Бальзак понравился. Он хоть и зануда (целую страницу может описывать, как с лестницы доносились шаги), но очень внимательный, тонкий и глубокий психолог. И еще мне понравилась его манера строить очень длинные (порой 60–70 слов) предложения, при этом удерживая смысл от первого до последнего слова. Но после Бальзака я отдыхал, читая Куприна.
«Моряк в седле» Ирвинга Стоуна проглотил с восторгом. Это жизнеописание Джека Лондона. Оказывается, мы с Лондоном так похожи! Понятно, откуда у меня такая любовь к его произведениям.
Ну, хватит о литературе. Я теперь пишу в компьютерном клубе. Уже половина двенадцатого. Открыл твое письмо, чтобы посмотреть свои пометки. Вот насчет того, что не для кого готовить, это — чистая правда! У меня то же самое. Я, вообще, кушать хожу в кафе, а вечером зачастую перебиваюсь кофе и бутербродами. Очень редко сварю себе суп или зажарю курицу. Люблю жить для кого-то. Конечно, не просто для кого-то, а, естественно, для любимого человека. Тогда все по-другому, смысл появляется. А так — просто жизнь.
Вот еще о красном вине ты писала. Люблю сухое и полусухое, но в последнее время от красного вина появилась изжога. Как прозаично! Ночь, тишина, свечи, бокал «Медвежьей крови» и… изжога. А в новогоднюю ночь мне больше всего нравится время часов с десяти вечера, когда уже накрывается стол, затем проводы Старого по российскому времени, к нашему подходишь уже подготовленный, разогретый. Прелесть! И утро люблю 1-го января, когда просыпаешься, и сразу к столу. Вот тут водка с солеными огурцами в самую пору.
И еще о кино — величайшем из искусств. Очень люблю французский кинематограф! Глубина в нем такая, сродни нашему. Есть любимый фильм — «Девушка на мосту». Обожаю «Иронию судьбы». Смотрю каждый раз, когда показывают, знаю наизусть фразы, и никогда не надоедает. Очень большую роль в этом фильме сыграла музыка Таривердиева. Именно этот фон задает настроение. Голливуд, конечно, примитивнее намного, но и у них, безусловно, есть много хороших фильмов. Люблю «Схватку» с Дениро и Аль Пачино. Очень понравился «Одиссей» Кончаловского.
Знаешь, наверное, буду заканчивать, потому что у меня уже буквы перед глазами плывут. Нужно взять уроки у моего друга Сергея, бывшего морского радиста, как печатать десятью пальцами. Тогда, научившись, я смогу отправлять более объемные письма. Но это пока что мечты.
Желаю и тебе удачи в работе, отличного настроения (наподобие того, в котором нахожусь я, получая от тебя известия), поменьше раздражителей и побольше терпения!
С уважением, Вадим.
P.S. В прошлом письме я обещал тебе прислать то мое повествование, отрывок из которого был напечатан в декабрьском номере «Натали». Что ж, исполняю обещанное и прилагаю свои «Откровения».
— Ну, мои откровения ты уже читала…
— Нет-нет, читай все, я хочу послушать все письмо целиком. Оно складывает определенное настроение, правда, еще не могу понять какое. Читай.
— Хорошо.
Хотя я глубоко убежден, что человек не должен быть одиноким, все же у одиночества есть один положительный момент. Оставаясь наедине с самим собой, получаешь возможность разобраться в себе, в своих чувствах, оглядеться вокруг и оценить последствия своего общения с окружающими людьми для себя и, что важнее — для этих самых людей, как правило, близких и родных. Ведь хороший ты или не очень, зависит от того, насколько легко или, наоборот, тяжело живется тем, кто ежедневно, в силу различных причин, находится около тебя. Мое сегодняшнее одиночество — следствие развода с женщиной, отдавшей мне двенадцать лет своей жизни, и взявшей себе — двенадцать лет моей. Безумную страсть, вспыхнувшую, во всяком случае, во мне — с первого взгляда, очень быстро переросшую в огромную любовь, в течение всех двенадцати лет уничтожали бессмысленные и в большинстве случаев беспричинные скандалы, инициатором которых, как правило, была моя жена. Несчетное количество раз за последние несколько лет мы пытались расстаться, но теплящаяся любовь, сексуальная удовлетворенность, интеллектуальная гармония и, наконец, привычка заставляли идти на самообман и снова сходиться, обещая друг другу стать мудрее и терпимее, хотя оба при этом понимали, что невозможно изменить сложившийся характер, тем более, когда тебе уже за тридцать. Если наши отношения свести к одной формулировке, то не найти более подходящей фразы, как «Единство и борьба противоположностей». Вспоминая и не находя повода, по которому у нас не происходило бы ссор, начиная от глобальных, как то: моя работа, мои родственники, мои неумения или слабости, и заканчивая мелочами — какие носки мне надеть сегодня вечером, я понимаю, что связующий нас любовный канат, становясь с каждым скандалом тоньше на одну нить, в конце концов оборвался. Двенадцать лет — это огромный промежуток времени: 144 месяца, или 625 недель, или 4380 дней, или 105120 часов, проведенных вместе в любви и ненависти, в глупости ссор и в блаженстве взаимопонимания, в горечи расставаний и в радости встреч. Если бы мне предложили вернуться назад во времени и сделать выбор, клянусь, я бы снова все повторил. Наверное, любовь это все же болезнь, от которой сознательно не хочешь лечиться.
Однако как бы там ни было, мы расстались, и сегодня я один. Живу в облезлой комнате старого дома, с удобствами на улице, крысами на чердаке и сороконожками в подвале. Обстановка в комнате достойна описания: это двадцатирублевый пружинный диван начала 50-х, такой же старый сервант, вешалка из детского садика, рюкзак с резиновой лодкой, торшер без плафонов (их мы разбили в очередном скандале), сварочный аппарат, плетеное кресло с моим бельем, магнитофон, чудом уцелевший после того, как однажды жена выбросила его на асфальт из окна третьего этажа, и свернутый в углу ковер, который мои родители дарили нам в начале семейной жизни. Готовлю я на печке с электрической спиралью, стираю носки в подвесном умывальнике, а купаться хожу к маме, однако при всем при этом я чувствую себя более счастливым, чем в уютной квартире, где остались моя жена, ее сын от первого брака и наше с ней безграничное непонимание друг друга.
Мне тридцать два года. Следуя известной поговорке о том, что умные люди учатся на чужих ошибках, а дураки — на своих, я, как и большинство остальных, всю сознательную жизнь учусь на собственных, и порой — не всегда успешно. Высшего образования не получил, окончив лишь два курса пединститута. Виню в этом свою лень. Стабильной работы нет, хотя перепробовал все, что только возможно. Иногда не хватало настойчивости, иногда подводила недобросовестность партнеров, но главное — приходилось одному, без опыта и образования плыть в тяжелых водах океана бизнеса. Со стороны не было ни материальной помощи, ни полезных родительских связей. В таких условиях, как обычно бывает, нахватал долгов, отдавал, прогорал, делал новые долги и так далее. Никогда не терял оптимизма и, даже в самые тяжелые периоды, когда на хлеб занимал деньги у мамы-пенсионерки, и не отвечал на телефонные звонки кредиторов, верил, что, в конце концов, выйду победителем в гонке на выживание. Никогда не останавливался и всегда расширялся, разворачивался, делал новые долги под новые проекты, всегда, как правило, опережая события, не успев упрочить достигнутого положения.
Почти постоянные финансовые проблемы усугубляла бедность родных, зависящих от меня и надеющихся на мой будущий успех. Безработные сестра и племянница с ребенком и без мужей, пенсионеры бабушка, мама, дядя, отец с новой семьей и маленькой дочкой, умершая уже от рака тетя, больная раком мама, со своей стороны, дополняли все ухудшающееся положение в моей собственной семье. В такой обстановке трудно не задуматься о смысле жизни.
В новой ситуации меня искренне радует отсутствие телевизора — пожирателя свободного времени. Появилась возможность обратиться к литературе, и не только к классической, но и к женским журналам «Космо» и «Натали», которые я всегда с удовольствием читаю. Интересно почти все, но стал ловить себя на мысли, что в процессе чтения женских статей и рассказов складывается негативное отношение к мужчинам. Дух феминизма незаметно для самих женщин, порой даже его противниц, закрадывается в сердца и разносится с кровью по всему организму, и уже чувствуется, что женщины, пишущие о необходимости любить мужчин, глубоко в подсознании сомневаются в этом. Раскладывая мужчин по полочкам, навешивая при этом ярлыки, разбирая их, то есть нас, на составляющие (как правило: лень, фанфаронство, сексуальную несостоятельность или озабоченность), женщины создают мужской образ в одной плоскости, без объема, без глубины. Если сравнивать с живописью, то можно обсуждать сотни работ различных маринистов, спорить, расхваливать, клеймить, но все это лишь краски и полотно, а настоящее море, живое и объемное — лишь у Айвазовского. Он действительно его любил и хотел, чтобы другие любили. И мы, мужчины, не просто Альфонсы или Нарциссы, не только зеленого или голубого цвета, мы — объемные, глубокие, разные, такие же разные, как и все женщины. По известным физиологическим признакам, мы действительно похожи друг на друга, и первобытные инстинкты частенько просыпаются в нас, но мы так же можем плакать по ночам от несчастной любви, изводить себя на рабочем собрании, понимая, что не успеваем забрать из садика сына, получить инсульт, переживая о здоровье беременной жены, и писать великолепные стихотворения, снимать величайшие фильмы, ваять, рисовать и сочинять волшебную музыку, восхваляя и преклоняясь перед ее величеством — Женщиной, которую, поверьте, мы действительно любим, как Айвазовский море.
