Бальтазар Джонс прошел через крепость под бескрайним пепельным небом и в последний раз поднялся по винтовой лестнице в Кирпичную башню. Рабочие уже убрали сетки, которыми был огорожен птичник, убрали деревья в горшках и искусственные насесты. О недавних обитателях башни напоминала лишь шелуха от семечек на полу, засохший помет и белые перья, выдранные странствующим альбатросом. Бальтазар Джонс начал подметать пол и вспомнил разговор, какой они с преподобным Септимусом Дрю вели среди птиц, и пришедшее затем решение попытаться вернуть жену. Но хотя он и оставил в метро ящичек с образцами дождя, Геба Джонс не вернулась, никак не дала о себе знать, и клинок, засевший у него в сердце, повернулся еще раз.
Завязывая черный мусорный мешок, он уже хотел уйти, но что-то на подоконнике привлекло его внимание. Он подошел и узнал перо райской птицы саксонского короля, одно из знаменитых бровных перьев, которые в два раза длиннее самой птицы — зрелище настолько экстраординарное, что орнитологи прежних веков считали чучела этих птиц подделкой таксидермистов. Он поднял прекрасное синее перо и рассмотрел на свету. Медленно протянув его между пальцами, он свернул перо в кольцо и убрал в карман.
Когда он шел обратно в Соляную башню, его остановил американский турист и спросил, не он ли Хранитель королевского зверинца.
— Это я, — ответил Бальтазар Джонс.
— Какая жалость, что зверей королевы вернули обратно в Лондонский зоопарк, — сказал посетитель, поправляя бейсболку. — Все говорят, что на мармозеток Жоффруа стоило посмотреть.
Бальтазар Джонс поставил мешок на землю.
— Может быть, это и к лучшему, — заметил он и рассказал туристу, что странствующий альбатрос, который находит себе пару один раз на всю жизнь, вырвал себе почти все перья, тоскуя о подруге, оставшейся в зоопарке.
— Мне кажется, дом там, где сердце, — сказал с улыбкой американский турист. Но бифитер ему не ответил.
Подняв мешок, он пересек лужайку перед Белой башней и посмотрел на следы, оставшиеся от вольера, где жили кольцехвостые кускусы и сахарная летяга. Он услышал крик и, оглянувшись, увидел смотрителя воронов, который стоял перед клетками гнусных птиц и траурным голосом созывал своих подопечных, чтобы попрощаться. В итоге вовсе не главный страж попросил его покинуть Тауэр. Тот отказывался считать слова висячего попугайчика доказательством недостойного поведения смотрителя и пригрозил увольнять каждого, кто захочет повторить исторический вопль там, где его смогут услышать туристы. На самом деле это жена смотрителя воронов заявила, что теперь их жизнь в Тауэре кончилась. Она-то сразу поверила изумрудной птичке. Она много лет подозревала мужа в неверности, однако ничего не предпринимала, рассудив, что чем больше неловких телодвижений он растратит на других, тем меньше придется терпеть ей самой. Однако публичное разоблачение из уст попугая оказалось чересчур сильным унижением. Дождавшись, когда дочь выйдет из кухни, она отвернулась от раковины и сообщила, что ему придется выбирать между ней и Тауэром. Смотритель выбрал жену, потому что знал, что без нее он ничто. Оставив мужа укладывать пожитки, она воспользовалась передышкой и отправилась по магазинам, где в итоге нашла свое смертельное оружие, за которым охотилась по всем букинистическим магазинам. Глядя, как продавец заворачивает для нее первое издание 1882 года Ф. Энсти «Шиворот-навыворот, или Урок для отцов», она очень надеялась, что ее мужу книга покажется такой же смешной, как и романисту Викторианской эпохи Энтони Троллопу. Поскольку, читая книгу, писатель так хохотал, что его хватил удар и через месяц он умер.
Когда утром Бальтазар Джонс отправлялся в кабинет главного стража-йомена в башне Байворд, он был уверен, что его снова отчитают за жалкие успехи в деле поимки карманников. Наоборот, главный страж предложил ему должность смотрителя воронов. Но бифитер отказался, оставив при себе свое мнение о гнусном характере этих птиц. Все еще держа за поля свою шляпу, он спросил, не может ли он тем не менее переехать в шикарную квартиру смотрителя воронов, чтобы избавиться наконец от проклятой сырости Соляной башни, унылого стука долота и заплесневелого запаха сандалий католического священника. Минуту главный страж хранил молчание, вместо ответа барабаня по столу своими как будто набальзамированными пальцами. В конце концов он испустил тяжкий вздох и проговорил:
— Если уж вам так хочется…
Бальтазар Джонс выбросил черный мусорный мешок в бак рядом с кафе «Тауэр», развернулся и увидел преподобного Септимуса Дрю, который шагал в сторону таверны «Джин и дыба», и обгрызенные крысами полы его красной рясы развевались на ветру. Бифитер кинулся бегом, чтобы перехватить его и спросить, правда ли то, что он покидает Тауэр. И капеллан пригласил его в таверну, где они сели возле стойки, дожидаясь, пока хозяйка заведения конфискует трехпенсовик у тауэрского врача. Бифитер с сожалением узнал от святого отца, что тот уедет еще до конца месяца.
— Но как же наш боулинг? — спросил Бальтазар Джонс.
Преподобный Септимус Дрю опустошил свою кружку и поставил на картонную подставку.
— Всем в конце концов приходится куда-нибудь переезжать, — сказал он.
Затем он посмотрел на часы и извинился, что не может посидеть дольше, поскольку они с Руби Дор идут смотреть чучело маленькой совы Афины. Потом он похлопал старого друга по руке и спросил, пробовал ли тот после их разговора в птичнике как-нибудь вернуть Гебу Джонс. Бальтазар Джонс кивнул.
— Есть успехи? — спросил капеллан.
Бифитер уставился в стойку.
— Ты бы хоть попытался, — заметил капеллан, заполняя паузу.
В одиночестве допив свою пинту, бифитер утер усы тыльной стороной ладони и отправился в Соляную башню. Поднимаясь по винтовой лестнице, он услышал, как звонит телефон, и со всех ног бросился в гостиную, чтобы поднять трубку. Но это оказался всего лишь посланник из дворца, и бифитер опустился на диван.
— Я подумал, вам будет интересно узнать, что мы вернули пингвинов-скалолазов, — сказал королевский конюший.
Бифитер откинулся на спинку дивана.
— И где же они были? — спросил он.
— Они добрались до Милтон-Кинса. Вчера рано утром полицейский заметил их на кольцевой развязке.
Повесив трубку, бифитер пошел наверх. Не в силах больше выносить запах Гебы Джонс, которой здесь больше нет, он снял постельное белье, оставив ночную рубашку жены на подушке. Открыв сушилку, чтобы взять чистые простыни, он увидел мужскую майку и бросил ее в корзину.
В очередной раз споткнувшись о развалины шкафа, он принялся собирать его. Когда шкаф снова встал на ноги, бифитер начал развешивать по местам одежду. В общей куче он нашел несколько свитеров жены, а сложив их, обнаружил урну с прахом Милона. Он поднял урну и поставил на кровать, не сводя с нее глаз. Он подумал обо всем, что у него было в жизни и что он потерял, после чего пришел к выводу, что с самого начала не заслуживал всего этого. Он осторожно протер урну от пыли носовым платком, поднялся и переставил ее на подоконник.
Лежа на чистой постели, он надеялся немного отдохнуть, прежде чем вернуться к работе. Однако он никак не мог удобно улечься, потому что от одиночества ломило все тело, и ему пришлось снова сесть. Он спустился в гостиную, однако здесь его поджидала передняя половина несчастной пантомимной лошади. Он пошел в кухню, отодвинул стул и сел за стол. Но вскоре он снова поднялся, когда его взгляд упал на рисунок над раковиной с тремя улыбающимися фигурками — двумя большими, одной маленькой, — стоявшими рядом с разноцветным кружком. Пройдя через гостиную, он спустился по мертвенно-холодной лестнице.
Он открыл дверь в комнату Милона и впустил резкий мартовский свет, отдернув занавески, которые сам сшил много лет назад. Он сел на кровать и провел рукой по мягкой подушке, на которой когда-то покоилась голова его сына. Он окинул взглядом его пожитки, которые скоро придется складывать в чемоданы. Взял с книжной полки спичечную коробку, открыл и поглядел на пятидесятипенсовую монетку. Протянул руку к аммониту и провел по твердым завиткам большим пальцем. Раскрыл книгу о греческих мифах, лежавшую на ночном столике, полистал, задержался на странице с изображением Гермеса и черепахи. Он не знал, сколько пробыл в комнате, когда до него неожиданно донесся какой-то звук. Он поднял глаза, светлые, как опалы, и увидел в дверном проеме Гебу Джонс со своим чемоданом.
Оба молчали. Наконец она поставила чемодан на пол, подошла и села рядом с мужем. Бальтазар Джонс заговорил первым.
— Это я убил Милона, — сказал он, глядя в пол.
Геба Джонс в ужасе зажала себе рот рукой.
— Что ты такое говоришь? — еле слышно спросила она, не сводя с него глаз.
Бифитер, запинаясь, рассказал ей, как вечером, накануне смерти Милона, они поссорились из-за домашнего задания, которое тот недоделал, и Бальтазар Джонс пригрозил, что не поведет сына в выходные в Музей науки, если тот не сделает работу.
