— Ты не хочешь выпить, Дол? — спросил он, лаская ее грудь.
— Нет, пить я не хочу, я хочу тебя, дарлинг[65]. — С затуманенным негой взором она обеими руками ласково обхватила руку. Мандо и припала к ней губами. Она осыпала поцелуями его руку, потом грудь и плечи, пока ее губы не достигли его губ. Уста их сомкнулись в долгом поцелуе.
— Я так счастлива, — едва смогла прошептать Долли. — А ты?
— Я же не мертвец, чтоб не чувствовать всего этого, — так же шепотом отвечал ей Мандо.
Мандо приподнялся и, взяв Долли на руки, положил ее к себе на колени. Поясок комбинации развязался, и она предстала перед его взором во всей красоте своего нагого тела. Мандо смотрел на нее и не мог насмотреться, он не переставая гладил рукой потаенные прежде сокровища, которые Долли не пыталась больше скрывать от него.
— Ты видишь, я — твоя. — Лицо ее светилось радостью.
— Надолго ли? — спросил Мандо.
— Пока ты любишь меня.
— Но ведь я скоро уезжаю.
— А почему ты так торопишься? Почему не хочешь подождать меня, чтобы мы могли вместе возвратиться в Манилу? Всего несколько месяцев. Ведь нам так хорошо с тобой. Разве ты не хочешь этого?
— Я уже и так основательно забросил все свои дела и совершенно выбился из графика. Меня уже заждались в Америке, — оправдывался Мандо.
— Значит, дела для тебя важнее, чем я?
— Ты тоже для меня теперь много значишь, Дол. Просто так случилось, что я вынужден в данный момент прежде всего подумать о деле.
На некоторое время оба умолкли. Долли высвободилась из объятий Мандо и села с ним рядом. Так они и сидели среди груды подушек, молча глядя друг на друга.
— У меня такое предчувствие, что после Парижа… — начала было Долли.
— Наш Париж не может кончиться так сразу. Мы же будем вместе и дома, в Маниле, в Багио. — Мандо нежно поцеловал ее в щеку.
— Давай выпьем немного, — предложила теперь Долли.
Мандо достал из холодильника мартини. С бокалами в руках они вдвоем втиснулись в одно кресло и с наслаждением смаковали чудесный напиток.
— После твоей любви наибольшую радость мне доставляет вино, — призналась Долли после третьего бокала.
— Я оставляю тебя здесь, в Париже, — напомнил ей Мандо.
— Вот это-то и печалит меня больше всего на свете.
— Ну, твои друзья не дадут тебе скучать, когда меня здесь не будет, — поддразнил ее Мандо.
Долли пребольно ущипнула его за ухо.
— Кто же это станет меня развлекать, по-твоему? Уж не Пьер ли? — И она громко рассмеялась.
— А тот американец?
— Line is busy, very busy with mister Plaridel[66]. — И она расхохоталась еще громче.
— Ты не проголодалась, Дол?
— Когда ты рядом, я не могу ни о чем думать, кроме тебя, дорогой. — Она неожиданно обняла Мандо и уткнулась лицом в его грудь.
Допив бутылку мартини, они, не сговариваясь, поднялись и пошли в ванную комнату. Мандо встал под горячий душ, а Долли растерлась полотенцем, смоченным холодной водой, и подушилась своими любимыми духами.
— Ты знаешь, я пьянею от аромата твоего тела и твоих духов больше, чем от вина, — признался ей Мандо.
— Для этого женщины и употребляют духи, милый, чтобы оттенить естественный запах тела.
Красивые в своей наготе, они в обнимку вышли из ванной и бросились в постель. Тела их сплелись.
— Как это говорил распорядитель в «Фоли Бержер»: «Дамы и господа, сегодня наш последний вечер в Париже!» — пошутил Мандо.
— Нет, это наша последняя ночь в раю, — поправила его Долли.
— Да, ты права.
— Ты не хочешь выключить свет?
— Очень трудно отыскать счастье в темноте, дорогая.
Казалось, их тела слились навечно… Свет в номере Мандо горел до утра.
Спустя пять дней после расставания в Париже Мандо, Майк и полковник Моска встретились вновь, на этот раз за завтраком в «Атлетик клаб» в Нью-Йорке. Все шло по плану: Майк с Мандо, как и договорились, встретили полковника в порту, чтобы получить свой чемоданчик с «сувенирами»: драгоценности прибыли в полной сохранности. Полковник был чрезвычайно возбужден. Смазанные бриллиантином волосы ослепительно блестели, нафабренные усы были лихо закручены кверху. Мандо обратил внимание на дорогой камень в булавке для галстука — в Париже у него этой булавки не было. Мандо даже засомневался, не из его ли коллекции он ее позаимствовал. Но полковник быстро рассеял все подозрения. С таинственным видом он сообщил своим новым друзьям, что заколка с драгоценным камнем имеет самое прямое отношение к очень важной новости, которую он собирается им поведать. «Уж не запродал ли он на корню свою Банановую республику Уолл-стриту?» — невольно подумал Мандо. Все, однако, было значительно прозаичнее, но все-таки достаточно интересно. Полковник собирался жениться на богатой американской вдовушке, а точнее — на мультимиллионерше, с которой познакомился на пароходе.
Майк вскочил от удивления с места и, воздев руки к небу, воскликнул:
— Мандо, ты только погляди, наша сделка — всего лишь грошовый бизнес по сравнению с тем, что задумал этот латиноамериканский гений. Вот кто приобрел миллионное состояние, к тому же без всяких капиталовложений!
— О мистер, не оскорбляй, пожалуйста, своего друга, — с притворным возмущением урезонивал его Моска. — Взгляни на меня, на мою внешность, на мою выправку. Разве может хоть одна вдова — пусть даже с миллионами — устоять передо мной?
Майк потребовал от Моски подробного отчета о своих приключениях. Впрочем, это даже не было приключением, здесь уместнее употребить испанское слово «конкиста» — «завоевание». В первый же день на теплоходе «Иль де Франс», терпеливо резавшем воды Атлантики, Моску представил ей знакомый атташе из Госдепартамента. Разговор зашел о красотах Латинской Америки, куда вдова собиралась в будущем году. Разумеется, полковник немедленно предложил ей свои скромные услуги.
— Если вам нужен спутник, знающий Латинскую Америку как свои пять пальцев, можете располагать мной.
Галантерейная обходительность и откровенное фанфаронство произвели неизгладимое впечатление на эту уважаемую особу. Она даже вынула очки и, водрузив их на свой крупноватый нос, бесцеремонно оглядела элегантного полковника с ног до головы, очевидно, для того, чтобы удостовериться в реальности его существования. Моска вскочил, лихо щелкнул каблуками и принял стойку бравого вояки, получающего орден из рук самой королевы. Видимо, оставшись довольной результатами осмотра, вдова мультимиллионера состроила некое подобие улыбки и милостивым жестом разрешила ему сесть.
— Но вы ведь женаты, не так ли? — поинтересовалась она, словно изучая латиноамериканца, прежде чем решиться взять его в услужение.
— Никак нет! Р-разведен! — по-военному четко отрапортовал Моска.
— О-о…
Вечером в салоне она танцевала только с ним.
— Вы, латиноамериканцы, оказывается, большие мастера танцевать, — польстила она полковнику.
— Но мы еще большие мастера по части любви, — с солдатской прямотой ответил он.
— Так, может быть, эти Порфирио Рубироса и Дон Жуан ваши соотечественники?
— Сказать вам по правде, сеньора, так они оба сидят во мне, но лучше называйте меня моим настоящим именем — Карлос.
— Прекрасно! Карлос! Карлитос!
Из танцевального зала они вышли на верхнюю палубу. Посвежело, и галантный кавалер не мешкая накинул свой суконный сюртук на богатырские плечи американки. Уже на следующий день Моска почти окончательно уверовал в то, что в его сети идет самый большой улов в Атлантике.
— И тогда она собственноручно сняла эту булавку со своего платья и приколола к моему галстуку. Вот и вся история, — закончил он свой рассказ.
— Да, но ты не рассказал нам о том, как она выглядит, — не унимался Майк.
— Ну, конечно, красотой ей не затмить тех девиц из «Карусели», — откровенно признался вновь испеченный жених. — Ей сорок пять лет, вес около ста килограммов, на счету в банке четырнадцать миллионов.
— Тяжеловес по всем статьям, — резюмировал насмешник Майк. — Только не старовата ли она? Тебе, если не ошибаюсь, всего тридцать восемь.
— Да, она немного постарше меня, но выглядит моложе своих лет. Впрочем, какое все это имеет значение? — с философским спокойствием отвечал умиротворенный завоеватель вдовьего сердца. — Ее красота — в чековой книжке. Муженек-то был нефтяным и стальным королем, она унаследовала все его акции.
— Везет же тебе, командир. Ну, в добрый час! — напутствовал его Мандо.
— Когда же свадьба? — поинтересовался не без зависти Майк.
— Через неделю, — огорошил их полковник.
Майка тут осенило, что драгоценности могут прийтись как раз кстати полковничьей невесте, и ей они вполне по карману. Он потребовал, чтобы его представили вдове.
