И в чем-то это помогло. Когда Прутик приехал на Черепаший остров, он был чахлым, апатичным, ленивым подростком. Но стоило ему по-настоящему потрудиться, и у него даже мышцы брюшного пресса обозначились под кожей. (Превращение тщедушных мальчиков в мускулистых молодых людей происходит на Черепашьем острове постоянно, и Юстасу очень нравится за этим процессом наблюдать.) Вскоре никчемный мальчишка научился запрягать лошадь в плуг, ухаживать за свиньями, готовить еду на открытом огне. Как-то вечером Прутик даже сварил для меня суп из желтых личинок по древнему рецепту индейцев чероки. Но трудно было даже представить, сколькому ему еще предстояло научиться.
Однажды вечером мы с Юстасом отправились на далекое поле: я хотела посмотреть, как он учит Прутика обращаться с дисковым плугом. С помощью мула и тягловой лошади они попытались оттащить плуг на поле через лес, водрузив его на крепкие старые аппалачские сани. Им нужно было преодолеть примерно полмили. Эта работа требовала особой осторожности, потому что животные были неповоротливы и упрямы, сани неустойчивы, цепи, кожаные ремни и веревки путались, а края тяжелого старого плуга были острыми как бритва. Однако, даже зная обо всем этом – ведь к тому времени он прожил на острове уже полгода, – Прутик явился в шлепанцах.
– Лично я никогда не стал бы тащить дисковый плуг по каменистому полю в шлепанцах, особенно с таким упрямым мулом в упряжке, как Питер Рэббит, – сказал Юстас, наблюдая за тем, как Прутик делает работу. – Но если он хочет остаться без ноги, это его личное дело.
– И ты ему ничего не скажешь? – спросила я. Юстас устало вздохнул:
– Десять лет назад сказал бы. Прочел бы целую лекцию о том, в какой обуви следует заниматься сельским хозяйством, как уберечься от травм, работая с животными и тяжелыми инструментами… Но теперь мне так всё это надоело – надоело иметь дело с людьми, у которых нет и молекулы здравого смысла. Да, я мог бы подсказать Прутику и подсказывать ему сто раз в день, но в данный момент я достиг такого состояния, когда у меня просто не осталось сил. Могу лишь следить, чтобы люди не убились, не покалечили меня и друг друга. Знаешь, когда Прутик только приехал, он упрашивал меня сразу отправить его в самую лесную глушь – хотел жить среди природы. А оказалось, что он не знает ничего. В настоящей глуши он бы и пяти минут не продержался. Он даже не знает границ своего невежества. Вот с чем мне приходится иметь дело постоянно, и это касается не только Прутика, но и других.
После чего повернулся к Прутику, который уже начал вспахивать большое поле странным манером – описывая маленькие круги.
– Вот в чём дело, Прутик, – сказал Юстас. – Каждый раз, когда ты разворачиваешь мула и лошадь, ты давишь им на рот, напрягаешься сам и передаешь чрезмерное усилие на плуг. Попробуй пахать как-нибудь по-другому, без этих вот маленьких кругов. Можно, например, сделать длинную борозду от одного конца поля к другому, двигаясь в одном направлении, ведь так же удобнее. Понимаешь, о чем я? Можно даже вспахать вот этот склон, но я тебе советую идти в горку – ты же еще не научился как следует управлять плугом и не хочешь, чтобы тебе пришлось догонять мула?
Прутик попытался делать то, что ему сказал Юстас, а тот повернулся ко мне и продолжил:
– У него целая вечность уйдет, чтобы вспахать это поле. А я мог бы сейчас сидеть у себя в кабинете и писать одно из семисот писем, которые должен отправить, или заполнять одну из семисот своих налоговых деклараций. Но вместо этого торчу здесь и слежу за Прутиком, потому что не могу доверить ему ни скот, ни плуг. Зачем мне это нужно? Затем, что в один прекрасный день, надеюсь, он освоит этот навык, и я смогу отправить его пахать поле, будучи уверенным, что он знает, что делает, и работа будет выполнена правильно. Но до этого еще плыть и плыть. Сама видишь – он же в шлепанцах! Ты только посмотри на него…
Вообще-то Прутик был не просто в шлепках, а еще и в шортах и без рубашки, а за ухо у него была заложена сигарета. После паузы Юстас снова заговорил:
– Мне нравится думать, что я учу этих людей каким-то навыкам, которые пригодятся им в жизни, но, когда вспоминаю сотни побывавших здесь за годы, не могу представить, чтобы хоть кто-нибудь из них действительно смог бы вести первобытный образ жизни в одиночку. Лишь одному это, возможно, когда-нибудь удастся, Кристиану Калтрайдеру. Вот это был блестящий ученик. Он сейчас строит дом из бревен на своей земле, и я очень за Кристиана рад. Всему этому он научился здесь. Был еще парень по имени Эйви Аски – вот тоже потрясающий ученик! Сейчас ищет землю на продажу в Теннесси, и как знать, может, и у него всё получится. Посмотрим.
Прутик приближался к нам с плугом, вспахивая неровную борозду.
– Молодец, – сказал ему Юстас, – у тебя получается намного лучше, чем я ожидал.
Он похвалил Прутика совершенно ровным тоном; лицо Юстаса ничего не выражало. Но за этими словами я расслышала пугающие ноты едва сдерживаемого гнева, нетерпения и досады, которые обычно слышу в голосе Юстаса в это время дня, когда солнце садится, дела пора заканчивать, а кто-нибудь снова напортачил. В это время дня становится совершенно ясно, что на самом деле Юстас хотел бы выстроить своих ученичков в ряд и всыпать им по первое число, чтобы вбить хоть каплю сообразительности в их бестолковые головы.
Но он, конечно, не сделал бы этого никогда.
– Молодец, Прутик, – повторил он. – Рад, что ты был таким внимательным.
К Юстасу постоянно приходят ученики, которые прежде даже ведра в руках не держали. Он дает каждому простейшее задание в мире – пойти и наполнить ведро водой. А потом с ужасом смотрит, как новичок несет полное ведро. Многие не умеют делать и этого. Держат тяжелое ведро перед собой, вытянув руку параллельно земле, и растрачивают силы и энергию на то, чтобы удержать груз в таком положении. Когда Юстас видит это, его буквально передергивает. Или взять молоток. Бывают на Черепашьем острове и такие люди, кто раньше никогда не видел молоток. Они не знают, что с ним делать. Они приходят к Юстасу и говорят, что хотят вести «самодостаточную жизнь», но, когда он просит их вбить гвоздь, берут инструмент за самый верх рукоятки и с размаху ударяют по гвоздю.
– Когда я это вижу, – мрачно говорит Юстас, – мне просто хочется лечь и умереть.
Когда он учит детишек в обычной школе, он иногда играет с ними в старую индейскую игру: надо покатить обруч и кидать в него палочки, пока он катится. И снова и снова сталкивается с тем, что порой ни один ребенок из класса не может понять, как катить обруч.
– Это же просто бред – дети не могут взять в толк, как катить обруч! – возмущается Юстас. – Я им показываю, а они берут его и бросают. Просто подбрасывают обруч, и тот, естественно, падает на землю в двух футах. И они смотрят. Дядя, почему он не двигается? Они вообще не понимают! Даже если им показать. Если показывать очень долго, кое-кому из детей, может, и придет в голову, что обруч надо запустить, чтобы он покатился. А уж если повезет, какой-нибудь вундеркинд даже додумается его раскрутить! – Я видел это тысячу раз, – продолжает Юстас. – Смотрю на этих детей и думаю: неужели эта немыслимая деградация реальна? Кого мы воспитываем в Северной Америке? Слушай, да я тебе гарантирую, что любой африканский ребенок знает, как катить колесо! Это же вопрос понимания законов природы. Весь мир живет за счет основных законов физики: сила рычага, инерция, кинетическая энергия, термодинамика. Если не понимать эти фундаментальные принципы, нельзя ни забить гвоздь, ни принести ведро, ни раскрутить обруч. А если ты не можешь этого сделать, значит, ты потерял связь с природным миром. А это, в свою очередь, означает, что ты утратил свою человечность и живешь в среде, законы которой не понимаешь. Можешь себе представить, как меня всё это ужасает? Людям понадобились миллионы лет, чтобы понять, как работает колесо, и всего пятьдесят, чтобы забыть…
Старейший закон природы гласит: навыками нужно пользоваться, иначе они забудутся. Дети не могут выполнить простейшее действие, потому что им незачем этому учиться. В их комфортабельной устроенной жизни это совершенно не нужно. Их родители также неспособны обучить их физическим навыкам, потому что, скорее всего, они сами ими не обладают. Эти навыки им не нужны, их никто никогда этому не учил – да и есть ли в этом реальная необходимость в наше время? Еще сто лет назад в Америке каждый мужчина носил с собой нож. Всегда. И неважно, предназначался ли нож для того, чтобы снять с медведя шкуру, или для того, чтобы отрезать кончик сигары: нож был главным инструментом, необходимым для жизни, и люди знали, как за ним ухаживать, как его точить и как с ним обращаться. А кому нужен нож сейчас?…
И раз уж на то пошло – кому нужна лошадь? Зачем вообще знать, что это за зверь такой – лошадь? Во время своих конных путешествий Юстас выяснил, что с лошадьми комфортнее всего себя чувствуют люди лет семидесяти – восьмидесяти, которые выросли рядом с рабочим скотом или слышали истории о лошадях от родителей. Каждому последующему поколению идея использования лошади казалась всё более чуждой, экзотической, немыслимой. А молодые люди вовсе не знали, как вести себя с лошадьми, как защититься в случае чего и вообще не могли осознать при виде лошади, что перед ними другое живое существо.
