Нет, не было у него тогда такой уверенности…
Тогда что изменилось?
Одиночество и голод обострили мышление?
Может быть…
Только, похоже, не до конца…
Потому что помнить, что ты что-то знаешь – хорошо, но ещё лучше и важней эту банку консервную вскрыть и извлечь содержимое на свет Божий…
Только никак…
Он попробовал так, попробовал этак – результат ноль…
Что же делать?
Он сидел с тоской смотрел вдоль бульвара. Тошно, когда по собственной глупости, старости, забывчивости ты не можешь вспомнить какой-то ерунды, чего-то, от чего зависит твоя жизнь…
Потом повернул голову…
И внезапно увидел перед собой девочку…
Ту самую, которой не нравилось, что она урмёт…
Мама стояла поодаль, явно не зная, что делать…
А девочка протянула ему сложенный несколько раз листок бумаги, на котором виднелись большие буквы «ПИСМО»…
И убежала, смешно подкидывая ноги…
Мать тотчас прихватила её за руку и повела подальше от этого странного человека…
А странный человек развернул послание и прочёл надпись тем же детским почерком «СПОСИБО ДЕД МАРОЗ».
Что-то щёлкнуло в его голове…
Он посмотрел остановившимся взглядом вслед девочке…
Потом перевёл взгляд на бумажку в руках…
«Письмо… – сказал он сам себе. – Письмо…»
Она привезла письмо…
Надин привезла письмо от Нади…
И ты вспоминал об этом там, на фабрике…
Он полез во внутренний карман и лихорадочно начал вытаскивать оттуда содержимое…
Что-то сыпалось на асфальт, но Прохоров такой ерунды не замечал…
Письмо Нади должно быть с ним, он его все время носил с собой с самого момента получения, ещё там, в той жизни…
И даже Леший с Горохом его не тронули…
Хотя не перечитывал уже давно…
Где оно?
Ну…
Ага, вот… А очки? Всегда пропадают, когда не нужно… Вот они…
Слава дрожащими руками открыл уже слегка потертый конверт (плевать, что потёрся, это был сегодняшний, купленный в американском канцелярском магазине), осторожно развернул страницы…
И нашел, наконец, в самом низу последнего листа то, что искал —
«Очень тебя люблю. Твоя Надежда. Прага январь 1914».
Забот у него, по зрелом размышлении, оказалось не так уж и много…
Слава решил ехать завтра, потому что сегодня никак получиться не могло: даже просто купить билет без «переводчика» вряд ли удастся, да и все остальные концы подобрать – нужно какое-то время.
Но и послезавтра нельзя, потому что послезавтра начинался новый месяц, и «Прага январь 1914» могло означать ведь не только тридцать первое января…
Что мешало Надежде приехать в столицу Чехии на Рождество, написать письмо в последний день тринадцатого года, дописать дату в первый день четырнадцатого и сразу уехать?
Так что в Прагу надо было просто лететь, не то что торопиться…
И почему в жизни всегда так: нужно одновременно спешить и всё делать медленно? Ну, хорошо, не всегда, но очень часто…
А где он будет искать её в Праге?
В городе с населением в несколько сот тысяч человек, ну, так ему казалось, по крайней мере, миллион вряд ли уже есть, скорей половина или четверть… Всё равно, выйти на площадь привокзальную и спросить у первого встречного «Не знаете, где тут живут Мандельштамы?» – не получится…
Тут он решил всё сделать просто – при завтрашнем посещении агентства и получении (почти на сто процентов вероятности) информации о том, что ничего пока не найдено, изменить заказ. Он попросит, чтобы в Праге ему нашли к утру первого числа всех евреев по фамилии Мандельштам. Даже если их десять семей (что вряд ли – фамилия не самая частая, не Коган же и не Рабинович), – десять семей можно обойти за пару дней…
А если Надя приедет и уедет именно за эти два-три дня?
Значит, не судьба ему…
Как она тогда написала – пусть Бог решит…
Да и откуда он взял, что Надины родственники, тем более, не прямые, в Праге носят ту же фамилию, что и она?
А ниоткуда, только это последняя надежда. Если он прав – то она есть, а если ошибается – то никаких шансов, кроме случайной встречи у них нет. Потому что ну, не половина, но пятая часть Праги в это время – евреи, а обойти даже пятьдесят тысяч человек, ну хорошо, пусть в каждой семье по пять человек и обойти нужно только десять тысяч – всё равно никакому агентству это не под силу. Даже всем полицейским города такое вряд ли удастся, поэтому ловить придется на тот шанс, который есть, другого не будет…
Слава почему-то так чувствовал – сейчас или никогда…
Он вернулся в гостиницу, заказал обед в номер, попросил разыскать и вызвать ему назавтра Митю.
Поднялся к себе, просмотрел немногочисленный скарб, пересчитал деньги.
С этим всё было более-менее – оставалось больше тысячи марок, а до телеграммы Володе и почти стопроцентного получения транша – всего пару дней. Поэтому Прохоров решил взять себе купе первого класса.
Не в том дело, что он любил комфорт – кто его не любит. Но вот что понимали (и что могли) тогда в поезде под словом комфорт, он не имел ни малейшего представления. И если в русских церквях отопление стали применять только в двадцатом веке, что мешает в заграничных поездах отопление тоже пока не применять?
Нет, потерпеть можно многое, особенно понимая, куда и зачем ты едешь…
Да и путь тут должен быть недолгим, по Славиным прикидкам не больше пятисот километров, скорее меньше, значит, от силы семь часов в поезде…
Но замёрзнуть, отсидеть на дощатых скамейках ноги до того, что они не смогут идти, оголодать так, что перестанешь соображать – это пожалуйста, легко и сколько угодно…
Слава взял лист бумаги, ручку со стола и начал составлять список дел и вопросов на завтра.
И первым пунктом – спросить, как питаться и чем укрываться в дороге.
Но сразу понял, что не с той стороны приступил. Потому что день должен начаться с билетной кассы или вокзала, от этого – когда отправляемся – все пляски потом. Даже в детективное агентство можно нанести визит после – всё равно ничего не скажут, потому как ничего не нашли. Не могут же они по всей Европе искать, то есть могут, конечно, но таких указаний не было. Вряд ли Надя оставила им весточку – я, дескать, в Европе, ищите меня там. А он сам об этом, когда заказ делал, не думал…
Так что сначала, первым делом, билеты…
А насчет еды и тепла – подраздел этого первого пункта.
Вторым – как раз в агентство и не забыть договориться там, чтобы они нашли всех пражских Мандельштамов.
Третьим, спросить там же – не могут ли они ему найти переводчика в Праге.
А если у них нет филиала в Чехии?
Фигня, агентство крупное, Прага – город значительный, с кем-нибудь да сотрудничают…
Что еще?
Уточнить, есть ли нужные мне филиалы банков в Праге?
Чушь собачья – Володя может перечислить деньги в любой банк, какая ему разница, просто нужно поменять адрес, когда буду давать телеграмму.
Что ещё?
Правильно было бы сходить на могилку к Песе, попрощаться, очень много эта старуха для него сделала.
И если бы он знал, где её похоронили – непременно бы сходил. Потому что вряд ли кто-нибудь из тех, с кем встречаться не хочется и не нужно, там целый день пасётся – столько времени уже прошло.
Но как узнать это?
Обратиться к тем, с кем встречаться не хочется и не нужно?
«Раньше надо было думать, – корил он себя, – обратился бы в агентство, всё бы они выяснили… Правда, никто не знал, что нужно спешить, идея с поездкой в Прагу ведь совсем свежая…»
Значит, визит на кладбище – на потом, на следующее посещение Берлина, может быть, с Надей…
Что еще?
Придумать, как наградить Митю, Фрица, Иоганна, Готлиба и, конечно, Ванятку…
Тут он терялся в догадках, что делать…
Проще всего, конечно, было дать денег…
Но сколько?
Мите и Ивану по сто марок, а этим троим – по пять?
По десять?
И это он так ценит свою жизнь?
Двести тридцать марок за всё?
Но и больше он дать не мог, разве что чуть-чуть…
А какая разница – по сто или по сто пятьдесят?
Ну, во втором случае вся жизнь триста тридцать – кто больше?
И получается, что это – подарки – самый сложный вопрос…
С тем и заснул беспокойным сном…
С билетами всё оказалось и проще, и сложней…
Поскольку хлопот было всё-таки достаточно, то ясно было, что поезд должен быть вечерним.
Но вечерним, да чтобы через Прагу (как понял Прохоров, столица Чехии в список модных туристических мест в это время ещё не входила) оказался только скорый «Берлин-Киев», то есть поезд был российским…
Слава обрадовался, хотя и заметил несколько недоуменный взгляд станционного служителя, который, похоже, этой радости не разделял. Но для нашего героя радости посторонних людей в этой ситуации были достаточно безразличны, потому что родной язык сразу давал ему немалые преимущества перед любой другой поездкой.
Если честно, Прохоров этого переезда немного побаивался…
