— Наверное, можно поехать, — робко согласился Человек и тут же сник, погрустнел: — Нет, мы не можем. О чем ты говоришь? Пол ведь приедет, и девушку привезти собирается. Он не так поймет. В Рождество все, и особенно родители, должны быть дома.
— Ты когда-нибудь был молодым?
— О чем ты? Я и сейчас молодой.
— Чушь! Если даже намеков не понимаешь, то наверняка уже давно состарился. Нет, не так. Ты, конечно же, сразу родился старым, если всерьез считаешь, что Пола и его девушку может расстроить наш пустующий дом. Уж наверное, им было бы гораздо уютнее в их комнатке в общежитии!
— А ты думаешь, они обрадуются?
— Еще как, дурачок! Так едем?
— Едем. — Он улыбнулся, но через мгновение погрустнел. Роудон — чудесное место. Дом старых друзей и его дом. Но в этот ли дом он мечтает вернуться?
— Что опять не так? Думаешь, слишком мало времени прошло с предыдущей поездки? Во-первых, уже почти три месяца пролетело, а во-вторых, все давно быльем поросло. Бояться не надо. Вы уже никому не нужны.
— В этом ты права, — он горько вздохнул, — никому. Никому я не нужен.
Мэри нахмурилась, даже ногой притопнула:
— Ну что за глупости! Ты мне нужен, понятно? И будь добр помнить об этом всегда.
— Слушаюсь! — Человек усмехнулся, а его жена по-детски захлопала в ладоши и снова потянула его через холл в кухню.
Навстречу бросился лабрадор — бедняга уже полчаса крутился в нетерпении: когда же наконец начнут раскладывать по тарелкам всю ту божественную пищу, что пряталась в стоящих над его головой кастрюльках и сводила в судорогах предвкушения его желудок. Пес знал: сначала положат хозяину, и тот станет есть и нахваливать, и слушать щебетание хозяйки. А она будет говорить, не останавливаясь ни на секунду, и каким-то непонятным образом умудряться при этом жевать и проглатывать вожделенные кусочки, которые пес будет гипнотизировать: а вдруг невзначай что-нибудь свалится с вилки на пол!
— Я думаю, с отъездом лучше не тянуть, — сказала женщина, а собака подумала: «Началось!» и уселась между хозяев, чтобы не пропустить ни одного слова и ни единой крошки. — Сегодня какое, пятнадцатое? Значит, числа двадцатого можем лететь. Как думаешь, стоит сказать соседям, или они ополчатся на нас, как в том фильме, помнишь? Ну, где пара собралась в круиз и не стала вешать иллюминацию на дом, а соседи еще требовали у них установить снеговика на крыше и…
— «Рождество с Крэнками», с Джеми Ли Кертис?
— Точно! Она играла Нору. Ну, до снеговиков на нашей улице, слава богу, дело не доходит, а огоньки мы зажжем, так что не придерешься. Да, кстати, надо проверить лампочки: все ли горят. Сделаешь?
— Конечно.
— Отлично! Значит, после ужина я куплю билеты и позвоню Полу. То-то он обрадуется! Да, хорошо, что я сдала свое черное платье в химчистку заранее. Завтра уже можно будет забрать. Так. Значит, за мной платье, подарки для Рачичей, ладно, не кривись, для Нодара и Эсмы, сбор чемоданов. Твою синюю толстовку брать? Думаю, стоит. В ней хорошо на лыжах кататься. Мы ведь пойдем на лыжах? После рождественского переедания физические нагрузки просто необходимы. Ты согласен? Здорово! Значит, я займусь сборами, а ты ничего не делай, просто отдыхай и настраивайся на поездку. И ни о чем не думай, слышишь? Только друзьям своим напиши, чтобы мы не стали свалившимся на голову снегом.
— Хорошо. Спасибо. — Человек отодвинул тарелку, встал и послушно пошел в кабинет.
На морде лабрадора тут же нарисовалась улыбка: в тарелке остались обрезки мяса, и собака прекрасно знала, кому они достанутся. И уже через пару минут счастливый пес нашел своего хозяина сидящим у компьютера. Собака подошла к столу, увидела, как на мониторе курсор щелкнул по значку «Отправить», понюхала тапочки хозяина и отошла: зачем ложиться у его ног, раз он уже все сделал и сейчас наверняка встанет и отправится в спальню. А там уж лабрадору будет позволено забраться на мягкую перину и развалиться, и подставить брюхо, и наслаждаться неспешным почесыванием под откровения гостей Опры Уинфри. Пес присел у порога, но хозяин вставать не спешил. Он думал. Жена могла заболтать его, отвлечь, снять напряжение, она даже могла попросить его ни о чем не думать, но вот эту просьбу выполнить он был не в силах.
«Все-таки напишу, — решил он наконец. — Если она в последнее время молчит, это не значит, что я должен менять свои привычки. За столько лет я уже привык рассказывать обо всем, делиться планами, сообщать о своем местонахождении. Даже если ей все равно, как и где я встречу Рождество, почему это должно помешать мне сообщить об этом, если я хочу это сделать? Итак, решено!»
Курсор прыгнул к ячейке «Создать», и через мгновение пальцы Человека застучали по клавишам. Дежурные приветствия, сообщение о предстоящей поездке и еще:
«…Никогда не встречал Рождество в Канаде. Хотя, наверное, по сути, не имеет никакого значения, где ты встречаешь его, важно с кем. Знаешь, это ведь семейный праздник…»
Компьютер выключен, свет в кабинете потушен. В спальню врывается голос Опры. Лабрадор прыгает на кровать. Человек смотрит в телевизор, пытается слушать ведущую и почти не замечает, как по вискам скатываются на подушку слезы. Он плачет, не забывая гладить мягкий собачий живот. Собака абсолютно счастлива.
Обе собаки каким-то образом оказались на раскладушке, хотя Саша отчетливо помнила, что накануне этой привилегии был удостоен только Туман. С трудом вытащив себя из-под пятидесятикилограммовых туш, она разжала затекший кулак и в полном недоумении посмотрела на зажатую в ладони бумажку. Спать в холодном гараже, разделяя ложе с немытыми, нечесаными дворнягами, согласно ее представлениям еще могло влезть в какие-то ворота, но отсутствие малейшего понимания, для чего она здесь, почему и зачем сжимает в руке грязный листок с какими-то цифрами, просто обязано было в этих воротах застрять. Она скинула с себя пыльное одеяло, зябко поежилась, еще раз посмотрела на смятую бумажку: «Телефон, наверное, какой-то. Телефон? Телефон! Ну конечно!» И тут же вскочила с раскладушки, засуетилась, забегала в поисках сумки. Нашла ее под грудой пластинок на одной из полок стеллажа. Из сумки сначала появился кошелек, потом ключница, косметичка, какие-то давно просроченные обезболивающие таблетки, мешочек с цветными обрезками ткани, зеркальце, флакон духов. Наконец раздраженная Саша, в нетерпении перепрыгивающая с ноги на ногу и судорожно повторяющая: «Мобильный, мобильный», перевернула сумку и вытряхнула из нее все содержимое. Телефон угодил в голову Туману, и пес обиженно заворчал. Но у Саши не было времени извиняться, она уже лихорадочно нажимала кнопки мобильного, отчаянно надеясь, что ее безумное желание поговорить с человеком, номер которого она все же нашла, будет услышано на другом конце беспроводной связи.
Связь не подвела: разговор состоялся. Разговор бесполезный, никчемный и абсолютно не обнадеживающий. Музыкальный продюсер, с которым она когда-то познакомилась на выставке и чей телефон передала брату, с готовностью сообщил ей, что «все права на издание записей Владимира» он передал третьим лицам. Но открывать какую-либо детальную информацию о загадочных третьих лицах отказался наотрез.
— Согласно контракту, имею право, — безапелляционно заявил он, — делать со своей собственностью все, что угодно.
— Я вас прекрасно понимаю. Я лишь хочу узнать, кто теперь обладает этим правом.
— Александра, если я на всех углах буду рассказывать, с кем, когда и какие подписал договоры, карьера моя очень быстро закончится.
— Но у меня ведь особый случай!
— Каждый считает свой случай особым. Если начать делать исключения, сам не заметишь, как они обернутся правилами.
— Не скажете?
— Нет.
— Я подам в суд!
— Проиграете! Всего хорошего!
И он отсоединился прежде, чем она успела громко выругаться. Бранные слова произносились уже в пустоту. Глотая слезы и обнимая дурно пахнущего Тумана, она делилась с собакой наболевшим:
— Конечно, я проиграю. Кто я такая? Просто женщина, желающая сделать что-то ради памяти брата. И им, акулам шоу-бизнеса, какого рожна сдалась эта память? Был человек — хотели раскручивать. Нет человека — значит, нет. Других найдем, выберем из очереди, не торопясь. Возможно, и не самых талантливых, зато харизматичных, характерных, тех, что бабки приносить будут. А ушедших спишем в утиль. Они пользы не принесут.
Саша жаловалась псу, пыталась искренне негодовать, хотя на самом деле понимала, на кого она злится. Не на проныру продюсера. Не на правила шоу-бизнеса. И даже не на весь окружающий мир. А на себя одну. Если бы спохватилась раньше, то, кто знает, возможно, именно она оказалась бы тем самым «идиотом», перекупившим права на издание Вовкиных записей. А теперь поезд ушел, даже не показав хвост последнего вагона, в который еще сохранялась бы надежда запрыгнуть. Хоть она и выдохлась, как будто долго-долго бежала за ним по одинокой платформе затерянного в жизненном хаосе полустанка.
