Будь он ее ровесником, ни за что на свете она не позволила бы ему до свадьбы, но Иосиф был намного старше. Разница в возрасте придавала ему сходство с отцом, которого Валя не помнила, и в этом отцовском качестве он не мог поступить с ней подло. Лежа в пугающей тишине, Валя представляла себя маленькой девочкой, которой приснился страшный сон: забравшись в отцовскую постель, она засыпает словно под защитой. Тогда нехорошие мысли уходили и стыд исчезал до утра.
Иосиф помогал охотно. Он уже начистил вареные овощи и, присев на краешек табуретки, рассуждал о том, что прежде - не то что теперь: все праздники справляли с родственниками. "В общем, - он говорил задумчиво, - я неплохо к ним отношусь, но так, чтобы на каждый праздник... - он покачал головой. - Не знаю, как объяснить... С друзьями как-то - ближе, общие темы..." В тишине, наступившей неожиданно, Вале пришла странная мысль. Она подумала о том, что все его родственники и друзья - евреи, но тогда она никак не могла понять, почему одни ему ближе, другие - дальше? Даже про себя Валя не произнесла грубого слова - она сказала: эти.
Приготовления они успели закончить к шести, и до первого гостя, явившегося в семь, Валя успела вымыть в туалете. Сколько раз мама повторяла: унитаз - лицо хозяйки. Сегодня она никак не могла ударить в грязь лицом, потому что праздник, к которому Валя старательно готовилась, должен был стать смотринами. Друзьям, которых ценил больше родственников, Иосиф предъявлял свою будущую жену. Покончив с туалетом, Валя придирчиво оглядела стол, уставленный закусками, и, скрывшись в ванной, привела себя в порядок. Если друзья важнее, значит, именно сегодня самый важный день. Особенно аккуратно она собрала с юбки налипшие волосы, смачивая ладошку и быстро проводя по ткани влажной рукой.
На первый звонок Валя вышла в прихожую. Мужчина лет тридцати, обнявший Иосифа, бросил на нее любопытствующий взгляд: "О! - он воскликнул. - Представь меня юной девушке", - и, смутившись, Иосиф назвал Валино имя. "Подруга моей сестры", - он добавил, но Валя не успела удивиться. В дверь позвонили снова, и новые незнакомые люди, заполнившие маленькую прихожую, оттеснили ее к кухне, откуда она выглядывала время от времени. Иосиф справлялся без нее. Благодарно принимая цветы и свертки, он подхватывал чужие пальто и пристраивал на вешалку. Гости отправлялись в комнату, так что никому из них, кроме самого первого, Иосиф не назвал ее имени. Так и получилось, что в комнату Валя вошла последней, когда все успели рассесться вокруг стола. "Садись, садись, где же ты?" - Иосиф закивал, и, пристроившись с самого уголка, Валя оглядела гостей ищущими глазами. Ей казалось, что вот теперь он должен прервать застольный гам и представить ее друзьям, с каждым из которых она готова была подружиться.
Гость, сидевший рядом, наполнил Валину рюмку и предложил салат, который она резала сама. Валя поблагодарила. Все начиналось неправильно: в ее надеждах это должна была делать хозяйка - предлагать закуски.
Вале казалось, все они говорят одновременно. Она прислушивалась, но с трудом улавливала смысл. Над столом вились незнакомые имена, и, как-то быстро устав, Валя поднялась и бочком вышла в кухню. Она сидела на жесткой табуретке, прислушиваясь к тому, что делалось в комнате. Пили за именинника. Иосифу желали семейного счастья, удачи и процветания.
"Вас послушать, главное - регулярная семейная жизнь! Ну, нет у меня этого опыта!" - голос Иосифа был беззаботным. Снова он пропустил подходящий случай сообщить о ней своим друзьям, и, шмыгнув носом, Валя распахнула морозильник - вынуть замерзшие пельмени. Стараясь больше не прислушиваться, она поставила на газ большую кастрюлю и ссыпала мерзлые катышки в миску - так закладывать удобнее. Вода уже забила ключом, когда раздался звонок. За гамом, царившим в комнате, они не слышали. Вытирая руки о передник, Валя пошла к двери.
Маша-Мария вошла, не поздоровавшись. Отстраняя Валю холодным взглядом, она аккуратно повесила пальто и скрылась в ванной. Шум воды бил в сердце - Валя замерла. Руки, спрятанные под фартук, шевелились машинально, как будто, сколько ни вытирай, оставались мокрыми. "Ты здесь привратником или горничной?" - распахнув дверь, Маша-Мария встала на пороге. "Я... Нет, я готовила..." - Валя повела рукой в сторону кухни, словно объясняла свое место. "Значит, поварихой? - Маша-Мария переспросила безжалостно. - А я вот, представь, готовить совсем не умею". Она глядела насмешливо. "Гости там, в комнате", - снова, как бывало часто, Валя не могла взять верный тон. "Я - не гость", - Маша-Мария отбила. "Я тоже", - Валя произнесла с тихим напором, и брови собеседницы взвились. "Ладно, - она кивнула, словно принимая правила игры. - Тогда иди сюда. Надо поговорить".
Валя вошла в ванную. Маша молчала, присев на эмалированный край. Теперь, когда они перекинулись несколькими словами, ее злость утихла, как будто Валя, которую, наливаясь злобой, она себе представляла, не имела отношения к этой девушке, стоявшей перед ней. Та была хитрой и коварной, эта - несчастной и глупой. "Послушай, зачем тебе это надо? - Машин голос стал ласковым. - Ты - хорошая девочка, тебе и надо - по-хорошему: муж, дети. Ося не подходит, он - другой, вы разные. Зачем тебе другой муж?" Она сказала неясно, но Валя услышала по-своему. Маша-Мария, явившаяся без приглашения, обвиняла ее в низости.
"Если хочешь знать, это мне совершенно безразлично", - Валя произнесла твердо, веря в то, о чем говорит. "Ты просто не понимаешь, пока не понимаешь, но он-то понимает, и его родители. Скажи, разве он говорил, что хочет жениться?" - Маша-Мария спросила и поглядела внимательно. "Тут не о чем говорить! Мы любим друг друга, и вообще...Ты не понимаешь. Ты - девушка..." Валя постеснялась сказать про это, но Маша поняла. "А ты - дура", - она произнесла холодно и, отстранив Валю, вышла вон.
Оставшись одна, Валя села на эмалированный край и расплакалась по-настоящему. Мысли, одна другой страшнее, шевелились в голове. Она думала о том, что все - против нее, поднялись - все его родственники. Не верят. Не хотят поверить, что она не такая...
Отплакавшись, она отправилась в комнату. Первое, что бросилось в глаза, - Маша-Мария: завладев общим вниманием, она рассказывала какую-то историю. Гости хохотали, поглядывая на Иосифа. Кажется, детская история была связана с ним. Кто-то вспомнил анекдот, над которым захохотали снова, и, старательно вслушиваясь, Валя забыла про кухонные дела. Она вертела головой, переводя взгляд с одного на другого. Глаза, с которыми Валя встречалась, были дружелюбными.
"Ну что, может, горячего?" - Иосиф предложил громко. "Господи..." - Валя вспомнила и кинулась к двери.
Кухня полнилась жарким паром: кастрюля, выкипевшая до донышка, похрустывала на плите. Рядом, на соседней конфорке, стояла забытая миска. То, что лежало в ней, напоминало бесформенную глину. На крик выскочил Иосиф. Картина, которую он застал, была ужасной. Запустив пальцы в раскисшее месиво, Валя плакала навзрыд. "Что? Что?" - он повторял испуганно. "Кажется, наша повариха опозорилась?" - звонкий голос сестры прервал пустые вопросы. Маша стояла в дверном проеме, раскинув руки, и головы гостей, похожие на огромные виноградины, лезли из-за ее плеча. Затравленно оглядев эту виноградную гроздь, Валя растопырила пальцы: "Слиплось, все слиплось! Я лепила, лепила..." - "Тьфу!" - Иосиф наконец понял. Обернувшись к дверям, он махнул рукой, изгоняя. Виноградная гроздь рассыпалась.
"Слушай, ну, нельзя так! Я подумал - ошпарилась, что-нибудь ужасное, не знаю..." Иосиф говорил, утешая, но утешение получалось слабым. Ни одна женщина из тех, кого он знал раньше, не разрыдалась бы от такой ерунды. Раздражение, искавшее повод, рвалось наружу. Он думал о том, что Валя - эгоистка. Сумела испортить праздник. "Прекрати, - Иосиф приказал жестко. - Здесь не передача "А ну-ка, девушки!". Черт возьми, мой день рождения - не кулинарный конкурс". Подойдя, он вынул миску из ее рук и решительным жестом отправил в помойное ведро. "Посиди. Когда успокоишься, вернешься к гостям, но, прошу тебя, не раньше". Развернувшись, Иосиф вышел из кухни.
Валя сидела, прислушиваясь. В комнате было тихо. Гости разговаривали вполголоса. Самым громким был голос Иосифа. Кажется, он пытался исправить положение. Мало-помалу разговор возвращался в нужное русло, но все-таки не становился прежним. Валя сидела, ссутулившись и закрыв глаза, и под веками, набухшими от слез, плыли общежитские лица. Опять, словно круг замыкался, они веселились за общим столом - ей, сидевшей за загородкой, нельзя было выйти. Тот, кому она всем пожертвовала, обошелся с ней так, как обходились девчонки. "Ну уж нет! - Валя шептала, и злоба застила ей глаза. - Не я, сами, сами вы - другие!" Эти, пришедшие на ее стряпню, не смеют над ней смеяться... Сами они должны сидеть за загородками...
Тихие голоса слышались из прихожей. "Не надо, не надо, не беспокойте! Что поделать, она - добрая девочка, расстроилась... Конечно, конечно, до свидания, все передам".
