Уже через пять минут после моего звонка к нам примчался человек. Поднялся снизу… Из цоколя… С небольшой фельдшерской сумкой через плечо. Молодой. Рослый. И сам себя весело назвавший:
– Я – Павлик.
Прошагав к Славику, он сунул нос к его раненому плечу – к красному пятну, ярко расцветшему через бинт.
Словно бы и впрямь принюхиваясь к кровавому пятну… Фельдшер еще разок представил себя нам… С улыбкой:
– Я – непьющий Дракула. Я завязал. Легко переношу вид и запах чужой крови.
Все еще глуховатый, я тупо переспросил:
– Дракулов?
Он посмеялся – нет, нет, по паспорту он просто-напросто Павел Дыроколов. Такая фамилия! Нет, фамилия ничего не значит. Он даже не гроза девственниц. Просто-напросто его предки шили. Возможно, люди деревенские. Жили шитьем… Впрочем, может быть, кололи дырки во льду. Зимняя рыбалка.
Видно, фельдшер уже привычно шутил насчет крови и Дракулы. И что пить чужую кровь завязал. Болтая, осматривал рану… Осколка не было – и он заново быстрыми движениями перевязал Славику плечо. И похвалил меня – перевязано, дед, было неплохо. Совсем неплохо. Отлично даже. Чудо-юдо!.. И что раненый в кресле – тоже правильно. Со свежей раной… Покой! Покой!.. Но не лежа.
Его веселые глаза остановились на трясущейся Даше. Он тронул ей лоб, после чего нюхнул свою мокрую руку. Обнюхал ладонь… Всю в каплях ее пота.
– Вот как!.. А у нее что?
Я сказал осторожным голосом – ломка. Я боялся, он тут же заблажит, занервничает. Но он только кивнул… Затем воскликнул:
– Да?.. Так надо ж ей дать покурить. Смотри, сколько здесь курева, чудо-юдо!
Чудо-юдо, как оказалось, был я.
А он, как оказалось, был еще один защитник. И тут ахнуло снарядом совсем близко. Мы притихли… Наш веселый Дракула метнулся к окну без стекол, выхватил из своего кармана оружие – пистолет! – и ответно два или три раза смело стрельнул в пространство. Это было так похоже на Славика, что я не стерпел. Мне подумалось, что и фельдшера сейчас точь-в-точь накажет. Его накроет следующим разрывом снаряда – что я тогда с ними, мудаками, буду делать? (Двое раненых! И одна в ломке!) Я подскочил к нему и завопил – хватит, придурок! хватит!
– Это почему? – спросил он удивленно.
Злить и ярить человека с оружием не надо. Я стар, я знаю. Так что, вопя, я пытался быть остроумным:
– Хватит колоть дырки в небе!
То есть пулями. Одна из пятисот пуль, вопил я, считается шальной! Она ранит или убивает прохожего. Мальчишку, любопытствующего на балконе… Калеку, раззявившего рот прямо на дороге… Бабку с авоськой…
Фельдшер посмотрел на меня и, гмыкнув, сказал:
– А ведь ты прав, дед. Ей-ей, прав… Гм-м.
Он был симпатичен своей мальчишеской открытостью. Правдивостью, которая так к лицу молодым.
Он запрятал пистолет куда-то в карман поглубже и призывно-радостно захлопал в ладоши:
– Всем курить!
Коробки развалились (коллекционная ветхость!). От последнего ша-ра-раха табак из коробок посыпался на пол, а частью – на большой кабинетный стол. Посыпались и трубки. На столе география! Холмы и пригорки. Рыжеватые… Пахучие.
Дракула, он же фельдшер Дыроколов, ловко набил одну из кривых трубок, раскурил и дал Славику. Затем стал набивать трубку себе. Фельдшер был речист и весел, удачное сочетание. Утрамбовывал табак пальцем.
– Тащить раненого вниз? Э, нет… – сказал он нам. – По лестницам? Перила обрушены. И плюс этот бабец с ломкой?.. Уж лучше переждать…
Он успокаивал, посмеиваясь. «Я держусь. Я держусь», – негромко отвечал неизвестно кому Славик. (И уже затягивался… Поднося левой рукой трубку.) Ко мне пополз вкусный дым. Дымило грушевым деревом… Как ранней осенью.
– Перекурим… Переждем… – посмеивался фельдшер. – Стемнеет… Канонада стихнет.
От Дракулы мы и узнали (во всяком случае, я), что извне Дом давно обесточили. Отключили воду, даже канализацию. Дом перешел на автономную жизнь. Но собственный генератор Дома тоже вот-вот выдохнется… Видите?
И фельдшер указал на кабинетные лампы – обе и в самом деле были не ярки. Слабо подмигивали.
И тут же он прикрикнул на меня:
– Дай же ей! Дай!
– Чего?
– Чего, чего! Хорошую трубку набей!.. При ломке это в кайф! Тебе бы, дедок, хоть наскоро пройти «Курс современного фельдшера». Книжонка такая! Ты от нее потащишься!
Я послушно исполнил. Набил Даше трубку, роскошную, надо сказать, трубку, раскурил – ах, как завоняло старой грушей! – и вложил ей в руку. Этого мало! Медленно и бережно я еще помог заправить мундштук трубки Даше в губы. Она затянулась слишком вяло. И повторно вяло… Но вот, наконец, вдохнула с силой – нервно, жадно.
Закурил и я.
Четверо, мы сидели в креслах вокруг стола (с некоторой асимметрией) и курили. Себе трубку я выбрал сам. Сначала, как и фельдшер, я протянул руку за гнутой, однако почему-то забраковал. Выбрал прямую. Острую.
Ах, как это было! Пах-пах… Пых-пых. Я пускал клубы дыма и оглядывал это чудное сборище – курение в креслах вчетвером. Дымящее зелье заволокло нас… В наших пыхах было полным-полно важности. Значительности – до небес!.. Мы не курили – мы решали судьбы. Боги! Фельдшер Дыроколов сидел счастливый. Он все это затеял. Он вещал. Он это сравнение и выдал – мы как боги. Это же так прекрасно – курить! И не обращать внимания на разрывы! Другие при каждом залпе падают на пол. Им страшно! Даже раненые бросаются на пол! Он это видел. Или бегут вниз – в цоколь. А как раз бьют снарядами по переходам. Лучше остаться на месте… Нет, Дом не завалится… Танковые снаряды слабоваты. Калибр маловат…
– Оно так. Как боги… Но что же нам дальше делать? – спрашивал я, не переставая думать о Даше.
– Как – что? Можно будет еще раз-другой набить трубки – почему нет?.. И разве это не приятнее, чем стрелять вслепую из окон. Ты же сам сказал, дед. Ты хорошо сказал. Я просто дурак… Глупец!.. Палить по глухарке… По согбенной глухой бабке с авоськой…
А я подумал, что хозяин кабинета, хозяин трубок и табаков, если он тоскует сейчас в цокольном этаже… Каково ему?.. Был бы он нашей застольной картинкой доволен?.. Конечно, непорядок в иконостасе трубок… Варварский разброс коробок… И холмы табака на столе…
Но зато весело гляделась Даша: женщина с трубкой – это нелепейшая картинка! Она полулежала и курила. Попыхивала.
Когда внизу вдруг усилилась автоматная пальба, она же и вспомнила первая:
– Домой бы надо.
Дважды пыхнув, она мастерски выпустила дым. Огромный клуб… Зеленоватый с проседью.
Старикан Алабин так и не знает, был краткий, пробный штурм – или его не было?.. Обе точки зрения сосуществуют. И с той и с другой стороны есть свои неоспоримые стопроцентные свидетели. Есть свои неоспоримые факты. Но что до них ему!
Но что до них мне!.. (Влюбленный старик был горд и был занят исключительно своим чувством.) Я, конечно, не мог симпатизировать жлобью, размахивающему красными флагами, и тем меньше их хитроватым вождям. Но и за атакующих я не шибко болел. У меня своя жизнь. Говоря высоким штилем – у меня свои ценности. Какие-никакие, но свои… Личностные! И я нес эти ценности, свою боль и свою влюбленность, не в обход и не сторонкой…
Из тех моих чувств я помню сейчас лишь самое сильное. Это чувство было – жалость. Я жалел что тех, что этих. С обеих сторон было и участвовало много простаков – и я более всего жалел этих придурков, черную кость всякого бунта.
Усилившаяся автоматная стрельба внизу означала, что именно в это время (если штурм был) нижние два этажа были атакованы. Атака спецназа длится от двух-трех минут до получаса. (И еще полчаса, чтобы трупы вынести. И чтобы уйти. Чтоб без следов.) Громить же тысячи людей в цокольном этаже никто не собирался. В цоколе полным-полно набилось людей сторонних… Сотни клерков… Женщины… Обслуга… Честные кухонные трудяги…
Часть тяжело раненных (после скорого штурма) забрали будто бы вместе с трупами. Уже на воле их срочно разделили по интересам – кого-то попрятали в больницы, а кого-то в морги. Неразбериху улаживали. Говорят, что телефонные разговоры были конспирированы. Не произносили, скажем, ВТОРОЙ МОРГ… А говорили: ТАНАТОЛОГИЧЕСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ НОМЕР ДВА. А иногда вдруг запестрят фамилии…
«Спецназ этаж за этажом взял первые два… Только два этажа… И тут же они все смылись… Один спецназовец, последний, бежал мне навстречу. В берете. С автоматом. Я чуть инфаркт не схватил, а он ухмыльнулся и крикнул:
– Уходим, уходим!.. Сраные вы вояки!..»
«Вихрем промчались. Могу спорить, это были профи…
Один мертвый сидел на полу с открытыми глазами. Возле лифта. Сидел как живой…
А кого-то на носилках – сразу в сторону».
«…Меня занесло в Совет национальностей. Такое оказалось тихонькое место. И совсем без окон… Ни одного окна. При обстреле лучше не бывает… Как я сразу его не нашла. Ух, местечко!.. Там несколько нардепов сидели. Мрачные…
