— Добрый день. Я заметила, вы принесли его из машины.
Она говорит негромко, низким, приятным голосом.
— Всё здесь, как и договаривались.
— А что в бумажном пакете?
— Сладости. Вам на дорогу.
Она открывает пакет, достает одну из жестянок. Сразу же соображает, что та тяжелее, чем следует.
— Очень мило с вашей стороны. Кое-кому они придутся по вкусу.
— А сами разве не попробуете? — спрашиваю я.
— Нет. Они для другого человека, а он, говорят, большой сладкоежка.
Она улыбается, я отхлебываю кофе. Официантка приносит вторую чашку, я плачу за обе.
Она помешивает кофе, чтобы остудить. Видно, что торопится. Хорошее место встречи. Тут все торопятся.
— Объект мне неизвестен, — признается она тихим голосом. — Не мне… — она делает паузу, подыскивая слово, — предстоит воспользоваться вашим изделием.
Для меня это некоторая неожиданность: пистолет делался под нее, под ее руку, ее плечо, ее силу. Я с самого начала исходил из того, что стрелять будет она.
— А я все подгонял под ваш размер.
Так может обратиться к заказчику портной, передавая ему сшитый по индивидуальной мерке костюм.
— Такие мне были даны инструкции, — отвечает она.
— Полагаю, рано или поздно я обо всем прочитаю в «Тайме» или «Интернэшнл геральд трибьюн», — говорю я. — Или в «Мессаджеро».
Чуть призадумавшись, она отвечает:
— Да, наверное.
Отпивает кофе, поднимает чашку над столом и смотрит в окно. Я незаметно прослеживаю направление ее взгляда, чтобы убедиться, что это не сигнал сообщнику. Она ставит чашку обратно на блюдце. Я уверен, что она никому ничего не сообщила.
— Говорят, это ваш последний заказ.
Я киваю.
— Кто говорит? — интересуюсь я.
Она снова улыбается и отвечает:
— Ну, как кто. Все вокруг. Кто вас знает. Вам грустно?
Что тут скажешь. Мне и в голову не приходило грустить. Просто теперь у меня будет другая жизнь.
— Пожалуй, нет, — отвечаю я честно, хотя на деле, может, мне и грустно: грустно терять звание лучшего специалиста в мире. Грустно, что мое желание осесть в этих горах останется неосуществленным.
— Скажите, — обращаюсь я к ней, — вы приставляли ко мне хвост? Слежку?
Короткий, пристальный взгляд.
— Я не видела в этом никакой необходимости. Ваша репутация…
— Действительно. И все же за мной следят. Я считаю, что должен поставить вас в известность.
— Понятно. — Она на миг призадумывается. — Знаете кто?
— Молодой мужчина, европейской внешности. Худощавый, примерно вашего роста. Брюнет. Вблизи я его не видел. Ездит на синем «Пежо-309» с римскими номерами.
— Это, видимо, ваша проблема, не наша, — говорит она уверенно. — Но тем не менее спасибо, что предупредили.
Она допивает кофе.
— Я схожу в туалет, — говорит она, поднимаясь. — Подождите меня, пожалуйста.
Чемоданчик она берет с собой. Я тут ничего не могу поделать. Она перехватила инициативу, переиграла меня, поймала меня в момент отрешенности и замешательства. Сразу видно, с готовностью убеждаю я себя, пришло время уйти на покой. Я жду. Больше мне делать нечего. Теперь все сводится к доверию и недоверию. Рука сжимает в кармане вальтер, я внимательно слежу за парковкой, за дверью в туалет в конце зала, за другими посетителями.
Через несколько минут она возвращается.
— Поехали?
Это не вопрос, а приказ. Я принужден встать, и мы выходим.
— Вам ваша штучка не понадобится, — замечает она, пока мы шагаем к припаркованным машинам. Выбранное ею слово звучит почти комично. Можно подумать, мы разыгрываем сцену из детективного сериала.
— Никогда не знаешь заранее.
— Это верно, но синего «пежо» я здесь не вижу. Она останавливается возле большого «форда». За рулем мужчина. У него короткие светлые волосы, на нем плотно прилегающие темные очки — того типа, какие носят американские дорожные патрульные. Жужжит электроподъемник, стекло опускается.
— Салют! — обращается он ко мне. Очень может быть, что американец.
— Здравствуйте.
Я не снимаю ладони с вальтера в кармане. Обе его руки лежат на руле. Он знаком с правилами поведения в нашем мире и строго их придерживается.
— Порядок? — спрашивает он у девушки.
— Все замечательно, — отвечает она. Интересно, может, и она американка?
Его правая рука исчезает из виду. Я выгибаю запястье и большим пальцем взвожу курок. На таком близком расстоянии пуля с легкостью продырявит дверцу, опущенное стекло, внутреннюю обшивку и его грудную клетку.
— Оставшаяся сумма.
Он подает мне конверт. Вроде все в порядке.
— Мы добавили шесть штук, — говорит девушка. — Можете купить себе таймер — сколько осталось до пенсии.
И тут, к моему изумлению, она вытягивает шею и быстро чмокает меня в щеку сухими губами. А ведь это могло быть уловкой, к которой я был совсем не готов.
— Ну как, уже свозили свою подружку в луга?
— Пока нет.
— Обязательно давайте.
«Обязательно давайте», а не «обязательно свозите». Точно, американка.
Заводится двигатель «форда». Она садится на переднее сиденье, забрасывает чемоданчик на заднее.
— До свидания, — произносит она. — И поосторожнее, слышите?
Водитель поднимает руку на прощание.
Машина сдает назад, выезжает со станции и теряется на автостраде. Я с облегчением выдыхаю, снова ставлю вальтер на предохранитель, подхожу к «ситроену», сажусь, проезжаю под поднятым шлагбаумом и оказываюсь на проселке.
Дорога петляет среди виноградников. Я остаюсь настороже, хотя очень хочется расслабиться. Изделие забрали. Я отошел от дел. Но не тут-то было. Как сотрудник, которому на следующий день после корпоративной вечеринки приходится вернуться в офис и прибраться в бумагах, я тоже должен устроить последнюю приборку — разделаться с выходцем из тени. Только когда он исчезнет или когда я от него скроюсь, все будет закончено.
Через два часа, уже дома, после очень кружного возвращения, я аккуратно вскрываю конверт. В нем нет никаких проводков, приклеенных к липкой ленте, никаких подвохов, только лишние шесть тысяч американских долларов. Американцы совершенно непостижимые люди.
Я возвращаюсь домой из банка «Рома» на Корсо Федерико II, и по дороге меня перехватывает Галеаццо. Он требует, чтобы я немедленно зашел к нему в лавку. Он привез новую партию книг от своего таинственного поставщика на юге. Их доставили на грузовике в четырех больших чайных коробках, на которых нацарапано карандашом «Цейлонский чай высшего качества».
— Коробки принадлежали той самой старушке. Она распродает книги. Бедняга при смерти и хочет умереть ничем не обремененной.
— Дама из колоний, — замечаю я, разглядывая коробки, выстланные изнутри фольгой.
— Вот что я вам хотел показать, — продолжает Галеаццо, беря со столика у окна один из шести томов. — Вас это заинтересует.
Переплет из зеленого сукна, кожаный корешок с золотым тиснением. Я поднимаю книгу к свету. Это «Жизнь Сэмюэля Джонсона» Босуэлла под редакцией Хилла. Я открываю книгу на титульном листе — издание Оксфордского университета, 1887 год.
— У вас полный комплект?
— Полный.
Он поглаживает стопку на столе.
— Достойная вещь.
— Еще бы! Вы взгляните на форзац.
Я снова раскрываю книгу: на темно-зеленой бумаге — белый экслибрис, напечатанный со стального клише. С обеих сторон по нарциссу. Вдали между ними — холмы и скрытый дымкой город, река излучинами сбегает на передний план, на котором изображен свиток, а за ним — здание Парламента и Биг-Бен. На свитке надпись: «Из книг Дэвида Ллойд-Джорджа».
Высокомерие этого старого бабника, канатоходца от политики, либерала, филантропа и волокиты меня просто изумляет. Валлийский крестьянин, шахтерский Дик Уиттингтон пометил каждую книгу в своей библиотеке этим знаком презрительного превосходства. До чего же мелкие людишки, вскарабкавшиеся на политический трон, любят раздуваться, как павлины. И они действительно как павлины: яркие хвосты и перья, и ничего больше.
— Ну как вам? — спрашивает Галеаццо.
— На мой взгляд, — отвечаю я, — великолепный пример того, сколь абсурдна всякая власть.
Галеаццо явно обескуражен. Он рассчитывал, что я похвалю его находку, его библиофильский успех. Я начинаю его утешать.
— Это, разумеется, очень ценное приобретение. Найти полный комплект на Юге Италии, в таком прекрасном состоянии — это по силам только опытному и неутомимому охотнику за книгами. И тем не менее это самая непристойная порнография во всей вашей лавке.
Мне известно, что у Галеаццо есть частная коллекция итальянских эротических изданий, по большей части откровенно проиллюстрированных; он держит ее в спальне, и я не видел из нее ни единой книжки — так что это заявление производит должный эффект. Он таращится на меня как на шута.
