— Конечно, прямо с Егоркиного приема иль из тех, кого ты после полуночи на вызовы возишь, первую освободившуюся, — отшутился Кузьма.
— Нет. Эти тебе ни к чему. Мы тебе серьезную подберем. Но чтоб она шутки понимала и не была бы дурой. Ведь баба, не чующая смеха, — дубина! Не сможешь с ней жить! Вон если б Ольга к каждой пассажирке ревновала? Что было б между нами? Давно разбежались бы! А ведь и повод есть! Ночами «мотылей» вожу. Случается успокаивать, уговаривать иную. За то платят кучеряво. А эта! Ну кто она? Деревенщина! — скривился зять.
— Теперь уж что? Разбил ты нас навовсе! Нехай дура деревенская, а мне другую и не надо. Шурка — весь свет для меня была. Но и ее разбили! Эх, Максим, дурья голова твоя! На что ты встрелся на пути? Последнее отнял, — вздохнул Кузьма.
— Пап! Ну это ты зря! Мало о чем говорят меж собой мужчины? Слова — далеко не дела! Если за сказанное оскорблять и браться за ухват, то, я скажу, не хватило с тебя матери! Зачем лишнее горе? Найди женщину по себе. Умную, сердечную. А не колхозную буренку. Пойми, нет в жизни более страшного наказания, чем глупая жена! — убеждала Ольга.
— Отец! Может, тебя она устроит, как женщина, на первых порах. Но дальше нам с ней все равно пришлось бы общаться. Не минуло б! И что тогда? Она перессорила б нас меж собой очень скоро. Тебе такое нужно? Нам — нет! — заговорил Андрей, стоявший у окна долгое время молча.
— Она при чем?
— Да ведь и мы захотим навестить тебя!
— Пап! Не обижайся на Максимку, чем раньше эта баба проявила себя, тем лучше.
— Где тонко, там и рвется. Если бы любила, выгнала Максима, а тебя не пустила б никуда от себя! Вот это я бы поняла! Пусть не понимает шуток, но доказала бы, что любит тебя! И тогда никто б не спорил. Не сомневался в ней. А так о ком мы говорим? Максим был при тебе в качестве шута при короле. Ну и прогони шута! А она не только обоих выгнала, но и обозвала! — распалилась Зинка.
— Да будет вам, сороки! Совсем изговняли бабу! В глаза не видя — испаскудили.
— От лишней боли хотим тебя уберечь!
— Да ты что, плесень! Впрямь раскис? Хочешь, я тебе сегодня такую подкину! Жопа как орех! Ноги из зубов растут! Сиськи навыкат! Волосья торчком на всех местах! Самой — пятнадцать лет!
— О Господи! Чур меня! Чур! — живо представил себе Кузьма деваху Максима.
— С ней о чем хошь болтай! Все проглотит! Сердечная на все места, за какие уплачено. И никаких истерик. Укатает, сама и вылижет. Без претензий! Хочешь? Нынче привезу! Тебе ее ночь повалять — целый месяц будешь помнить, — хохотал Максим.
— Кончай дурь нести! — осерчал Кузьма.
— Не дурь! Тебе действительно нужна другая женщина, чтоб знал сравнение с этой Шуркой! — встрял Егор.
— Да не был я с ней как с бабой! Не был. Не знаю ее! Чего пристали? Не для тела приглядел, глупые! Душу она мне грела. Вам того не понять.
Егор, покраснев, умолк. Пристыженно замолчала Зинка. Андрей отвернулся к окну. Что-то поняв, умолкла на полуслове Ольга. И только до Максима не доходило, за что можно любить Шурку…
— Дед! Тем более! Дурная баба — она и в постели телка! Нет смешинки — нет тепла. Она и в койку ляжет в телогрейке. Ты радуйся! Я ж тебе всерьез говорю! Сыщу замену — благодарить будешь!
— Ну, хватит нам! В самом деле. Будто на этом свет клином! Жил без бабья и обойдусь! — встал Кузьма, отмахнувшись от всех, и попросил Андрея показать внука, которого он впервые принес в гости к родне.
— Вот наш Димка! — приоткрыл сын одеяльце, и на Кузьму глянули два синих глаза. Совсем крохотный малыш смотрел на деда Настиными глазами. Серьезно, словно запоминая новое лицо, он изучал Кузьму совсем по-взрослому.
— На бабку похож! Вылитая Настя! — вырвалось у Кузьмы.
— Да! С этим не поспоришь. Внешне — копия. Лишь бы характером не пошел в нее! — дрогнули плечи Нины.
— То уже от Бога! И немножко от нас! — тихо сказал Кузьма.
— Завтра крестить понесем в церковь, — сказал Андрей и добавил: — Не забудь. Мы станем ждать тебя.
— А кумовья кто?
— Зинка и Максим! Свои, но не по крови. Мы спрашивали батюшку. Сказал, что можно. Все из своей семьи.
— Да нет! Мы отца не отпустим. Он с нами останется! Ведь завтра выходной. Побудь с нами! — попросил Егор.
Кузьма и рад бы был. Но на душе словно кошки скребли. Хотелось побыть одному хотя бы эту ночь. Ведь все рухнуло, все планы и мечты. А он этим жил каждый день. Но разве объяснишь детям? У них свое болит. И заботы другие — не его.
«Шурка — деревенщина, не пришлась ко двору. А ведь и меня выгнали отсель. Иль тоже пошутили? Мне та шутка чуть жизни не стоила! А сколь годов под единой крышей! Никто не вспомнил. Не повесть, а бред собачий. Хоть и кровь одна — родная! С ней — ничего не было! Может, оттого не дорог ей? — вспомнилась баба, доверчиво прильнувшая к нему в машине. Ее глаза и руки…
Расстаться с ней вот так глупо было больно. — Она дура, потому как шуток не уразумела. А ты вдесятеро дурней, ежели дошло до тебя, но продолжал скалиться! — ругал Максима молча. — Ну да что нынче? Не пойду к ней! Не смогу! Коль прогнала, знать, не нужен. К жене не воротился, к детям. А ты никем не стала. Просто знакомая. Таких, как я, у тебя небось немало. Кого любят, не сгоняют с дома, не лают грязно на весь двор, на смех соседям и улице. А коль так, об чем печалиться? Надо позабыть тебя!» — заставлял себя Кузьма не думать о Шурке.
Лишь поздним вечером в воскресенье вернулся он в стардом. Кузьма слышал, как стукнул в стенку Яков, зовя на чай. Но не пошел. Лег спать, чтоб завтра утром отдохнувшим выйти на работу.
Всю неделю столяр ремонтировал подвалы. В них уже стали складывать продукты, поторапливали Кузьму. И тот работал дотемна.
— Петли нужны для дверей, скобы и уголки для полок. Мои запасы кончились, — сказал он Якову в конце недели.
— Завтра в магазин с завхозом съездите. Возьмете все, что нужно, — ответил тот. И утром Кузьма поехал в город.
В хозмаге столяр растерялся от выбора. Еще полгода назад днем с огнем не сыскал бы таких шурупов, петель, завесов, теперь их — сколько хочешь! Кузьма набирал впрок, пересчитывая каждую покупку, как вдруг кто-то крепко вцепился ему в локоть.
— Миленький! Я ж тебя сколько времени ищу повсюду! — увидел женщину с раскрасневшимся от волнения лицом. Она ни за что не отпускала локоть мужика, а тот никак не мог ее вспомнить и вырывал руку из цепких пальцев. — Забыл меня? А я соседка Шурки, у какой ты избу чинил. Рядом живу. Помнишь, я ее скотину доглядывала, когда она у Алены была? Так вот ты мне до зарезу нужен. Помоги в избе наладиться с полами. Я уплачу! В обиде не будешь! Не откажи, голубчик!
— Времени нету!
— Ну, через неделю! Я дождусь! Ну кто, кроме тебя? Другие — забулдыги! У тебя руки — золото! — хвалила баба напропалую. И Кузьма не устоял, согласился прийти через неделю. Назначили время. Столяр, как и обещал, минута в минуту постучал в окно, прошел в дом, даже не глянул в сторону Шуркиной избы.
А напрасно… Шурка за это время немало пережила и передумала. Она как раз стояла у окна, когда остановился автобус, и увидела Кузьму.
Ох и затрепетало сердце бабы! Она мигом бросилась к двери, чтобы, едва заслышав стук, открыть ее. Но… Ни стука, ни шагов… Она выглянула во двор. Там пусто. Никого нет у калитки. Куда ж делся Кузьма?
Шурка вышла на крыльцо, услышала стук в окно к соседке. По спине холодные мурашки побежали. «Неужели к ней пошел? Когда успели снюхаться? Ведь скотину ее бабка доглядывала! А может, и Нюрка приходила? Но как же глаза бесстыжие не лопнут? Меня заставляли сороковины по Алене блюсти, а сами? — засела внутри боль. — Что же делать? Как помешать им?» — думала Шурка отчаянно. И ничего умнее не нашла, как сходить к соседке за солью.
Едва вошла на крыльцо, услышала доносившийся из дома громкий голос Нюрки:
— Раздевайся, родненький! Проходи. По тебе тут всякая половица соскучилась.
«Вот это да!» — прикусила губу Шурка, не зная, что и делать.
— Да время у меня есть. Я не спешу, — услышала голос Кузьмы и оторопела: «Во гад!»
— Давай, милый! Иди к столу. Обговорим наши с тобой дела! — позвала хозяйка и добавила: — Я ж тебя из своих рук не выпущу!
Шурка чуть не взвыла от горя: «Эх, Нюрка! Сука ты поганая! Сколько лет в соседстве жили! Дружили! Хлебом и солью делились! А теперь что ж ты устроила? Мужика у меня вздумала отбить, змея подколодная! И этот, кобель! Чуть поманили его, он уже рад за другой юбкой побежать. Ну и хрен с тобой! Коли повадился кот сало воровать, уже не отучишь», — собралась уйти с крыльца неслышно. А до слуха, как нарочно, донеслось:
— Вон нашей соседке хоромы сделал из развалюхи! Она, поди, неблагодарная осталась. Мы не такие. Уплатим, сколько скажешь, чем захочешь! Только не уходи!
Шурку в дрожь бросило.
— Дня три придется у вас пожить! — услышала Шурка ответ Кузьмы.
