– Холодно же будет…
– И мне топить по новой… – согласился проводник и убрал руку, – Чай будете?
– Да не откажусь…
– А то я смотрю, вы без чайника… – проводник укоризненно покачал головой, – Праздник, а вы даже чайку с собой не прихватили…
«Во как… – озадаченно подумал Прохоров, – чайник надо было с собой везти, оказывается…»
Проводник убежал, видимо, за чаем…
Засвистел паровоз, или кондуктор, паровоз вроде был с другой стороны, дёрнулись вагоны – тронулись, в общем…
Через минут пятнадцать пришёл Василий, принёс чайник, два стакана, отдельно – бутылку водки и закуски – сала и огурцов.
«Странно, подумал Слава, – никогда мне в голову не приходило, что в это время проводники в вагонах распивают со статскими советниками… Очевидно, многого я ещё не знаю об этом мире…»
Однако от выпивки отказался категорически…
На что проводник обиженно сказал:
– Я ведь не навязываюсь, упаси Бог, да никогда, мы это всё понимаем…
«Всё-таки не распивают…»
– Да только вижу, – продолжал оправдываться Василий, – вы один, а нонче праздник, вдруг вы захотите сами-то отметить…
– Потому и стакана два? – насмешливо спросил Слава.
Он не хотел заедать мужичка, просто настроение было отличным, он так подтрунивал над несчастным…
– А как же, – у Василия всегда и на всё готов был ответ, – один для чая, один для водки…
Пришлось дать ему марку, чтобы не сердился.
И сразу все обиды улеглись.
– Наш ведь поезд, – он принялся стелить постель, а без болтовни, видно не мог, – он ведь новый…
– Новый? – не понял Слава. – Ты же говорил – вагон старый…
– Вагон-то старый, а маршрут новый… Раньше через Брест ездили, а теперь вот прямой пробуют, только пока маршрут-то не докажет, что по нему много ездят, кто ж сюда деньги вкладывать будет? Вот и цепляют к паровозу, что подешевле стоит, что найдут…
И удалился, наконец, оставив водку и стаканы…
Прохоров разложил свои вещи, поставил тросточку в угол у столика, поплескал себе в лицо воды из умывальника, никак не мог решить – отмечать ему Новый год или как было последние пару лет, когда он ушёл от Варвары – просто спать завалиться…
Никакого особого праздника в этой дате он не чувствовал, никакой особенной радости не испытывал, всеобщего энтузиазма и желания нажраться во всех смыслах этого слова – не разделял.
Ну, ещё один год прошёл и что?
Но этот сегодняшний рубеж был особенный, не сильно похожий на предыдущие. Как они встречали подобные праздники с Маринкиной матерью, он уже почти не помнил, наверное, как все, иначе бы осталось в памяти что-то, что отличало. А вот последние годы с Варварой Прохоров помнил очень хорошо.
Каждую осень она приходила к нему с дежурным вопросом – где и с кем он хочет встречать Новый год.
Каждый раз он отвечал одно и то же (остатки чувств к этой женщине всё ещё жили в нем тогда): «С тобой, дома…»
Думаю, что догадливый читатель уже понял, как потом проходили эти праздничные ночи…
Правильно, всегда за границей, всегда в ресторане, всегда посреди чужих людей…
Как же он ненавидел тогда и эти праздники, и эту заграницу, и этих…
Хотел написать «этих людей», но потом понял, что не прав, не было ненависти к ним, было вычерпывание последних капель человеческих чувств к жене, но это ведь не «люди», это – иное…
А в этот раз ждал он от жизни совсем другого.
Шанс найти Надежду у него был, правда, не очень большой, но был. А это означало совсем другое бытие, то, которого он раньше не знал и за свои шестьдесят даже не видел ни разу, не то, что не пробовал…
В дверь постучали, и на пороге показался Василий:
– Ваше превосходительство, – смущённо сказал он, – так вы что, праздник праздновать не будете?
– А в чём дело? – не понял наш герой, раздосадованный несколько тем, что прервали его такие приятные размышления.
– Так вы один в вагоне-то…
– И?
– Если я вам не нужен, – ещё более смущаясь, спросил Василий, – можно я во второй класс пойду, там наши, все, кто посвободней, собираются отметить… Вот сейчас Дрезден проедем, так пойду?
Он заискивающе смотрел в глаза Прохорову.
– Свет расскажи, как выключить… – сказал тот, что явно означало: «Проваливай». – И как включить потом, если что…
– Так это просто… – захлопотал Василий. – Вагон у нас старый, так что электричества нет. Вот тут у фонаря заслонку повернёте, он и погаснет… А если нужно зажечь – вот спички, вот сюда зажигать, а здесь – поворачивать, чтоб горело ровно… Так я пойду?
– Иди…
А Слава опять погрузился в воспоминания…
В приятные воспоминания…
Встреча с Надеждой давала надежду на иную жизнь…
Как она тогда смотрела, как легко приняла его условия о дате отъезда, как поняла его игру там, у Фаберже, как мужественно переживала, оставаясь до конца женственной, все невзгоды…
Вот такой и должна быть женщина, жена…
За окном вспыхнул свет, они прибыли на какую-то большую станцию, скорей всего – Дрезден, о котором упоминал Василий. Прохоров глянул в окно, мимо вагона пробежал какой-то железнодорожник, прошли две дамы, за которыми носильщик катил тележку с багажом, проковылял человек в каком-то немыслимом балахоне, напоминавшем не то крестьянский армяк, не то шубу Деда Мороза…
Опять тронулись…
Слава собрался перебрать в памяти события уходящего года, понять, с чем прощается, что ждёт, когда в дверь снова постучали:
– Так я пошёл, Ваше превосходительство? – спросил Василий с порога, не входя в купе.
Да чтоб тебя…
– Иди уже, ведь отпустил…
Проводник исчез, а с ним почему-то и новогодний настрой.
Как ни пыжился дальше наш герой, как ни пытался настроить свои мысли на элегический лад, как ни старался развязать мешок своей памяти, чтобы, доставая оттуда события, разложить их на аккуратнее кучки – ничего не получалось…
Тогда он плюнул, махнул рукой, перестал обращать внимание, а просто присел к окну и стал смотреть на мелькавшие в темноте дома и деревья. В детстве он очень любил, когда ехали в поезде, вот так смотреть. Бессмысленно, казалось бы, но почему-то так маняще…
Особенно увлекательно было увидеть какую-нибудь картинку, то, что в живописи называют «жанр», а не «пейзаж», придумать к ней продолжение или представить, что было до того, как она появилась перед глазами.
Потом с возрастом, эта тяга прошла, чужая жизнь стала меньше (да почти совсем не) интересовать Прохорова, смотрение через окно стало просто способом провести время, отмечая километровые столбы. Но вот сейчас почему-то вспомнилась старая привычка.
Он не знал, сколько прошло времени в таких размышлениях, но вдруг подумал, что немало и праздник, похоже, уже на носу…
Понять, который теперь час, было неясно как. Идти за Василием в другой вагон – глупо, своих часов – нет в природе…
«Как же неудобно без телефона, в котором, оказывается столько полезных и незаменимых функций…»
Опять проскочили на полном ходу какую-то станцию, но он не успел посмотреть на часы, да и были ли они – неизвестно…
«Да ладно, – сказал сам себе наш герой, – какая разница, во сколько Новый Год, когда ты даже не можешь точно сказать, какой провожаешь. Точно знаешь только – какой идет навстречу, а вот какой для тебя прошлый – две тысячи или девятьсот тринадцатый – точно сказать, как ни старайся, не получится… В общем, с праздником тебя, Вячеслав Степанович, здоровья, денег и, главное, – найти Надежду…»
Он разделся, улёгся в прохладную постель, ещё раз пожелал себе всего самого, самого, повернулся на правый бок…
И заснул…
А проснулся оттого, что почудилось ему – рядом кто-то есть…
Он открыл глаза, всмотрелся…
Посреди купе стоял Дед Мороз…
– Вот приснится же… – пробурчал он сам себе и повернулся на другой бок досыпать…
Но был остановлен в этом благом намерении сильным тычком в бок.
И такой знакомый голос произнёс:
– Вставай, сука…
Тряся головой, чтобы проснуться окончательно, Прохоров сел на своей постели и открыл глаза пошире.
Сквозь новогодний сон проступала реальность…
То, что он принял за посох Деда Мороза, оказалось трубой, подпирающей багажную полку, белая борода – просто бликом случайного света, рука, держащая мешок с подарками – рукой на перевязи, шуба – непонятной одеждой, скорее женской, чем мужской, а содержимое шубы – Лешим.
– Что надо? – грубо спросил наш герой.
Не то, чтобы он был так крут, что ничего не боялся, примитивно не проснулся ещё и голос спросонок так лихо звучал.
– Тебя, голубчик… – отозвался бандит, усаживаясь в непосредственной близости от Славы.
Наш герой инстинктивно отодвинулся подальше, от Лешего шёл совсем не новогодний дух.
– Что, не нравится? – нехорошо ощерился тот. – Мне тоже не нравится, да выбора нет – не ходить же по улице в одной рубашке… Где тут у тебя свет включить?
