– Начинается, – проворчала Касс. – Сейчас последует рассказ о том, где ты был, когда застрелили Кеннеди. С леденящими душу подробностями. Если я в очередной раз услышу такое от бэби-бумера, меня, ей-богу, вырвет.
– Я был в восьмом классе, – начал Ранди. – Мы как раз вышли из спортивного зала и…
– Обвинению нечего добавить, – сказала Касс.
– Это действительно был удар, – заметил Ранди. – Разве твое поколение перенесло что-нибудь подобное? Если не считать, конечно, кражи интимных фотографий Пэрис Хилтон.
– Почему твое поколение так зациклено на самом себе? – спросила Касс. – Ты не думаешь, что таким же ударом для всех была, например, смерть Франклина Рузвельта после четырех лет страшной мировой войны?
– Кто такой Франклин Рузвельт? – поинтересовался Терри, подмигнув Ранди.
– Прошу прощения, – сказала Касс, не взяв наживку. – Я запамятовала, что бумеров не интересует то, что было до сорок шестого года.
– Твоя правда, – согласился Терри. – Мы были по горло заняты бедствиями, которые шли одно за другим. Джон Кеннеди, Роберт Кеннеди, Мартин Лютер Кинг, Вьетнам…
– Вьетнам? Напомни мне, не в эту ли войну восемьдесят процентов твоего поколения уклонилось от призыва?
– Это была не очень хорошая война.
– А вы, значит, ждали войны получше?
– Я до сих пор жду, – заметил Ранди.
– Потом был Уотергейт… – начал Терри.
– Верно. И вас, бедных бэби-бумеров, это событие лишило всяких иллюзий. Какой удар! Вы, видимо, росли в полной уверенности, что такого не бывает и быть не может.
– Инфляция, бензиновый кризис… К твоему сведению, мисс Благородное Негодование, я большую часть семидесятых, чтобы ездить на машине, воровал бензин из соседских газонокосилок.
– Медаль Чести от конгресса Терри Таккеру!
– Мне очень неприятно прерывать столь блестящую иеремиаду, – сказал Ранди, – но мне сегодня звонил Митч Глинт из АББА. Он хочет сделать заявление на очередном заседании комиссии.
– Что ему нужно? – спросила Касс.
– Просто сделать маленькое, ну, заявление.
– Дай попробую угадать. Бумерский манифест? По-моему, они уже получили все мыслимое. Чего им еще? Тостеры оплатить? Настенные часы? Кухонные ножи? Может быть, увеличители члена?
Ранди поджал губы.
– Он упомянул о… Он вроде бы хочет…
– Говори, не бойся, – подбодрила его Касс. – Я уже потеряла способность удивляться. И ужасаться.
– В общем, что-то вроде… Арлингтонского кладбища для совершивших «восхождение».
Касс уставилась на него.
– Им нужно собственное кладбище? И где должна быть выделена эта земля чести и славы? Постой, не говори, я знаю: прямо здесь, в Вашингтоне, на Молле. А что? Убрать мемориал Линкольна и устроить кладбище. Чем, собственно, Линкольн так отличился?
– Я не думаю, что им особенно важно, где это будет. Послушай. Если так мы заручимся поддержкой самого мощного бумерского лобби, почему нет? Политика – это торг. Чтобы получать, надо давать.
– Не лучше ли сразу обеспечить каждому бумеру криогенную заморозку за счет моего поколения и оживить их одним махом, когда будут побеждены все болезни и глобальное потепление, а на Ближнем Востоке установится мир? Ведь сколько они, бедные бумеры, перестрадали!
– Гм, – сказал Ранди. – Это мысль.
– Можешь сделать это центральной темой своей вице-президентской кампании.
– Куда ты? – спросил Ранди.
– Хочу найти какой-нибудь «БМВ», он же «бумер», и располосовать шины, – объяснила Касс.
Последнее заседание «комиссии по „восхождению“ и снижению налогового бремени» было объявлено открытым.
Гидеон Пейн явился с перебинтованной головой и в темных очках. Вылитый Человек-Невидимка. Его ужасала мысль, что русские проститутки, которым он, как он думал, подарил свои драгоценные часы, смогут увидеть его по телевизору и узнать. Его вид, разумеется, всех ошеломил. Он объяснил, что перенес лазерную операцию на глазах и в период выздоровления упал с лестницы.
– Заверяю вас, – сказал он репортерам, – что внутри у меня все работает отлично.
Они облизывались, предвкушая финальную схватку между ним и его противницей. Но их ждало разочарование: войдя в зал и увидев Пейна в таком состоянии, Касс двинулась к нему. Произошел разговор, которого репортеры слышать не могли.
– Ваше преподобие, – сказала она, – что случилось? Вы нездоровы?
Гидеон, застигнутый врасплох ее мягким, сочувственным тоном, промямлил:
– Э… да. Несчастный случай.
– Очень жаль. Но вы идете на поправку?
– Да, да. Мне гораздо лучше.
– Я не очень-то ласково с вами обходилась.
Гидеон не знал, как на это реагировать. У него занялось дыхание. Он чувствовал запах ее духов.
– Но ведь и вы, – продолжила Касс, – были ко мне не слишком доброжелательны.
Гидеон прокашлялся. Она была сногсшибательно красива… Он выдавил из себя только:
– Да, это… наверно, так. У нас получился плохой старт.
– Хотите верьте, хотите нет, – сказала она, – но мы с ним не занимались сексом на минном поле.
– А я не убивал свою мать.
– Я верю вам.
Касс протянула ему руку. Защелкали фотоаппараты. Гидеон, поколебавшись, пожал ей руку. Ее ладонь была мягкая. Ему хотелось держать ее вечно.
– Что ж, замечательно… – Она улыбнулась и пошла на свое место.
– Что это за хренотень такая? – спросил репортер «Вашингтон пост» колумниста «Таймс».
Когда Касс садилась рядом с Ранди, он посмотрел на нее.
– Сначала Северная Корея, а теперь Гидеон Пейн? – прошептал он.
– Мне надоело злиться на всё и на всех.
– Ты забыла, что его предок застрелил моего предка? И что он заявил, будто я трахал тебя на минном поле?
– Ранди, – сказала она, – ты трахал меня везде, кроме этого минного поля.
– Как прикажешь это понимать? – спросил Ранди.
Председатель стукнул молотком, призывая зал к тишине.
– Что-то происходит, – заметил репортер «Пост», глядя на обменивающихся репликами Ранди и Касс и жалея, что не привел специалиста по чтению с губ.
Два месяца спустя…
Мало каких отчетов комиссий в истории – если не считать тех случаев, когда расследовали убийство президента, – ждали с таким нетерпением, как отчета комиссии по «восхождению».
Председательствовал в ней бывший сенатор, министр труда, министр энергетики и представитель США в международной организации с центром в Брюсселе, чьи реальные задачи никто ни разу толком не определил. Само его имя – Баском П.Бледсоу – ассоциировалось с костюмом в тонкую полоску, деревянными стенными панелями и приглушенными голосами. Он внушал спокойствие посредством скуки. Тают ли полярные льды, летит ли на нас астероид, рушится ли международная банковская система, погружается ли в хаос Латинская Америка – голос Баскома П.Бледсоу не повысится, пот его не прошибет. В момент подлинного апокалипсиса он негромко кашлянет и скажет: «Судя по всему, существенного улучшения ситуации не наблюдается». Не человек, а анестезийный препарат – идеальная фигура, чтобы возглавить орган, который должен решить, является ли массовое самоубийство адекватной реакцией на крах системы социального обеспечения. Неудивительно, что президент назначил его председателем комиссии.
Взвесив мнения различных ее членов, Бледсоу сформулировал вывод с редкими в Вашингтоне ясностью и лаконизмом: «Необходимо дальнейшее изучение вопроса».
Надеявшиеся на «бурю и натиск» испытали разочарование. Натиска в официальном заявлении не чувствовалось, бури – тем более. У члена комиссии Кассандры Девайн, напротив, бури и натиска было в избытке.
– Это просто смехотворно! – негодовала она. – «Необходимо дальнейшее изучение»! Так можно говорить о… палеонтологии.
– Радость моя, – сказал Ранди, – не заводись ты из-за этого. Мы сделали все, что могли.
– Нас использовали. Как ты не понимаешь?
– Этап пройден. Надо двигаться дальше.
– Что ты имеешь в виду?
– Иногда надо бороться, иногда не надо, – объяснил Ранди. – Сейчас как раз не надо. Время войне, и время миру.
Белый дом выпустил заявление, где поблагодарил Бледсоу и членов комиссии за «самопожертвование, усердие и добросовестную работу». На следующий день во время пресс-конференции на вопрос об отчете комиссии президент ответил, что он тоже сторонник дальнейшего изучения проблемы и считает определенный этап успешно пройденным.
– Пройденным? Забавно, – сказала Касс Ранди. – Белый дом пользуется теми же выражениями, что и ты.
– Расхожий оборот, – отмахнулся Ранди.
– Именно так – этап за этапом – мы и дошли до нынешнего состояния. Не надо никаких этапов! Вопрос надо решить здесь и сейчас.
– Слона по ложечке едят, – возразил Ранди.
