Гера: Приходилось бывать.
Приходилось бывать? Интересно…
Гера: Скажи, тебя охраняют?
Жека: Да никто меня не охраняет! Здесь у двери даже ручки нет.
Гера (растерянно): Ручки нет? А где же она?
Жека: Я ее отломал.
Гера: Ты? Отломал ручку? Как? Тебя били?
Жека: Попробовали бы они меня бить. Но была заварушка. Вообще, есть что рассказать.
Гера: Расскажешь, старик, обязательно расскажешь! Сегодня же! Мы с тобой вечером в «Метрополь» завалимся! В Боярский зал. Но сначала ты должен оттуда выйти. И тебя никто не станет искать, потому что дело не в тебе. Слушай меня внимательно! Значит так – выходи сейчас из кабинета и спускайся вниз…
Жека: Там милиционер стоит… На входе… На выходе то есть.
А что значит – не во мне дело? А в ком же?
Гера: Милиционера уведет Анжелика.
Анжелика? Какая еще Анжелика?
Жека: Какая Анжелика?
Гера: Подойди снова к окну и ты ее увидишь. Твоя Анжелика.
Одной рукой я прижимаю трубку к уху, другой беру аппарат и подхожу к окну – благо провод длинный. Рядом с машиной стоит Анжелика. Настоящая Анжелика: смесь Клаудии Шиффер и Линды Евангелисты, причем от каждой она взяла все самое лучшее. И где только, в каком заповеднике красавиц Гера таких находит? Длинная шуба расстегнута, под ней кожаная миниюбка. Анжелика смотрит на меня и улыбается… Наверно, я тоже улыбаюсь? Наверно…
Гера: Слушай меня внимательно! Ровно через минуту Анжелика забежит в эту гнусную контору и скажет милиционеру, что только что в этой подворотне бомж выдернул у нее из рук сумочку с тремя тысячами долларов. Мент побежит за ней…
Жека: А если не побежит?
Хотя, старик, ты прав, побежит. За такой любой побежит…
Гера: Побежит, за полторы тысячи побежит, не перебивай! Но долго задерживать его она не сможет. Две-три минуты, не больше. За это время ты должен выйти в коридор, спуститься по лестнице и… Не нервничай, не торопись и не беги. Ни в коем случае не беги! Вежливо здоровайся с каждым, кто встретится… Спускайся по лестнице, выходи на улицу и садись в машину.
Жека: В какую машину?
Гера (кричит): В мою, идиот!
А я подумал – в «автозак». Привычка, знаете, ли…
Значит, так? Ну что ж, значит, так! Хотя я думал, что все будет не так… Я думал, когда все выяснится, они принесут мне свои извинения, хотя и не сразу, но я их приму, и мы все вместе посмеемся. И я скажу шутливо: «А был ли мальчик?» А был ли мальчик… А мальчик действительно был, но ты, скотина и свинья, о нем совершенно забыл! Он был и есть!
Жека: Старик, надо помочь одному человеку.
Гера (кричит): Ты, как всегда, думаешь обо всем, кроме того, о чем нужно думать в данный момент! О себе думай, а не о других!
Жека: Паренек… Славный… Знаешь, как он сказал: «Я верю, что Россия с колен поднимется».
Гера (кричит): Достали вы меня со своей Россией! И с ее коленями! Заколебали…
Что ж, Гера имеет право так говорить. Он немец, и он имеет право так говорить.
Гера (кричит): Они пошли!
Можешь не кричать, я сам вижу, что они пошли… Анжелика – первая… (А она хорошая актриса!) Мент трусит за ней и растеряно вертит головой.
Жека: Ему нужны деньги.
Гера: Кому?
Жека: Ему… Пареньку…
Гера: Сколько?
Жека: Десять тысяч. Долларов.
Гера: Хорошо. Все будет. Только выходи!
Я знал, что Гера не откажет, я знал! Это Гера, это мой друг Гера…
А это совсем не тот милиционер, который нас с Сокрушилиным не хотел пускать, другой. Добродушный здоровяк. Но жадный, конечно, – услышал про три тысячи долларов и бросил всё, вверенный пост оставил. Хотя почему жадный? Почему ты, Золоторотов, всегда думаешь про людей плохо? Человек защищает женщину, спасает ее честно нажитые сбережения, бежит в неизвестность, навстречу опасности, в темную подворотню… А там его, может, бандит подкарауливает? А в руке у него нож. Ножик… НОЖИЧЕК!
А Гера сидит в своем красном «Ягуаре», сам красный, как его «Ягуар», и кричит в свой мобильник. Трубка лежит на подоконнике, но я слышу:
– Беги, Жека, беги!!!
Это мой друг. Один единственный друг. Я бы всем пожелал иметь такого друга. А я вспомнил, старик, твой анекдот про каток! Кстати, он не про каток, а про русского интеллигента. Из серии анекдотов про русских интеллигентов. В общем, попал русский интеллигент под каток. Отлепили его, ха-ха, от асфальта и думают: на что бы его теперь употребить? Положили как коврик под дверь. Лежал он там долго, и все об него ноги вытирали, а потом решили постирать – загрязнился. Постирали. В стиральной машине, отжали и повесили на веревочке сушить. А была весна, ветерок свежий, дунул, простудился русский интеллигент и умер. Глупый анекдот. Глупый и несправедливый. А Гера так орет в своем «Ягуаре», что прохожие оглядываются. Надо его успокоить.
– Алло, старик, успокойся…
– Ур-род, ну какой же ты урод!!
Называй меня, как хочешь, я не обижусь. Никогда и ни за что я на тебя не обижусь. А интересно, ему понравилась моя Даша?
– Старик, тебе понравилась моя Даша?
– Какая Даша? Какая, к чёрту, Даша? А, эта? Кстати, по паспорту она Оксана. Из Кировограда.
– Какая Оксана, старик, ты был у какой-то другой девушки…
– И она дала мне твой телефон? Обычная украинская проститутка. «Иры»! Я стащил с нее пьяного клиента, рыжего хама, настучал ему по башке, да и ее пришлось встряхнуть. Обкурилась и хохотала все время… Обычная хохляцкая дрянь!
– Старик, извинись! Немедленно извинись!
– Жека, я тебя умоляю, выходи из кабинета, спускайся по лестнице и…
– Извинись!
– Урод! Ну какой же ты урод! Разве ты не понял, они искали лоха, чтобы повесить на него всех собак!
– Я не понимаю, о чем ты говоришь? Каких всех собак? Каких всех?
– Ну не всех – одну. Но самую шелудивую. Искали и нашли… Главного лоха Москвы
– Я требую – извинись.
– Кретин! Идиот! Лох!
Нет, это надо прекращать! Я бросаю трубку и отхожу от окна. У меня дрожат руки, это видно невооруженным взглядом. Это нервы! А расшатались они у меня здесь… Но я прав! Тот редкий случай, когда я прав. Хотя… Я вытягиваю шею и смотрю вниз. Разбрасывая ошметки грязи, «Ягуар» срывается с места и исчезает за углом. Скатертью дорожка, Герман Генрихович! Спасибо вам, Герман Генрихович, большое русское спасибо! А за лоха – спасибо отдельное! Вот уже порадовал, вот уж повеселил! Только, извини, не ты первый, дома этим словом частенько меня величают. А Женька недавно (не помню, правда, по какому поводу) сказала даже: «Лох всея Руси». Так что, извини, твой «главный лох Москвы» просто отдыхает! Только объясните мне, что сие слово значит? Алиска однажды так сформулировала: «Лох – это человек, которого легко обмануть». Тогда, братцы, это не про меня, обмануть меня совсем нелегко, я, между прочим, всегда проверяю сдачу, не отходя от кассы, и дважды устраивал скандалы, когда меня пытались обсчитать, правда, в первом случае кассирша просто ошиблась, а во втором я сам себя обсчитал и долго потом извинялся, но сути это не меняет – считать себя лохом я не имею права, а вот в отношении кретина и идиота ты, скорее всего, прав. «Некоторые люди постоянно читают, чтобы не думать», – сказал ты однажды, имея в виду одного человека. На что этот человек возразил: «Но невозможно думать, не присев в одиночестве хотя бы на минутку». Вот я присел, и знаешь, что понял? Да, друг может быть только один. Но это не всё, это еще не всё… Наберись мужества и слушай дальше: ИЛИ НИ ОДНОГО!
А руки по-прежнему дрожат.
– Золоторотов?
– Я?
– Вы – Золоторотов?
– Да, я…
– Руки.
Когда мне страшно, когда мне трудно, когда хочется упасть, я вспоминаю ту ночь… Тогда тоже был такой же или почти такой же влажный, осязаемый воздух и такое же скопление и беспрерывное движение, такое же роение людей, жаждущих свободы, только там их было еще больше – в десятки, в сотни, в тысячи раз! А первый, кого я там увидел, был тот убогий человечек… И даже не человечек, а полчеловечка! Его кажущаяся очень большой голова сидела на узких плечах, прикрепленных прямо к тазу, туловище практически отсутствовало – такой вот несчастный убогий калека. Он шел сквозь толпу медленно, с трудом переставляя свои несоразмерно длинные ноги. Он был меньше меня вполовину! Я встретился с ним взглядом. В его глазах была жажда свободы. Мне кажется, если бы в тот момент ему предложили выбор: его недостающее туловище или свобода, свобода России – он выбрал бы последнее. (Будь я скульптором, я бы поставил ему там же, перед Белым домом памятник, как памятник Свободе! И никаких излишеств, никакого ложного пафоса – одна простая бронзовая фигурка несчастного, да нет, счастливого уродца!) В его глазах была жажда свободы, а я смотрел на него и думал: «Зачем ты сюда пришел, ведь если начнется паника, тебя сразу затопчут». А паника была вполне возможна, особенно под утро, когда все устали и изнервничались и началась самая настоящая шпиономания, и когда меня взяли… Да! Чёрт! Чёрт побери, меня там тоже взяли! (Им не понравилось, что я в плаще и берете, подумали что «альфовец», тоже мне, нашли «альфовца».) Взяли… – Тебя периодически берут, пора бы уже и привыкнуть! – А потом я увидел Андрея Битова и от растерянности остановился – в двух шагах, прямо напротив. (У него были закрыты глаза и он меня не видел.) Он был очень красив, как, наверное, бывают красивы только писатели в минуты творческого вдохновения. Я не могу сказать, что Андрей Битов – мой самый любимый писатель, видимо, он все-таки для меня сложноват, «Пушкинский дом» пришлось прочесть дважды, прежде чем понять, но сути это не меняет, он – писатель, настоящий писатель! Это для меня, как чудо, – он сидит в своей каморке, в своей кухоньке, в своем кабинетике и – разговаривает со мной… Он не знает меня, Евгения Золоторотова, он даже не догадывается о моем существовании, а разговаривает именно со мной – вот что меня всегда в писательстве поражало! А он стоял, не открывая глаз, красивый и загадочный, и, как мне кажется, тоже что-то такое чувствовал…
