– Что? Кончилась встреча? – спросил я.
– Нет. Но с нас хватит, – сказал Питер. – Ты не знаешь, где тут можно хлопнуть дринк?
Я посмотрел на них. В девять часов вечера отпускать их одних в этом районе Москвы, конечно, не так опасно, как Дайану. И все-таки…
– Знаете что? – сказал я решительно. – Я пойду с вами. Если вы не возражаете. – Конечно! Мы будем рады! – сказал Питер. – Все равно там наверху уже нечем дышать, – добавил Гораций. – Разве в России нет дезодорантов? Мы вышли на улицу. – Как твоя спина? – спросил я у Горация.
– Болит, – он тронул поясницу. – Боюсь, он сломал мне там что-то…
– В какую нам сторону, Вадим? – спросил Питер. – Сюда, – сказал я и повел их к торчавшему на углу «Запорожцу», надеясь узнать у его хозяина, куда он направил Дайану. Но под этой машиной уже не светила лампа-переноска, и вообще тут уже не было ни души.
– Shit! – сказал я и в досаде стукнул по «Запорожцу» ладонью. И в тот же миг этот ничтожный античный пигмей, этот облезлый и ржавый клоп огласил всю улицу жуткой сиреной.
– Why? – удивленно спросила Моника. – Почему ты стукнул эту машину?
– А кому вообще нужна эта рухлядь? – удивился Питер. – Разве такое дерьмо стоит установки системы тревоги?
Я не успел ответить. Потому что изо всех соседних окон высунулись мужские и женские головы и раздались крики: -Эй! Шпана! Вон от машины!
А из-за угла с огромным ломом наперевес уже бежал прямо на нас какой-то лысый верзила в спортивном костюме. – Голову оторву!!! – кричал он на бегу.
– О-о! – сказал Гораций Сэмсон. – Опять мы влипли! – Вы втянули нас в историю! – тихо сказал мне Питер. А я, сдаваясь в плен, немедленно поднял руки и закричал этому верзиле:
– Подождите! Подождите! Я извиняюсь… – Он остановился в полуметре от меня, держа лом прямо над моей головой.
– Я видел, как ты ударил мою машину! – крикнул он в запале и взмахнул ломом. – Я те, б… счас голову снесу! – Я извиняюсь! Я извиняюсь! – повторил я. – We are sorry! We are sorry! Please! – Моника зачем-то перевела меня на английский.
Верзила посмотрел на нее, потом на остальных. Конечно, мы не выглядели уличной шпаной или автомобильными ворами.
– Можно, я у вас что-то спрошу? – сказал я, еще стоя с поднятыми руками.
– Ну? – подозрительно сказал верзила, не опуская лома. – Полчаса назад одна американка спрашивала у вас, где тут можно выпить, да? – Ну… – сказал он. – И куда вы ее послали? – А в чем дело?
– Мы беспокоимся. Она из нашей делегации. Ушла одна и не вернулась. Я могу опустить руки?
– Ну, опусти… – неохотно сказал он и опустил свой лом острым концом на землю. При этом острие лома выкрошило в тротуаре кусок асфальта величиной с мой кулак, и я невольно задержал взгляд на этой выбоине. Если бы он опустил этот лом на мою голову, точно такая же дыра была бы в моем черепе. Старик-верзила тоже посмотрел на дыру в асфальте, потом на мою голову. Было похоже, что и он представил такую дыру в моем черепе. – Я послал ее на Савеловский в ресторан, – сказал он.– Но если ты наш, то… У меня самогон есть картофельный.
– Спасибо, самогон нам не нужен, – ответил я и повернулся к американцам. – Let's go!
Савеловский вокзал, куда этот верзила послал Дайану – одно из самых гибельных мест в Москве, гнездо подмосковной шпаны, приезжающей сюда по вечерам на электричках со всего северо-восточного Подмосковья. А ресторан там просто клоака алкашей и проституток низкого пошиба, которых в России даже не называют проститутками, а только «швалью», «подстилкой» и «вокзальной шалавой». – Что он сказал? – спросил Питер. Я не знал, как по-английски «самогон», и сказал: – Не wanted to sell us home-made vodka. Made from potatoes [Он предлагает купить у него домашнюю водку. Из картошки].
– Moonshine [Самогон], – подсказала Моника.
– Well, – сказал Гораций. – Это, может быть, интересно попробовать…
– Я дешево продам, – сказал старик-верзила, чувствуя, что американцы готовы клюнуть. – Четвертной за поллитра.
– Нет, спасибо, – твердо сказал я и опять повернулся к своим: – Let's go! I'd like to check the railroad restaurant first. I'm worried about Diane [Пошли. Меня беспокоит Дайана. Я хочу сначала проверить вокзальный ресторан].
– Почему мы должны тащиться за этой Дайаной? – спросил на ходу Питер, явно недовольный не то упущенной возможностью выпить русской самогонки, не то моим лидерским тоном. – Потому! Этот вокзал – не место для американки.
В этот момент рядом с нами, из какого-то окна на первом этаже, послышался негромкий женский голос.
– Мужики, я вам дешевле продам. Десять рублей за бутылку.
Я покачал головой, прошел мимо. Но из следующего окна уже слышалось.
– У меня по восемь. Чача. Виноградная… – А потом через десять шагов, из следующего: – Ржаная есть, гад буду! И тепленькая еще, свеженькая! Сам бы пил, да мне в ночь на работу.
– Что они хотят? – спросила Моника.
– Они просят о чем-то? – спросил Гораций.
– Yes, they are, – сказал я. – Да. Они хотят продать вам самогонку!
Он изумленно крутанул головой.
– Они – все? – не поверил Гораций и оглянулся. Позади нас, почти во всю глубину темного квартала торчали из окон людские фигуры и призывно махали нам руками.
– Все, – сказал я.
– What a country (Ну и страна]! – изумленно крутанул головой Гораций.
А Моника вскинула на грудь Pentax с зеркальным видоискателем и нажала на спуск. Pentax сухо, негромко и без вспышки отстрелял сразу несколько кадров – в нем была заряжена высокочувствительная пленка.
– О, нет! – простонал Гораций. – Man, now you have really got us into trouble! [Вы и вправду завели нас в историю]!
И действительно, одного взгляда на привокзальную площадь было достаточно, чтобы понять, что там происходит.
– Ты и Моника – возвращайтесь! – тихо сказал я. – Позовите Джона О'Хагена и других! – В этой стране есть полиция? – спросил Питер. – Конечно, – ответил ему Гораций – Спроси у моей спины. На ней стоит большая синяя полицейская печать! – Быстрей, парень! – сказал я. – Я никуда не пойду. Я остаюсь здесь, – ответил Гораций. – Прекрати!
– Я пойду одна,– сказала Моника – Не беспокойтесь. Я вооружена. У меня газовый пистолет-карандаш.
И она побежала назад, за подкреплением. А мы остались втроем. Прямо напротив нас через широкое шоссе, на привокзальной площади стояла серая таксишная «Волга» (не на мостовой она стояла, а именно на площади!), вокруг этой машины толпились хохочущие, как жеребцы, 16– и 18-летние подростки, а внутри машины, на заднем сиденье, двое парней крепко держали за локти распатланную женщину в разорванной бежевой блузке, а еще двое, перегнувшись через спинку переднего сиденья, крутили ее обнаженную грудь и насильно заливали ей в рот водку из бутылки «Московской». Этой женщиной была Дайана Тростер.
– Что вы собираетесь делать? – спросил меня Гораций. Я не успел ответить.
– Fucking Russian sons-of-a-bitches [Е… русские сукины сыны]! – диким голосом вдруг заорал Питер и на своих длинных ногах бегом ринулся через шоссе. Честно говоря, ни я, ни Гораций никак не ожидали от этого вашингтонского пижона такого взрыва, вот уж, действительно, у каждого из нас своя минута безумия.
– Oh, boy! – сказал Гораций и рванулся за Питером через гудящее шоссе.
– Shit! – выдохнул я в сердцах и побежал следом, то отскакивая перед летящими по шоссе машинами, то перебегая им дорогу. Из-за этого маневрирования я здорово отстал от Питера и Горация, к тому же, учтите, они оба были на голову выше меня и вдвое моложе. Но и занятый лавированием меж машинами, я слышал Питера.
– Leave her alone [ Отпустите ее]! – орал он не своим голосом далеко впереди меня. – Fucking Russian pigs!!! Leave her alone [Е… русские свиньи! Отпустите ее)! – Конечно, они все оглянулись на его крик. И когда Питер добежал до них, кто-то просто дал ему подножку, а еще кто-то коротким, но сильным ударом по шее дослал его носом в тротуар. Питер лицом проехал по заплеванному асфальту, тут же вскочил, но несколько парней снова бросили его на землю, стали бить ногами, а остальные закричали: – Негра бей! Негра!
Услыхав этот крик, Гораций отпрянул и замер перед ними в нескольких шагах, на краю тротуара, как застывает зверь перед ослепившими его фарами смертоносного грузовика. Слово «негр» не нуждалось в переводе, он понял, как они его назвали. А парни стали жестами зазывать его в свой круг. И с боков его уже обходили еще несколько высоких подростков с брезентовыми армейскими ремнями в руках. Пряжки этих ремней были утяжелены свинчаткой.
– Стойте! Вы с ума сошли! Не бейте их! – заорал я по-русски, преодолев, наконец, шоссе и подбегая к ним. Но парень лет двадцати с бицепсами культуриста легко, как игрушку, отшвырнул меня в сторону. – Отвали, папаша! – сказал он. В этот миг какая-то пьяная девка с криком «За дружбу народов!» подбежала к Горацию и с разбегу харкнула ему в лицо.
Гораций запоздало отшатнулся. А толпа, сомкнувшись кольцом вокруг него, расхохоталась. Я вскочил на ноги и закричал снова: – Ребята, не трогайте его! Не бейте их! – И попробовал протолкнуться сквозь кольцо. Но тот же парень с бицепсами культуриста вдруг взял меня сзади за шиворот, приподнял от земли и сказал:
