– Потихоньку вставай…
Мы потащили раненого в сторону, к обочине.
Третий взрыв был небольшой. До нас жар уже не доставал.
– Там твоя машина?
– Да.
Он не дышал, человек, лежащий на земле.
– Давай еще чуть-чуть подтащим его.
– Может, подъехать ближе?
– Не надо… пока эта горит…
Мы с трудом доволокли его до моей машины. Саша снял пиджак – скомкал, получилась подушка. На заднее сиденье человек поместился с трудом. Мы кое-как пристроили его – полусидя, полулежа.
– Главное – ноги.
На ноги я старалась не смотреть. Ошметки костюма. Там, где должны быть брюки – что-то красное, кровоточащее. И живот… Рубашка, залитая кровью. Саша открыл аптечку, заматывал его бинтами. Я стояла и смотрела, как догорает машина. На сиденье я старалась не смотреть.
– Я поведу, – сказал он.
– Не надо, я могу сама.
– Поведу я. Ты не знаешь дороги.
– Он дышит?
– Пока еще дышит.
– Слушай, а может, «Скорую» надо?
– Какая, бл…дь, «Скорая», он помрет раньше! Мы быстрее довезем.
Мы сели в машину. Я вдруг вспомнила.
– Слушай, а Настя как же? Она убежала. Вдруг с ней что-нибудь? Может, нам надо за ней ехать? Она же в шоке.
– В шоке, но не при смерти. Бегать может, значит, не помрет. Пьяные выживают. Сука девка…
Со стороны Монте-Карло к месту аварии приближался еще один автомобиль.
– Черт, сейчас тут толпа будет!
Он осторожно съехал на асфальт, вывернул руль влево, объезжая дымящийся трупик машины, и мы понеслись. Я посмотрела на часы. Не больше десяти минут, а, кажется, прошла целая вечность.
– Ты молиться умеешь? – спросил он вдруг.
– Ну, в принципе, да.
– Давай молись. Я в это не очень верю, но, может, у тебя получится. Аркаше только это сейчас поможет.
Так это Аркадий? Девятое место в списке Forbes, с трудом поместившееся на заднем сиденье маленькой машинки. Хватит ли у меня слов, чтобы сохранить за ним место в списке живых?
Я начала читать про себя. Сосредоточенно, глядя на дорогу.
– Говори с ним, Алена, говори, не молчи!
Так с кем говорить – с Богом или с мужчиной на заднем сиденье, который направляется к Богу?
Я обернулась назад. Аркадий не шевелился.
– Аркадий, слышите? Слушайте меня! Только не спите… Сейчас все будет хорошо. Мы едем в больницу. С вами все будет хорошо! Вы слышите меня, Аркадий?
Едва заметно дрогнули веки. Он шевельнулся.
– Он дышит! Слышишь, Саша, он дышит, он живой!
Мы неслись с сумасшедшей скоростью, Саша обгонял по встречной, игнорировал светофоры. Отсчитали несколько километров в сторону города и через несколько минут подъехали к больнице.
Дальнейшее не требовало моего деятельного участия – к машине бежали врачи, Аркадия вытаскивали из машины, Саша бежал за каталкой, я за ним. В коридоре перед дверями, ведущими вглубь, в холодные хромированные внутренности операционных и реанимаций, мы затормозили. Носилки поехали дальше.
– Подожди меня на улице, не надо тебе здесь, – сказал он.
Он прав. Я вышла на воздух. Закурила.
Утро набирало обороты, нормальное безмятежное утро, в котором не было места для произошедшего только что. От никотина кружилась голова. Я ощущала ту особенную пьянящую легкость, которая бывает только после бессонной ночи. И это странное ощущение, что все происходит не с тобой.
Чувство не участника, а наблюдателя – вот утро, Ницца, больница…
Поскольку вся эта ночь и утро были совершенно нереальными, слишком нереальными, чтобы быть правдой, у меня возникло чувство отстраненности.
И, хоть это ужасно при создавшихся обстоятельствах, какого-то жуткого восторга и даже облегчения. Я вдруг почувствовала прилив сил – как будто прожила события, которые могли произойти с кем-то героическим. Я как настоящая героиня фильма.
Моя машина так и стояла открытой. На заднем сиденье – пятна крови, мокрое место. Нет, это совсем не кино. Только что здесь лежал человек, а сейчас он, может быть, умирает в нескольких метрах от меня. Меня замутило. Не надо было курить на голодный желудок. Спазм согнул пополам. Я пустилась на колени. Меня вывернуло. Трава мягкая, мокрая от росы…
– Алена, что с тобой? Плохо тебе? Давай врача сейчас позову. – Я подняла голову. Надо мной стоял Саша.
– Не надо врача. Сейчас пройдет.
Он сел рядом со мной. Лицо в ссадинах. В бурых пятнах запекшейся крови, своей, чужой.
– Ты уверена? – Он взял мою голову в свои руки. Повернул к себе, обтер лицо рукавом рубашки. Рубашке это уже не повредит. – Пойдем-ка, умоешься. И что-нибудь успокоительное надо.
– А ты?
– За меня не волнуйся. На мне как на собаке. Я бился уже, ничего…
– А что с ним? С Аркадием что? Что врачи сказали?
– Ну, из того, что я понял – все плохо. Прогноз они не дают. Состояние тяжелое. Слушай, телефон у тебя есть? Мой в той машине остался.
– Должен быть в сумке.
– Ты посиди пока. Я поищу, хорошо? Адвокатам звонить надо. Черт, история будет сейчас…
Я сидела в приемном покое на стульчике. Медсестра принесла воды и таблетку. Померила давление, посчитала пульс. Саша все время куда-то отходил, кому-то звонил. Говорил по-английски, по-русски. Я не слушала. После таблетки хотелось спать.
– Ты как, ничего? Надо бы отправить тебя в гостиницу. Но лучше я сам тебя отвезу. Могут быть проблемы.
Я задремала. Горящая машина… Настя… Кровь на его лице. Куда делась Настя? А ведь он был с Настей. Ведерникова… Я проснулась.
– Ведерникова, да. Нет, не отвечает у нее телефон.
Он стоял в нескольких шагах от меня в окружении каких-то мужчин.
– С полицией вы будете говорить. Лучше, если позже. Пока он без сознания, они ничего не предъявят. Прессу надо информировать минимально.
Он обернулся ко мне:
– Проснулась? Как себя чувствуешь?
– Хорошо, – сказала я и улыбнулась.
– Сейчас поедем. Надо быстро уезжать, пока не набежали тут…
– А как же Аркадий?
– Я ему армию пригнал. Адвокат его французский, охрана стоит уже…
Он поднял меня со стула.
– Где документы на твою машину?
– Какие? Зачем?
– Ребята с ними сейчас свяжутся. Заплатят, если нужно, или выкупим ее.
– Зачем выкупать? Я же заплатила за прокат.
– Алена, ты же не сдашь машину со следами кровавой бойни, да?
Об этом я даже не подумала. Достала документы, отдала ему.
– А мне разве не надо присутствовать?
– Без тебя разберутся. Ты мне доверяешь или как?
Мы вышли на улицу. Он сунул бумаги и ключи здоровому парню, стоявшему возле моего, бывшего моего «Рено».
– Все будет в порядке, Александр Борисович.
Я подумала, что это напоминает сцену из «Криминального чтива». Явился кризис-менеджер и помог отмыть мозги от машины. И устыдилась своего цинизма.
– Садись, – он подвел меня к серебристой «Ауди», открыл дверь.
Я залезла.
– Едем сейчас к тебе в гостиницу за вещами. Потом ко мне. Улетишь вечером. Раньше не получится.
– Подожди, у меня же билет на 13.40, еще можно успеть.
– Полетишь моим самолетом. Обычным рейсом нельзя. Не то чтобы нельзя… Не стоит рисковать.
– А почему? – Я не понимала, к чему такие сложности.
– Девочка моя, ты помнишь, что произошло? Зачем нам лишние неприятности? Следы мы с тобой сейчас заметаем. Пока не забыл – держи. Спасибо, – он протянул мне телефон.
Мы выехали на дорогу.
– Алена, ты прости меня, я виноват.
– В чем? – что-то теплое шевельнулось внутри.
– Виноват, что попался на пути. Втравил тебя в историю эту. Страшную на самом деле. И спасибо тебе, – его голос стал еще теплее, совсем тепло. – За то, что ты там сделала. Если бы не ты… Без тебя я бы не справился, точно. Это просто чудо, что ты ехала. Мне, грешнику, тебя Бог послал… Спасение рядового олигарха, надо фильм такой снять, как думаешь? – он опять иронизировал. Снова надел свою непробиваемую броню.
– Не за что благодарить. Если что, обращайся, – я тоже натянула шкуру.
Он достал мобильный. Набрал номер. Я слышала французский голос в трубке.
– Черт, не отвечает! Ладно, какие у нас планы? Слушай, давай в магазин заедем. Я не сообразил сказать, чтобы одежду привезли. Вид у нас с тобой, как у чуваков из Pulp Fiction, кровавых вампиров. Футболочку мне надо, как у Траволты, и тебе что-нибудь… Только пожрать еще заедем…
Я опустила козырек. Надо же, я за это утро ни разу не посмотрела в зеркало. Даже когда умывалась в больнице. Да там и зеркала не было.
Тушь потекла, темные круги под глазами, под ногтями кайма. Туфли… Туфли с ободранными носами, подошва, и правда, оплавилась. Весь мой прекрасный новоиспеченный гардероб теперь можно выкинуть. Блузка, исперченная крупинками гари, была безнадежно испорчена и пахла дымом.
Я вдруг расхохоталась.
Он посмотрел на меня.
– Ты чего?
Я не могла ответить. Смеялась. Он тоже – сначала скупо улыбнулся, потом заржал.
– Чего мы смеемся?
– Потому что… Посмотри на нас. Мы маньяки. «От заката до рассвета»… Нас с тобой арестуют, если мы в таком виде…
