«Не так давно частица этого лихого официанта переселилась в Наташу, – не без злорадства подумал Александр. – И передаточным звеном выступил Ипполит Карлович». Эта мысль так его развеселила, что он истерически, неожиданно визгливо захохотал. Марсик, тихонько лакающий на кухне воду из блюдца, вздрогнул своим черно-белым телом. Не зная, как еще выразить болезненное ликование, Александр с весьма деловым видом сел за стол, раскрыл дневник, потер шариковой ручкой неровно выбритую щеку, и строки понеслись:
«Разве можно высокомерно задирать нос, когда все мы существуем в удручающей, кошмарной близости? Знает ли Наташа, что в ту ночь в особняке отведала плевок официанта? Знает ли Ипполит Карлович, сколько меня той же ночью перешло ему в дар? Ведь всякий, кто целует Наташу, соединяется со всем, что пропутешествовало сквозь ее рот, с тем, кто оставил в ней свою слюну, кто кончал ей между губ… Привет вам от меня, Ипполит Карлович, причем – горячий!»
Александр отбросил ручку в угол стола. «Хватит! Вздора хватит!» – решительно шепнул он, но уже через секунду схватил ручку.
«Но разве только во мне дело? Ипполит Карлович причастился и к ее омерзительно-смиренному мужу. Но разве только в муже дело? Он сроднился со всеми поглощенными ею йогуртами и салатами, пищей диетической и не очень. Но разве только в пище дело? Ипполит, будь он проклят, Карлович, познал даже рвотные массы, что исторгла моя подруга после невоздержанности на банкетах…»
Александр от волнения покрылся красными пятнами. Он тяжело дышал – развенчание кумира давалось нелегко. Процесс расставания для него не закончился: каждая минута передавала следующей, как эстафету, мысль о Наташе. Александр попытался ввести в это бесконечное расставание хоть небольшой элемент игры. «Тот, кто узнал ее после меня, узнал и меня… Выходит, той ночью Ипполит Карлович и до меня добрался? То-то я себя неважно чувствую…»
Получилось. Крохотное, но эпохальное событие: он впервые за последние дни попробовал пошутить. И не пытаясь вчувствоваться – лучше ему стало от этой первой остроты после несчастья или, напротив, гаже, – Александр продолжил писать: «Я узнал всех, кто наследил в моей подруге. Весь лихой мужской ансамбль ее имени. Ансамбль? Нет. Это акробаты, которые демонстрировали высший пилотаж во владении своим и ее телом. Это кулинары, которые слизывали с нее взбитые сливки и горячий, предельно горячий шоколад. Это армия импотентов, которая безуспешно билась у самых ее врат… Я узнал их всех, всех граждан ее сексуального государства, когда узнал ее».
Александр прекратил писать, заметив, что он словно произносит публичную речь. Как будто где-то рядом находится чуткая к его словам аудитория оскорбленных своими подругами мужчин-единомышленников. Мелькнула догадка: «Я пишу, чтобы скрыться от самых главных и страшных своих мыслей. Бумага зовет не к самоуглублению, а к побегу от себя. Так чем же я сейчас занимаюсь?» – спросил себя Александр, пытаясь быть хотя бы с собой максимально честным.
Он вспомнил, как в пятом классе его друг советовал бороться с безответной любовью. Перед глазами возникла щедро усеянная веснушками физиономия школьного товарища, на которой, как знак причастности к простонародью, красовался нос-картошка. Своеобразный крестьянский герб. Тогда его друг, приблизив нос-герб к уху юного Александра, открыл нехитрый секрет борьбы с любовью: «представь, как царица твоих грез какает».
По сути, он сейчас следовал совету своего школьного приятеля. Александр снова захохотал, но Марсик уже не испугался. Кот сильно поумнел за последние полгода и знал: если хозяин один раз издал этот малоприятный рокот, то уж наверняка издаст его снова и снова. Знал Марсик и то, что вскоре из комнаты раздадутся звуки иные – прерывистые вздохи и всхлипывания, то, что у людей именуется рыданием. Тогда он намеревался медленно пробраться в комнату и долго смотреть на Александра своими мерцающими глазами.
Отсмеявшись всласть, Александр решил придать своим исцеляющим рассуждениям более философский оттенок. Не теряя, однако, спасительного школьного вектора. Он наморщил лоб и крепче сжал ручку – как оружие, которым намеревался нанести удар по тревожащей его проблеме. И стал писать гораздо медленнее. Даже в позе его появилась некоторая величавость.
«Непредсказуемость жизни. Вот что меня завораживает. Кто может похвастаться пониманием взаимосвязи причин и следствий? Только фантазия позволяет нам связывать одни события с другими. А на деле, в реальности, одно событие сеет семена другого, порой совсем иноприродного. Тебе предлагают женскую роль, и отношения с твоей женщиной безнадежно портятся. А потом член Ипполита Карловича отправляется в новое путешествие, роль у тебя отбирают и передают твоей женщине. Несомненно, кто-то всем этим дирижирует, кто-то создает эти немыслимые созвучия: новых ролей и старых членов, дерзких плевков и смиренных супов… Причины и следствия, безусловно, находятся в глубочайшем, неведомом нам родстве. Но что мне с этого? Я несчастная нота в симфонии. Симфонии, которая мне не нравится. Но меня взяли – и я звучу. Довольно противно звучу, не находите? А? Хорошо, друзья! (Он снова обращался к невидимым единомышленникам, или, как он говорил, «единочувственникам».) Отвлекусь от себя, от своей мелодии горя, еле слышной в общей грандиозной симфонии страдания. Вернусь к поиску взаимосвязей причин и следствий. А для этого продолжу ресторанную тему в ее философском аспекте. Откуда человеку знать, что стучится в его жизнь, когда в ресторане ему приносят вместо курицы рыбу? Его гнев вызывает сначала внимание, а потом и улыбку сидящей за соседним столиком девушки, и курица и рыба стоят у порога их романа».
Александр прошептал: «Курица и рыба стоят у порога их романа» и понял, что на сегодня перо надо оставить. Однако после этих рассуждений ему стало легче. Он не без бодрости прошелся по комнате, зачем-то распахнул шкаф, вдохнул запах чистого белья, закрыл и еще бодрее зашагал по комнате.
Не только на диване, кресле, покрывалах, не только на всех вещах, населяющих комнату, но и в шкафу не осталось ароматов его подруги: ее запахи покинули квартиру вместе с ней. «А то бы я, наверное, расклеился», – Александр сделал почетный круг вокруг кресла. «А так – запах чистоты», – круг в обратную сторону. «И никакого запаха женщины», – еще один круг. Если бы Александр знал, что совсем недавно Наташа совершала столь же бессмысленный кросс от светофора к витрине, он бы не удивился. Напротив, это бы подтвердило его мысль о едином ритме, в котором существует все живое. Может быть, если бы Наташа тогда не металась от светофора к витрине, то и он сейчас не кружил бы вокруг кресла?
Продолжая вращаться, он подумал, что таким образом рисует магический круг, сквозь который не прорвется никакая сила, нечистая или чистая. Не прорвется, даже если снова стены комнаты вспыхнут оранжевым светом, и явится этот то ли ангел, то ли черт, который говорил ему… «Кстати, – вспомнил Александр, – он ведь тоже говорил мне о какой-то невероятной близости между мной и даже моими врагами… Забавно. Выходит, мысли, пришедшие в бреду, питают мой разум? То есть, если следовать моей великой теории смешения, болезнь и здоровье – не противоположность?»
И вот тут, в самый разгар его прозрений (когда кресло, если бы могло, уже начало бы гордиться таким количеством кругов почета), на мобильном пиликнуло sms и загорелось имя «Наташа». Он решил стереть sms не читая. Схватил телефон, чтобы уничтожить «последний Наташин след». И все-таки прочел: «Я знаю, ты еще сыграешь Джульетту. Просто сейчас не твой сезон… И вот что я поняла сегодня: я лишь назначена на роль Джульетты. А ты – предназначен».
Боль пронзила душу и тело. «Между ними тоже нет различия!» – успел подумать Александр и, услышав свой стон, рухнул в кресло. Оно всхлипнуло от внезапного обрушения. Возможно, и от разочарования: круги почета завершились. Он понял, что Наташа хочет предстать перед ним в новом для нее образе – в образе стервы. И сама наверняка квалифицирует этот поступок как благородный: она пишет оскорбительные слова (ты, мол, настоящая Джульетта, такая, каких и свет не видывал, короче, ты баба), чтобы Александру было легче с ней расстаться. Значит, и правда все кончено.
Отсутствие ее запаха – навсегда.
Мысль Александра понеслась скачками: «Надо срочно записать, срочно: отсутствие и присутствие – тоже не противоположности… Надо срочно записать, срочно: отсутствие – это что-то такое… это не пустота, а это, напротив, какая-то адская наполненность… такое ощутимое всеми клетками, всей кожей, ощутимое ничто… Надо срочно записать, срочно: отсутствие – не просто тяжелое напоминание о былом присутствии… это зияющая пропасть на месте… баобаба… баобаба? Баобаба? Почему? Вот Наташе бы понравилось слово… Надо послать ей sms "баобаб"… Пусть развлечется».
