— Почему он не попал в детдом? — задумчиво повторил Блад вопрос дочери. — Да потому что звероловы получили приказ срочно возвращаться с наличной добычей, и увезли Женю в Москву вместе с лисами, змеями и черепахами…
Посидев в прострации минуту, я принялся ощупывать темя и затылок в поисках трепанационных швов. Их не было, я хорошо это знал — ведь мою голову каждые два дня. Но ведь когда что-то хочешь найти, всегда находишь. Господи, что сделала со мной тетка?! Хотя… Хотя, какая разница, что сделали с твоей головой, если рядом сидит лучшая в мире девушка, нет, лучшая в мире женщина?
— Я все рано его люблю, — подумав, проговорила Надежда.
— Как дядюшку, родного дядюшку, доченька.
— Да, как родного дядюшку, пожалуй. Знаешь, мне хочется что-нибудь хорошее для него сделать. Очень хорошее. Чтобы простил чистосердечно…
— Он любит эту принцессу… — подумав, сказал фон Блад. — По-моему, безнадежно.
Эпизод 3
Белая дверь туалетной комнаты. Золотая табличка «00». Внутри — никель, фарфор, кафель, чистота.
Теодора подмывается. Жесткая натура скрытой камерой. Черное платье задрано. Струйки бьют жизнерадостно. Вода стекает с сексапильных губ, с нестриженых волос. Надежда, Адель, Наталья искоса наблюдают.
— А он ничего, — говорит Адель, принимаясь то так, то эдак рассматривать в настенном зеркале свою лебединую шею. Итальянка, конечно же, хороша с любого ракурса, но ее шея не так грациозна.
— Да… — мечтательно вытирается Теодора одноразовым полотенцем. — Я бы родила ему дюжину детишек. Растолстела бы… Эх, Морозова… — ей нравилось употреблять непонятные русские выражения.
— А как он тебе? — спрашивает Надежда Наталью.
— Никак, — ответила та, внимательно рассматривая в зеркале подбородок.
— Совсем никак?
— Я тебя не понимаю, Надя! Почему он должен быть как или никак? Лично для меня он как все. Мне несколько раз говорили, как его зовут, в том числе, и он сам, и я не запомнила. Это тебе о чем-то говорит?
— Не принц, что ли?
— Да. Не принц.
Раздраженно смяв недокуренную сигарету — нет принцев в родном отечестве, хоть плачь — Наталья бросает ее в корзину, уходит. Надежда, сжав губы, смотрит ей вслед. Оборачивается к девушкам:
— Держу пари, через несколько дней, она влюбится в него до потери сознания.
— Ты с ума сошла? — Теодора встает, одергивает платье. — Я два года его окучивала, скажи, что я хуже?
— Ты конфетка, что и говорить… Он, на мой взгляд — тоже. Но конфетки, даже очень неплохие, нужно рекламировать. Чтобы они стали еще и желанными.
— Что ставишь? — не обиделась Теодора.
— Папин красный «Феррари». Новый, в целлофане. А ты поставишь… Ты месяц не будешь худеть, идет?
— Идет, — расцвела итальянка, с незапамятных времен отказывавшая свей фигуре в отечественных макаронах.
Эпизод 4
Адель и Шкуров-Безуглый в будуаре.
Шкуров лежит на том самом диванчике. Курит длинную сигару. Грудь бурно волосатая.
Адель сидит на пуфике перед зеркалом. На ней один китель с погонами генерал-полковника.
— Ну как, поможешь? — говорит она, то так то эдак рассматривая свою лебединую шею.
— Противоправно это… — морщится генерал. — Загремим под фанфары, в майоры разжалуют, а с ними ты не спишь..
— Да как загремим? Кто напишет заявление?
— Прокурору?
— Ну да! Никто не будет ему писать, сам знаешь. А вот в загс напишут.
— А как прокурору? — кривит губы Шкуров. — Это лет на пять потянет… Если обойдется без тяжких телесных повреждений.
— Ну, сделай это ради меня… — погладила генералу шерстистую руку.
— Ладно… Ради тебя я все сделаю. А если сядешь, знай: года не отсидишь, — вытащу.
— Меня никто посадить не сможет. А Надежда сказала, что у нее есть пара идей насчет своего бзика, и она, в случае чего, с удовольствием посидит где-нибудь на Крайнем Севере.
— Тюрьма, девочка моя, это не бзик, это серьезно и на всю жизнь, если даже сел на месяц.
— Нет, ты все-таки мент, Шкуров.
— Ну да, а что?
— До то, что у тебя в голове никакой романтики. Одни статьи, задержания да тюрьмы с уголовниками.
— Не надо трогать мою голову, — заслонился ладонью генерал. — Ты лучше свою в порядок приведи.
— А что она тебе не нравиться? — глянула Адель в зеркало. — Пятьсот долларов сегодня утром за нее отдала.
— Нравится, нравится… — засмеялся генерал. — Хорошеешь с каждым днем. Может, еще по разу?
— Ну а если нравиться, то по рукам? — заданный генералом вопрос как третьестепенный прошел мимо ушей женщины.
— По рукам, по рукам… Значит, что от меня требуется?
— От тебя требуется оборудовать подвал самыми современными средствами наблюдения. Своим сотрудникам скажешь, что эти двое, Женя и Наталья, по своей собственной воле участвуют в нашем домашнем реалити-шоу, и на кону у них замок со всеми потрохами…
Сказав, Адель рассмеялась:
— Дом-2, дом-3! А у нас будет «Замок для двоих»!
— «Замок в целлофане» лучше, — засмеялся генерал.
Эпизод 6
Большая гостиная. Полна дам и господ. Говорят в полголоса. Слышны иностранная речь, звон бокалов, посуды. На одной из стен — несколько больших экранов. На них мы с Натальей. Она стоит на трубе, держа на руках Эдгара-Эдичку. Я долблю под водой стену, поминутно выныривая, — смотря эту сцену, я душевно содрогался.
— Ставки будут приниматься еще минуту! — появился на одном из экранов высокий и тощий букмекер, когда вода подобралась к лампочке.
— Пятьсот долларов, что успеет, — сказал фон Блад.
— Сто, что нет, — сказала сверх меры возбужденная княгиня Квасьневская-Сусло, вся в крепдешине, бриллиантах и старческих пятнах. К уголку ее рта мушкой приклеилась икринка.
Эпизод 10
— Что-то скучновато стало, — сказала госпожа N молодому любовнику, замеченному в уголовных кругах. — Давайте, что ли, крокодила им подпустим? У меня есть знакомый с нильским крокодилом.
— Крокодил и у нас есть. Но большого подпустить не получится, а маленького жалко — съедят, — покачал головой фон Блад.
— Ну тогда змею, как в «Пестрой ленте»!
— Змею?.. — задумалась Надежда. — А почему бы и нет? Стефан Степанович, есть у нас змея?
— Опасная и коварная, как женщина?
— Да.
— Наверное есть. Амурский полоз в вольном террариуме зимнего сада.
— А почему наверное?
— Ветеринар давеча говорил, что вот-вот сдохнет — обезьяны его перетягивали.
— Ядовитый?
— Нет. Совсем неядовитый.
— Замечательно. На мой взгляд, неядовитая змея есть символ гуманного зла. Или беззубого добра, как вы считаете?
— Как прикажите, сударыня, — заулыбался Стефан Степанович.
— Бросьте его к ним.
* * *
— Ты на меня сердишься? — села рядом со мной Надежда-племянница, когда Наталья на экране умерла, и я вытирал набежавшие слезы.
— Да как тебе сказать… Я бы не смог так обойтись с человеком — любым — так жестоко и беспринципно.
— Да, ты так не можешь, и потому не видать было тебе Натальи, и она, видя тебя такого, и думать не могла, что в один прекрасный момент ты станешь ее мужем. В наше время надо так уметь, ведь успех, слава, деньги, приходят только так…
— Я тебе благодарен… — вставил я, желая замять спорную во всех отношениях тему.
— И еще одно… — продолжала она говорить, кивнув моим словам. — Я хочу, чтобы ты знал это, может быть, потому что в глубине души хотела бы быть такой, как ты, мягкой и принципиальной…
— Зря. Такие как ты, нужны людям… Иначе всех одолеет зевота и они расхотят плодиться и размножаться. Что ты хотела сказать?
— Понимаешь, многое в нашем шоу получилось само собой, в ткани действия…
— Ты что имеешь в виду?
— Ну, вода во вторую комнату полилась, потому что труба лопнула, сама по себе. И если бы ты не пробился вовремя, вас не успели бы спасти.
— И Вова с Володей сами в актеры попросились?
— Да нет, этот уголовник, ну, который тебя раздел в доме Адели, сказал, что экшена в шоу не хватает, мордобоя, значит, с рукоприкладством. Вот их и спустили к вам.
— А тампоны?.. Это жестоко… Я же действительно хотел…
— Законы жанра — есть законы жанра, — не дала сказать Надежда, — sed lex, dura lex. Когда ты разобрался с Вовами, мы с Аделью и папой пришли к мнению, что нужен какой-то эффектный ход, иначе все рухнет, и мы можем сесть в лужу, и не только в нее. Папа сказал, что в мире все уже было, и потому надо обратиться к классике. И тогда я вспомнила «Ромео и Джульетту». Остальное было делом фармакологии, а я с ней, как тебе известно, хорошо знакома… Слышал, наверное, о тетрадетоксине, о яде так называемой надувающейся рыбы?
Надежда лукаво улыбнулась. В нескольких моих книжках до сих пор орудуют красноглазые зомби, объединенные в зомберкоманды.
— Слышал. Спасибо, племянница. Теперь всем буду говорить, что я самый настоящий зомби.
