Джонатан взял газету, и, поскольку Симона не поднимала головы от вещей, которые гладила, ушел в гостиную. Внизу, на второй странице, он нашел заметку в две колонки:
В МАШИНЕ СОЖЖЕНЫ ДВА ТРУПА
Речь шла о том, что произошло 14 мая в Шомоне. Фермер по имени Рене Го, пятидесяти пяти лет, рано утром в воскресенье нашел еще дымившийся «ситроен» и тотчас известил полицию. В несгоревших документах, найденных при покойниках, значилось, что одного из них звали Анджело Липпари, тридцати трех лет, подрядчик, а другого – Филиппо Туроли, тридцати одного года, торговец, оба из Милана. Липпари умер от черепно-мозговой травмы, Туроли – от неизвестных причин, хотя, возможно, когда машину подожгли, он был без сознания или мертв. Пока никаких улик не обнаружено, полиция проводит расследование.
Джонатан надеялся, что удавка полностью сгорела, а Липпо так обгорел, что следы того, что он был задушен, уничтожены.
В дверях появилась Симона со стопкой выглаженной одежды.
– Ну и как? Я это тоже читала. Про двух итальянцев.
– Да-да.
– И ты помог мсье Рипли это сделать. Это и называется «убрать за собой»?
Джонатан ничего не ответил. Он вздохнул, опустился на роскошно поскрипывавший «честерфилд», но сел прямо, чтобы Симона не подумала, будто он уходит от ответа потому, что слаб.
– Что-то ведь нужно было с ними делать.
– А ты обязательно должен был помочь, – сказала она. – Джон, пока здесь нет Джорджа, думаю, нам надо об этом поговорить.
Она положила вещи на невысокий книжный шкаф, стоявший возле дверей, и присела на краешек стула.
– Ты не говоришь мне правду, как и мсье Рипли. Интересно, чем еще ты ему обязан и что еще для него сделаешь?
В последних словах прозвучали истеричные нотки.
– Ничем.
Уж в этом-то Джонатан был уверен. А если Том попросит его о чем-нибудь еще, он просто-напросто откажется. В данную минуту это казалось Джонатану совсем несложным делом. Но за Симону ему надо держаться любой ценой. Она для него значит больше, чем Том Рипли, больше всего, что Том мог бы ему предложить.
– Это выше моего понимания. Ты ведь знал, что делаешь… прошлой ночью? Ты помог убить этих людей, разве не так?
Голос у нее упал и задрожал.
– Нужно было защищаться… потому что раньше кое-что произошло.
– Ах да. Мсье Рипли мне это объяснил. Ты случайно оказался в поезде, на котором ехал и он, так? И ты… помог ему… убить двух человек?
– Мафия, – ответил Джонатан. Интересно, что ей рассказал Том?
– Ты… обыкновенный пассажир, помогаешь убийце? Ты хочешь, чтобы я в это поверила, Джон?
Джонатан молчал, пытаясь думать и одновременно чувствуя себя несчастным. В ответ он мог бы сказать «нет». «Похоже, ты не понимаешь, что эти люди – мафиози, – хотелось еще раз сказать Джонатану. – Они напали на Тома Рипли». Еще одна ложь. Во всяком случае о том, что было в поезде. Джонатан сжал губы и откинулся на широком диване.
– Я и не жду, что ты в это поверишь. Я хочу сказать лишь две вещи, и больше ничего говорить не буду. Те, кого мы убили, – преступники и убийцы. Это ты должна признать.
– Ты случайно в свободное время не служишь тайным полицейским агентом? Почему тебе за это платят, Джон? Ты… убийца!
Она стиснула руки и поднялась.
– Я тебя не понимаю. Никогда не знала тебя таким.
– Ну же, Симона, – пробормотал Джонатан, тоже поднимаясь.
– Ты мне не нравишься, я не могу тебя любить.
Джонатан заморгал. Она сказала это по-английски.
Потом продолжила по-французски:
– Ты чего-то недоговариваешь. Но я и знать не хочу, чего. Понимаешь? Ты каким-то ужасным образом связан с Рипли, с этой одиозной личностью – но вот каким? – прибавила она с горьким сарказмом. – Очевидно, это нечто настолько отвратительное, что ты не хочешь мне сказать, да я и знать не хочу. Ты, скорее всего, прикрыл еще какое-то его преступление, и тебе за это платят, вот почему ты в его власти. Что же, очень хорошо, но я не хочу…
– Я не в его власти! Ты еще убедишься в этом!
– Я уже во всем убедилась!
Захватив с собой выглаженную одежду, она отправилась наверх.
Когда пришло время обеда, Симона заявила, что не голодна. Джонатан сварил себе яйцо. Затем отправился в свой магазин. Он не снял с двери табличку «Feme», потому что официально по понедельникам не работал. С полудня субботы ничего не изменилось. Он видел, что Симона сюда не заходила. Неожиданно Джонатан вспомнил об итальянском револьвере. Раньше он лежал в ящике, а теперь был у Тома Рипли. Джонатан собрал раму, вырезал для нее стекло, но когда дело дошло до того, чтобы забивать гвозди, приуныл. Как поступить с Симоной? А что, если выложить ей все начистоту? Джонатан, впрочем, знал, что, убив человека, он нарушил главную христианскую заповедь. Не говоря уже о том, что Симона сочла бы сделанное ему первое предложение «фантастическим» и «отвратительным» одновременно. Любопытно, что мафия состоит из одних католиков и на человеческую жизнь им наплевать. Но он, муж Симоны, не должен быть таким. Ему не следовало лишать человека жизни. И если он скажет ей, что с его стороны это было «ошибкой», что он сожалеет об этом, – значит, все, ситуация безвыходная. Прежде всего, он не очень-то верил в то, что это ошибка, так стоит ли лгать еще раз? Джонатан снова решительно взялся за работу, склеил раму, вбил гвозди и аккуратно заклеил ее с обратной стороны коричневой бумагой. Потом приколол бумажку с фамилией заказчика к веревке, за которую крепится картина. После этого просмотрел, какие еще имеются заказы, и поработал еще с одной картиной, для которой, как и для других, не нужно было делать паспарту. Он работал до шести часов вечера. Затем купил хлеба и вина, а также ветчины в charcuterie, чтобы им хватило на троих, если Симона не ходила в магазин.
– Я ужасно боюсь, что полиция в любой момент постучится в дверь и спросит тебя, – сказала Симона.
Накрывая на стол, Джонатан какое-то время молчал.
– Этого не будет. Зачем им это?
– Такого не бывает, чтобы не осталось улик. Найдут мсье Рипли, и он расскажет о тебе.
Джонатан был уверен, что она целый день ничего не ела. В холодильнике он нашел остатки пюре и стал сам готовить ужин. Из своей комнаты пришел Джордж.
– Что с тобой сделали в больнице, папа?
– У меня теперь совсем новая кровь, – с улыбкой ответил Джонатан, сгибая и разгибая руки. – Подумай только. Вся кровь новая – литров, наверное, восемь.
– А сколько это? – Джордж так же развел руки.
– В восемь раз больше этой бутылки, – ответил Джонатан. – На это ушла вся ночь.
Как Джонатан ни пытался, ему не удавалось ни развеять мрачное настроение Симоны, ни разговорить ее. Она неохотно ела и ничего ему не отвечала. Джордж не мог понять, в чем дело. После нескольких неудачных попыток Джонатан тоже погрузился в мрачное настроение и за кофе молчал, не в силах даже поболтать с Джорджем.
Интересно, подумал Джонатан, успела ли она переговорить со своим братом Жераром. Он отправил Джорджа в гостиную, чтобы тот посмотрел новый телевизор, который привезли несколько дней назад. Передачи – было лишь два канала – в это время вряд ли могли вызвать интерес у ребенка, но Джонатан надеялся, что Джордж на какое-то время оставит их одних.
– Ты случайно не разговаривала с Жераром? – спросил Джонатан, не в силах больше откладывать этот вопрос.
– Конечно нет. Неужели ты думаешь, что я могу ему об этом рассказать?
Она курила, что бывало редко. Симона взглянула на дверь, ведущую в холл, чтобы убедиться, что Джордж не возвращается.
– Джон… мне кажется, нам бы лучше расстаться.
Какой-то французский политик говорил по телевизору о профсоюзах.
Джонатан снова опустился в кресло.
– Дорогая, я понимаю… для тебя это удар. Давай подождем несколько дней. Я уверен, что сумею сделать так, чтобы ты все поняла. Правда.
Джонатан говорил с искренним убеждением, и тем не менее он понимал, что и сам не верит тому, что говорит. Ему казалось, что он держится за Симону, как другие инстинктивно держатся за жизнь.
– Да, конечно, ты так думаешь. Но я-то себя знаю. Ты ведь понимаешь – я не какая-нибудь там эмоциональная девчонка.
Она смотрела ему прямо в глаза – взгляд решительный и отрешенный, и совсем не злой.
– Меня больше совершенно не интересуют твои деньги, совсем не интересуют. Я сама со всем справлюсь… мы с Джорджем.
– О боже, Симона… Джордж… я буду обеспечивать Джорджа!
Джонатан не верил своим ушам. Он поднялся и довольно грубо притянул к себе Симону, сидевшую на стуле. Из ее чашки выплеснулось на блюдце немного кофе. Джонатан обнял ее и хотел поцеловать, но она отстранилась.
– Non![130]
Она потушила сигарету и стала прибираться на столе.
– Мне жаль это говорить, но я и спать с тобой в одной постели не буду.
– Ну да, я так и думал.
А завтра пойдешь в церковь и помолишься за мою душу, подумал Джонатан.
– Симона, пусть пройдет немного времени. Не говори сейчас лишнего.
