– Но это… гм… наверное, неправильно? Ведь захоронение, видимо, древнее…
– Ты что, друид?
– Нет, неправильно в научном смысле или там в культурном. Историческая находка как бы пропадает.
– Спустись на землю, Пэл. Человеческая история насчитывает каких-нибудь пять тысяч лет, а мы уже сейчас не справляемся. И заметь, первые пять тысячелетий текли очень медленно. За весь седьмой век случилось от силы два или три важных события. В каждом следующем веке событий прибавлялось, время бежало все быстрее. Пять тысяч лет – тьфу! Говорят, Солнце спалит Землю на фиг, но случится это только через миллиард лет. Так что всякой истории у нас еще будет столько, что мало не покажется, ясно?
– В общем, да.
– Вот и хорошо.
– А неприятностей у меня не будет?
– Тоже мне, нашел из-за чего волноваться.
Из «Новостей» звонили еще несколько раз. Закидывали, по выражению Джорджа, удочки. Конкретных вопросов не задавали, но даже если бы задали, я бы не ответил. Звонящих я отправлял в отдел маркетинга, рассчитывая, что разговор с Назимом поумерит их пыл, и они поставят на расследовании крест. Чувствовал я себя не очень. После истории с триадами я полагал, что уже ничто не помешает мне спокойно дожить до старости и умереть своей смертью. Оказавшись на должности муца, я мысленно приготовился к принятию сложных решений, например о ремонте ксерокса, но никак не к сокрытию вывоза трупов со стройки. Такие вещи плохо действуют на мои мозги. Я по колени увяз в болоте паники, выхода, однако, не просматривалось, оставалось лишь закатать штанины и, уповая на удачу, брести, пока не нащупаю под ногами твердую почву. Я заметил, что на пиаровском фронте Джордж бьется с Назимом плечом к плечу. Главный хозяйственник выступил пару раз по местному телеканалу; надев строительную каску и нацепив широченную улыбку, он заявил, что новый корпус – свидетельство устремленности университета в великое будущее. Джордж пошатывался и выпадал из кадра, но текст знал назубок. Интервью транслировались не со стройплощадки, а из кабинета Джорджа, поэтому, наверное, лучше было снять каску, но я мог чего-то не понимать в замысловатых сценариях Назима.
– Мою работу показывают, – ткнул я пальцем в экран телевизора, обращаясь к Урсуле.
– Твою работу? Ты бы послушал, что на моей творится.
– Понос, понос! В попу вставили насос! Понос, понос! В попу вставили насос! Понос, понос!.. – распевал Джонатан на заднем сиденье машины.
Мы везли детей к матери, чтобы посидела с ними, пока мы гуляем на свадьбе Марты и Фила. Джонатан не замолкал уже минут десять.
– Понос, понос! В попу вставили насос!
– Прекрати, Джонатан, – устало попросила Урсула.
Почему-то мальчишки всегда находят удовольствие в повторении речитативов на манер кришнаитов. Джонатан снова и снова певуче тянул одну и ту же фразу приближая меня к точке кипения.
– В попу вставили…
Еще секунда – и я не выдержу.
– Понос, понос! Вот сейчас, сейчас…
– …Вставили насос! Нет, все, хватит.
– Понос, понос!
– Замолчи! – взревела Урсула. – Прекрати эту дурацкую песню! Ты меня с ума сведешь.
Я бросил на нее укоризненный взгляд:
– Не заводись. Мальчику петь охота, пусть себе поет.
Остаток дороги до дома матери я проехал с сознанием одержанной победы. Жаль, что мой дух не мог воспарить слишком высоко – со вчерашнего дня меня мучила жестокая простуда.
– Простыл? – спросила мать с порога.
– Нет.
– Простыл, не вижу я, что ли? А все потому, что жилетку не носишь. Оставайся у нас. Нельзя же ехать на свадьбу с простудой и без жилетки.
– Я в порядке.
– Застудишься, точно застудишься, вот тогда узнаешь. Почему ты вечно заставляешь меня волноваться?
– Мама, а ты не еврейка? Одно из двух: либо от меня до сих пор скрывали, что мы евреи, либо с национальными стереотипами что-то напутали.
– Смейся, смейся. Охота тебе над матерью потешаться.
Дети уже заняли места перед телевизором и отключились от действительности.
– До свиданья, ребята, ведите себя хорошо… Джонатан… Питер… До свиданья.
Молчание.
– Если надо будет с нами связаться, у вас есть номер телефона в отеле, где мы остановимся. Он ведь у вас есть, правда, Мэри? – спросила Урсула.
– Да. Поосторожнее на дорогах. На автостраду не выезжайте, незачем носиться с такой скоростью. Ох, у меня, кажется, мигрень начинается.
Церемония бракосочетания удалась на славу. Но на самой свадьбе я просидел, скорчившись и стеная. Грипп крепчал. Такое было впечатление, будто компания, которая занимается шпаклевкой щелей на зиму, исподтишка забила мне всю голову соплями из пневматического пистолета. Выяснилось, что даже сила притяжения способна причинять боль. Когда все закончилось, я извинился перед Мартой и Филом за то, что слабо веселился, а Урсула пожелала молодым «не развестись через год, как часто случается с парами, долго жившими вместе и потом вдруг решившими пожениться». Они ответили, что постараются. С этим мы погрузились в машину и поехали обратно.
Я включил дальний свет, чтобы лучше видеть извилистую сельскую дорогу.
– Здорово было, правда? – тяжело дыша, сказала Урсула. Она сбросила туфли и обмахивала ладонью потное лицо.
– М-м-м…
– Что?
– Ничего.
– Что «ничего»?
– Не хочу говорить об этом. – Я включил четвертую передачу.
– О чем – об этом? Не понимаю, куда ты клонишь.
Я позволил себе лишь горестно хмыкнуть.
– Что ты хмыкаешь?
– Я же сказал, что не хочу говорить об этом. Давай не будем, а?
Мы проехали еще двести метров.
– Что ж, – произнес я. – Хорошо хоть дети не видели, как ты вертелась вокруг Саймона. И на том спасибо.
– Ты о чем?
– Да чего уж там, ты отплясывала с ним весь вечер, извивалась, как на секс-шоу в Амстердаме.
– Саймон – гей, ты совсем сбрендил.
– Я не собираюсь обсуждать его наклонности.
– Но ведь он – гей.
– Ладно, давай замнем для ясности.
– Уму непостижимо!
– Вот и хорошо, пусть так и остается.
Проехали еще двести метров.
– Мне было за тебя очень неловко, – сказал я.
– Он – гей! Гей! До тебя не доходит?
– Ой, простите, я такой недотепа. Когда подруга вешается на шею голубому…
– Мы просто танцевали…
– …в этом нет ничего унизительного, правда?
– Ах вот оно что.
– Что ты имеешь в виду?
– Все дело в твоем уязвленном самолюбии. Кризис среднего возраста, маленький член – одно к одному. Теперь вот на ревность пробило.
– Фигня. Вовсе не в этом дело.
– Какой ты милый!
– Я… Отвали!.. Не… тро… гай… меня. При чем тут, блин, самолюбие. Проблема в том, что ты на глазах у всех весь вечер увивалась за чужим парнем.
– Я не увивалась, просто танцевала, вдобавок он – в миллионный раз повторяю – гей. У тебя что, зуб на Саймона?
– Да чего ты прицепилась к этому Саймону? Он как раз классный парень. Может, тебя и с другими моими знакомыми мужиками познакомить? Глядишь, еще кто-нибудь на твои фокусы клюнет.
– Они тоже геи?
– Завела волынку – гей да гей. Что с того, что он гей? Какая разница?
– Похоже, проще детям объяснить про тычинки и пестики.
– Разницы никакой нет, потому что мы обсуждаем не его, а тебя. Как ты считаешь, Саймон привлекателен?
– Да. Физически привлекателен. Разве нет?
– С ним весело? Приятно?
– Сам знаешь, что да.
– Ага!
– Что «ага»? Что «ага»?!
– Говорить тут больше не о чем.
– Если не хочешь получить по башке атласом автомобильных дорог Великобритании, лучше выскажись.
– Ты к нему неравнодушна.
– Вовсе нет.
– Только что сама призналась.
– Когда? Не признавалась я. Когда?
– Только что. Ты сказала, что он привлекателен и с ним весело.
– Но это еще не значит, что я к нему неравнодушна.
– Ну-ну.
– Не значит.
– Ладно.
– Не значит!
– Как скажешь. Я не собираюсь спорить.
– Прекрати, – Урсула погрозила пальцем, – прекрати немедленно. Ты прекрасно знаешь: когда ты вот так делаешь, я выхожу из себя.
– Как – так? Я ничего не делаю.
– Если я кого-то считаю физически привлекательным и компанейским, это еще не значит, что я к нему неравнодушна.
– Ну да, твои слова вовсе не передают смысл выражения «быть неравнодушным».
– Нет, не передают.
– Как же.
– Не передают!
– Ладно.
– Я тебя предупредила. Если будешь продолжать в том же духе, я за себя не отвечаю и могу сделать что-нибудь ужасное. Быть неравнодушным не то же самое, что считать кого-то физически привлекательным и милым. Хорошо, возьмем Сильке. Она очень мила и красива, правильно? Но это же не значит, что ты к ней неравнодушен, верно?
– Речь сейчас не обо мне. Мы…
– О боже, выходит, ты неравнодушен к Сильке?
– Послушай…
– К кому еще ты неравнодушен?
– Давай не отклоняться от темы.
– Ты и к женскому персоналу на работе неравнодушен?
