Тихие голоса слышались из прихожей. "Не надо, не надо, не беспокойте! Что поделать, она - добрая девочка, расстроилась... Конечно, конечно, до свидания, все передам".
Проводив гостей, Иосиф вернулся в кухню. Валя сидела, съежившись. "Вот дурак!" - он подошел и обнял за плечи. Запоздалая жалость томила его сердце. Пристроившись рядом, Иосиф принялся утешать. Он говорил, что гости восхищались ее стряпней, правда, было очень вкусно, она - прекрасная хозяйка, это недоразумение - случайность. Сжимаясь под его рукой, Валя думала о том, что во всем виновата его сестра. Явилась без приглашения. Если бы не это - сама она никогда бы не забыла, что выложила в миску. "Ну, все? Мир?" - мягкой ладонью Иосиф касался ее волос, и, затаившись, Валя кивнула, так и не подняв глаз.
2
Обыкновенно за почтой следил отец. Ключ от почтового ящика висел на его связке. Каждое утро, поставив чайник, он спускался вниз - за газетой. Главному инженеру полагалось выписывать "Правду", кроме того, уже для себя, отец выписывал "Известия" и "Комсомолку". "Правду" он просматривал за завтраком, остальные газеты оставлял на вечер. Проклятая открытка выпала из "Правды". Подняв и пробежав глазами, Михаил Шендерович удивился. На стандартном бланке, какими пользуются в деловой переписке, значилось следующее:
"Уважаемые Антонина Ивановна и Михаил Тоомасович!
Деканат финансово-экономического факультета поздравляет вас с наступающим праздником Первого Мая и желает вам здоровья, успехов и семейного счастья. Мы рады сообщить вам, что ваша дочь Мария Арго является отличницей и гордостью нашего факультета. Примите нашу благодарность за то, что вы вырастили такую прекрасную дочь.
С уважением
Декан факультета Хуциев Н. Х."
Пожав плечами, Михаил Шендерович отложил открытку и отправился на работу. Мама нашла ее, когда убирала со стола. Прочитав, она обрадовалась - поздравление было лестным. Путаницу мама заметила, но оставила до Маши. Маша вернулась поздно, прямо к ужину. Все, включая Татку, уже сидели за столом. "Кстати! - взглянув на дочь, отец вспомнил. - Утром пришла открытка, глупость какая-то... " - "Да, да, - мама закивала и, пошарив на книжной полке, подала Маше. - Я тоже удивилась, что это они?"
Взглянув, Маша закашлялась. Татка вскочила с места и застучала по спине, но Маша не могла продышаться. То, что она увидела, не было глупостью. Пересилив кашель, она выдавила улыбку: "Ну и что, подумаешь! Ошиблись в деканате. Согласись, твое отчество встречается редко". Глядя доверчиво, отец улыбнулся виноватой улыбкой. "Конечно, редко", - мама вступила примирительно. Татка читала, шевеля губами: "Ага, - она хихикнула, - редко! Можно подумать, эти, Тоомасовичи - на каждом углу". - "Хватит! - разозлившись, Маша выхватила открытку, - Радовались бы, что у вас такая умная дочь!" - "Мы радуемся", - родители откликнулись хором, и Татка пискнула: "Радуемся, радуемся".
Недоумения были исчерпаны, и теперь, счастливо улыбаясь, отец принялся расспрашивать о том, всем ли отличникам присылают такие открытки, или только тем, кто имеет общественную нагрузку. Маша отвечала машинально. Допив чай, она сослалась на завтрашнюю контрольную и ушла к себе.
Разложив конспекты, Маша задумалась. Открытка, пришедшая по почте, сама по себе значила немного. Там, за столом, она закашлялась от неожиданности, увидев имена и отчества - черным по белому. Поставленные в одну строку, они выглядели странно. Предположение о том, что за поздравлением что-то кроется, Маша отмела. Нурбек - не пират, рассылающий врагам черные метки. Случись серьезное, не стал бы играть в пиратские игры.
И все-таки открытка что-то меняла. Ровная гладь памяти, на дне которой лежала история поступления, подернулась мертвой зыбью. Ушедшее на дно никуда не исчезло. В любую минуту оно грозило всплыть. Нет, и раньше она никак не надеялась, что прошлое исчезло бесследно. Оно должно было остаться, Маша думала, в архивах. Архивы, которые она представляла, походили на библиотечные хранилища: полки, заставленные не книгами, но пачками бумаг. Ей казалось, листок, написанный много лет назад, прячется среди таких же листков. Они подобраны и сшиты в толстые пачки, каждой из которых присвоен отдельный шифр. Теперь, прочтя открытку, Маша поняла главное: в этом хранилище шифры присваиваются не пачкам - отдельным листкам. Каждый из них, справившись в картотеке, можно заказать и найти.
Глядя вперед невидящими глазами, Маша думала о том, что открытка подстегивает планы: все, что наметила, надо делать быстро - деньги, квартира - прежде, чем явится читатель.
"Да, совсем забыла, - мама заглянула в комнату, - тебе сегодня звонили, молодой человек, попросил перезвонить. Юрий или Юлий. Вот телефон, я записала".
Первым порывом было - не звонить. Маша думала, снова что-то стряслось, просит о помощи, взял моду. Она вертела бумажку с номером. "А что он еще сказал?" За стеной бубнил телевизор. "Ничего... Просил перезвонить. Приятный голос. Грустный какой-то... А что? - мама спросила испуганно. - Ты его не знаешь?" - "Конечно, знаю. Сын тети Цилиной подруги. Познакомились на поминках". - "Нормальные девушки, - мама выключила звук, - знакомятся в институте, на вечерах..." - "Какая разница!" - Маша проворчала недовольно. "Не знаю, - мама расслышала, - разница есть". - "Это - не то, что ты думаешь, у него болен отец". - "А ты при чем?" - мама не сдавалась. "Я?" - Маша вспомнила: деньги. Пятьдесят рублей. Осталась должна. Еще не сообразив толком, она вдруг подумала: когда потребовалось, деньги нашлись немедленно. Она встала и направилась в прихожую.
"Как ваш отец?" - Маша спросила вежливо, еще не зная, с чего начать. Человек, с которым она разговаривала, становился эфемерным звеном ее планов. "Спасибо. Конечно, еще плоховато, но идет на поправку, я разговаривал с врачом", - он отвечал радостно и торопливо. "И что - врач?" - вывернув ладонь, Маша глядела на шрам, заживавший вдоль линии жизни. До сих пор рука действовала плоховато. "Врач? - Юлий переспросил. - Прекрасный человек, замечательный, очень внимательный..." - "Я рада", - Маша прервала. Помолчав, Юлий предложил встретиться. Маша согласилась.
За институтскими делами она едва не позабыла о свидании. Вспомнила в последний момент, в гардеробе. Юлий ждал у мостика, стоял под грифоном. Маша предполагала, что он пригласит ее в кафе, но совершенно неожиданно Юлий объявил, что хочет познакомить ее с друзьями, точнее, не совсем друзья, так, интересная компания. Поколебавшись, она согласилась: какая разница, друзья так друзья.
Вдоль канала Грибоедова они шли, болтая о пустом. Разговор вертелся вокруг учебы: предметы, преподаватели. Маша отвечала неохотно. Юлий поинтересовался, чем именно привлек ее финансово-экономический. Вопрос вызывал холодную ярость. Объяснять бесполезно. За годы учебы Маша выработала подходящую формулу: любая наука, если подойти неформально, оказывается интересной. Так она ответила и сейчас, и Юлий кивнул неуверенно. Ни с того ни с сего он заговорил о том, что мечтал о философском, однако пришлось довольствоваться филологией, может, и к лучшему. Нехорошо усмехнувшись, Маша ответила, конечно, в Финэке философия не университетская, но, насколько можно судить - бред сивой кобылы. То, что философ рекомендует для чтения, - сплошная марксистско-ленинская муть. "Думаю, в университете то же самое", - Юлий рассмеялся.
Сверившись с номером, черневшим на покосившемся козырьке, они вошли под арку. Под низким сводом тлела лампочка, освещавшая облупленные стены. Под аркой, едва не загораживая дорогу, громоздились мусорные контейнеры. Вонь стояла невыносимая. Проходя мимо, Маша задержала дыхание: "Господи, они что, вообще не вывозят?" - она вспомнила: пепел. "Глупость! Надо же, что нашло... - стыдясь за себя, Маша поморщилась. - Взять и зарыть по-человечески. Черт с ними, со старухами: пусть себе..." Она думала: теперь уже не вынести. Мама сидит сиднем. Сторожит Панькину комнату. Боится, что кого-нибудь вселят. "Ладно, - она решила, - кончится дело с комнатой, схожу и зарою. Панькин бог подождет".
Во двор-колодец выходили зады продовольственного магазина. Боковая стена, лишенная окон, была заставлена пустыми деревянными ящиками. Верхний ряд поднимался выше человеческого роста. Маша попыталась представить, каким образом им удалось сложить такую пирамиду: "Египтяне какие-то!". Вслух она не сказала: снова засмеется, как дурак.
В парадной света не было. Цепляясь за перила, Маша осторожно переставляла ноги. Наконец Юлий остановился. На площадку, где они оказались, выходили четыре двери. Бляшки с номерами квартир были замазаны дверной краской. Кто-то, подновлявший двери, малевал единым махом. "Это какой этаж?" - Юлий задумался. "Не знаю, не считала..." Приглядываясь, он вытягивал шею: "Ага. Тридцать девять. Здесь". На звонок отозвались шарканьем, и голос, припавший к замочной скважине, спросил: "Кто?" Юлий назвался, и замок хрустнул.
