все везде и всегда. Я ударил его ногой в подбородок, потом в кадык. И сел в его кресло, сиденье было еще теплым.
Юдит помогла ему подняться, но он снова упал, кровь из головы заливала ковер. Брови стали, как две красные щеточки.
— Блядское семя, — обозвал он, но я не понял, кого: меня или Юдит. Потом заорал, закинув голову: — Мишель, Мишель!
— Вот хитрая свинья, — сказала Юдит. Она знала, что Мишель, его экономки, нет дома.
Держась за ножку стола, нотариус с трудом поднялся. Один из его molières[116] соскочил. На черном носке была круглая дырка, в ней виднелась бледная плоть.
— У тебя картошка в носке, — сказал я. — Так всегда мама говорила.
— Твоя мать была святой женщиной. — Он оперся на крышку стола. Кровь продолжала течь.
— Деньги, — сказала Юдит. В руке она держала позолоченную таиландскую лопатку для торта.
