— Проскочим! — закричал Некрасов голосом попавшего в переделку командира разведотряда.
Амалия не ответила. Шагнули в воду — оказалось по щиколотку. Конец сентября — вода не то, чтобы ледяная, но приятного мало. Фонарь впереди вдруг погас.
— Хотите я вас понесу? — галантно крикнул Некрасов.
— А?
— Понесу!
— Нет!
Как римские легионеры, подумал Некрасов неизвестно почему. Впрочем, Кудрявцев упоминал их в какой-то связи. У историков случаются странные параллели. То есть, конечно же, легионерам приходилось шагать по щиколотку в воде — почему нет. Но все-таки. Рим, пинии. А тут вон чего.
Где-то справа раздался треск — из чьего-то окна выпала рама. Те окна, что минуту назад были освещены, теперь погасли.
Они прошли квартал, перебрались через перекресток, и стало глубже.
— Ближе к стене! — крикнул Некрасов и, не дожидаясь ответа, потащил Амалию за собой. Нащупав рукой холодный мокрый кирпич стены, он пошел вдоль нее. Амалия оступилась и стала падать, и он поймал ее, но она снова оступилась, и припала на колено.
— Еб твою мать, — сказала она тихо, неслышно, но Некрасов понял.
Теперь он боялся люков, с которых сорвало крышки, боялся вспоминать строчки из «Медного Всадника», боялся оглянуться. Вообще-то наверное следовало повернуть назад, в студию с сорванной дверью.
— Пойдем назад? — крикнул он вопросительно.
Амалия оглянулась. Стена студии, далекая, в перспективе улицы, освещенная прожектором как одна из достопримечательностей города, выглядела заманчиво, но ужас как далеко.
Сверкнула молния — путники увидели, где находятся, увидели дома вокруг, увидели неспокойную воду, увидели поваленное и перекрывающее половину улицы дерево.
Некрасов сказал в самое ухо Амалии:
— Не выпускайте руку!
И они стали продвигаться дальше. Вода прибывала стремительно — а может просто улица спускалась все ниже и ниже. Нащупав рукой угол дома, Некрасов остановился, думая, что, может быть, снова сверкнет молния, и станет известно, насколько широк поперечный переулок. Неплохо было бы иметь при себе какой-нибудь шест или посох, чтобы действительно не сверзиться в люк и не быть унесенным течением в нелогичные дебри белохолмённой канализации — но вокруг не было магазинов, торгующих шестами и посохами, а заказ по почте слишком долго придется ждать. Обойдемся без посоха. Чай не волхвы какие-нибудь.
Неожиданно он оступился и, не сориентировавшись, упал неловко и увлек за собой Амалию. Поребрик. Тротуар. Не выпуская руки фокусницы, Некрасов поднялся и помог подняться Амалии, на секунду выпустив руку и обхватив ее, как ему подумалось, в районе жопы или талии — разбирать было не к спеху. Найдя ее плечо, он ощупью добрался рукой сперва до локтя, потом до ладони. И они снова пошли вперед. И даже не упали, достигнув противоположного тротуара — Некрасов поймал поребрик ногой. Молния сверкнула очень вовремя, иначе он рассадил бы себе лицо о стену дома — переходили улицу они, оказывается, слегка по диагонали.
Найдя угол дома, они снова повернули на главную магистраль. Затем Некрасов снова упал, поднялся, и опять упал. В тротуаре наличествовали три ступеньки, незаметные, когда едешь мимо на автомобиле. Стало быть, уклон еще серьезнее, чем ему думалось раньше.
О да! Вода поднялась — сперва до бедер. Амалия шла рядом, держа Некрасова за руку — и не пыталась привлечь его внимание — значит, была согласна с действиями… и вот вода уже по пояс.
Неизвестно чем вызванная, по темной улице прокатилась волна — выше, чем остальные, пологие волны, и вода дошла Некрасову до груди, прежде чем снова опуститься до пояса, а Амалии, небось, почти до шеи. Он почувствовал, как Амалия сжала его руку и нагнулся к ней.
— Я не умею плавать! — крикнула она ему в ухо.
Трогательно. Некрасов плавать умел. Правда, плавал он в нешторомовую погоду на юге, и еще в бассейне несколько раз, и в Волхове плавал раза четыре в детстве, на спор, когда, обидевшись на друзей, решил перебороть себя и научиться. Но по улицам он никогда раньше не плавал, тем более в бурю.
И снова волна — ниже, зато мощнее.
Это смешно, подумал классицист Некрасов — скочуримся здесь оба. В гостинице пристрелили бы только меня. То, что происходит — неблагородно. И мокро. И холодно. И еще раз в морду. Блядь, больно же! Что это?
Оказалось — колесо частного автомобиля, самопроизвольно навигирующее в неопределенном направлении. Возможно где-то поблизости подмыло ремонтную мастерскую. Лучше бы клуб яхтсменов подмыло. Впрочем, очень кстати!
В этот момент рука Амалии выскользнула из его руки, а вода поднялась. Некрасов крикнул хрипло и стал судорожно шарить вокруг себя, и колесо снова ударило его — в грудь, и еще раз — в подбородок. Он качнулся назад, отступил, и задел ногой что-то податливое. Метнувшись, перевернувшись на живот, он схватил Амалию за ляжку. Потянув ее на себя, он взял ее за волосы и приподнял над поверхностью. Или так ему показалось. А вдруг — нет? Ничего не видно!
— Отпустите волосы, больно! — закричала вдруг Амалия.
Снова волна — и на этот раз колесо ударило Некрасова в плечо, и он, изловчившись, захватил его рукой. Не выпуская волосы Амалии, он подтянул ее к колесу, крича «Сейчас! Сейчас!» Она схватилась обеими руками за край колеса.
— Держитесь! — крикнул Некрасов. — Я буду вас толкать!
Она не расслышала, но, возможно, поняла.
Снова сверкнула молния, и Некрасов даже удивился исследовательски-отстраненно, несмотря на дикость положения. Оказывается, их оттащило на середину улицы. Положив одну руку на колесо, а другую на плечо Амалии, он стал продвигаться обратно к стене, и дошел до стены почти без затруднений. Еще раз сверкнула молния. Амалия обхватила колесо с обеих сторон, а подбородок уперла в протекторы. Некрасов повернул и пошел вдоль стены, стараясь задевать ее, стену, плечом. Невероятно — но вода продолжала прибывать.
— Доберемся, — громко сказал Некрасов в ухо Амалии.
Она что-то промычала.
— А?
— Я вообще боюсь воды, — крикнула Амалия. — И мне страшно!
Солнечные горы, тучные стада, маленькая горная страна, первой принявшая христианство. Носит жителей этой страны по всему свету. И попадаются среди них такие вот экземпляры. Как ее сестра. Как она сама. Еще волна — и Амалия крикнула пронзительно и нечленораздельно. И еще волна, и снова крик.
Тогда Некрасов, продолжая двигаться вновь стены и подталкивать Амалию, балансирующую руками и подбородком на колесе, насколько мог склонил голову к уху спутницы и громко запел, отмечая интервалы шагами-качаниями:
Полно, красавица,
Моря бояться.
К утру доставлю вас
В ваше палаццо.
Волны изящные,
Гребни крутые.
Здравствуй, прелестная
Санта-Лючия.
Два раза пришлось делать паузу — находила волна. Но Амалия больше не кричала. Банальная мелодия, интервалы которой были в Бель-Эпокь нагло украдены из вердиевского «Риголетто», наверное, подействовала, пробудив в Амалии — кто знает, может, чувство юмора. С юмором оно легче как-то.
Скоро найду я ключ
К вашему сердцу.
Есть у меня с собой
Восемь сестерций.
Вина тосканския!
Песни смешныя!
Благословенная
Санта-Лючия!
Снова молния. Некрасов прикинул, сколько еще осталось идти, и решил больше об этом не думать. А колесо явно было от дорогой какой-то машины.
Лунным сиянием
Прилив играет,
Челнок мой парусный
Вновь прибывает
В Неаполь праздничный,
Аморе миа!
Свети нам, добрая
Санта-Лючия!
Закончив песню, Некрасов запел снова. При переходе через очередной переулок, волна ударила сбоку и накрыла их с головой, но Некрасов не выпустил Амалию, и не выпустил колесо. В следующем квартале пришлось обходить поваленное дерево. А потом идти стало труднее — вроде бы дорога пошла в гору.
И вот вода уже по грудь. По пояс. Амалия встала на ноги. Впереди мелькнул свет, потом опять мелькнул. Некрасов вгляделся. Похоже, что кто-то припарковал машину бампером к тротуару, и яркие фары освещают бетонную стену «Русского Простора».
Теперь, в непосредственной близости от гостиницы, ему подумалось — именно сейчас никто за ним не следит. Можно переплыть реку и скрыться в лесу. И что же? Жить там, как Маугли, всю жизнь? Или сбежать — в Питер, в Москву… и… всё рассказать. Но там его найдут. Да и Амалию все же надо довести до гостиницы. Она обещала его спрятать, хотя в ее состоянии она вряд ли на что-нибудь способна. Впрочем, кто этих армянок знает. Живут до ста лет, рожают до шестидесяти, и на ведьм все похожи. Впрочем, Амалия не похожа на ведьму. Это Демичев похож на ведьму. За пятьдесят метров от входа воды было по щиколотку, а у самого входа — совсем не было. Гостиница стояла на возвышенности. Ветер продолжал дуть нескончаемыми хлесткими порывами, и Некрасову показалось в какой-то момент, что по суше еще труднее идти, чем по воде.
