Олег Гладов - Любовь Стратегического Назначения

От его прикосновения она вздрогнула — судорога (как удар током) проскочила от копчика к лопаткам. Целую секунду ему казалось, что она отворачивается от него. Как только эта секунда закончилась, она распрямилась как пружина и ударила его локтем в лицо. Из-за того что злость и ненависть застилали её глаза, Юка не попала ни в нос, ни в подбородок. Удар вышел смазанным и пришёлся по губам, которые моментально лопнули в нескольких местах. Просто Игорь схватился за лицо. Потом посмотрел на свои окровавленные руки и с каким-то невнятным урчанием кинулся к Юке.

В сверкающей дверце холодильника отразилась вспышка молнии: какой-то металлический предмет в её руке поймал отблеск потолочного светильника за мгновение до встречи с лицом Игоря Реймера.

— Пить что-нибудь будете?

За окнами быстрые серые тени. Непрерывный ритмичный шум вокруг. Позвякивание. Мир плавно покачивается.

— Будете что-нибудь пить?

— А? — девушка, одиноко сидящая за столиком в вагоне ресторане, вздрагивает и поворачивается: наконец-то поняла, что официантка обращается к ней.

— Вы пить что-нибудь будете? — терпеливо повторяет стоящая у стола грузная женщина с блокнотом.

— Пить?

Пить.

Юка знала, как выглядит алкоголь и что он может делать с людьми. Юка видела, как могут выглядеть люди, пьющие его, и что они — эти люди — могут делать с другими людьми. Она много что повидала за свои двадцать три года, много чего сделала — даже убила человека — а вот алкоголя и глотка не попробовала.

Вилка вошла в череп Игоря Реймера сквозь правый глаз с негромким звуком. Звуком, при воспоминании о котором, судорога раз за разом скручивала мышцы спины, проскакивая от копчика к лопаткам и спустя полсекунды — высыпая мурашками за уши.

Он умер, корчась на полу и издавая звуки гораздо страшнее, но Юку передёргивало при воспоминании о чавкнувшем глазе, принимающем в себя четыре блестящих зубца.

Он умирал на полу, а она дрожащими пальцами расстёгивала его портфель. Одним рывком (фххх!) выдернула пачку наличных из пухлого чёрного портмоне. Сунула, неаккуратно сминая холодными пальцами, пригоршню сухо шелестящих купюр в карман куртки. Выбежала через дверь чёрного хода на задний двор. Мимо пустого бассейна, засыпанного снегом, рывком подтянувшись, перемахнула через калитку. Пробежала по узкому переулку и оказалась на соседней улице.

На далёком перекрёстке стоял, ожидая зелёного сине-белый троллейбус. Она, выпуская клубы пара изо рта, посмотрела в другую сторону, сразу же вскинула руку: на противоположной стороне тормознула красная «копейка». Юка, мелко перебирая ногами и два раза чуть не упав, перебежала укатанную в лёд дорогу.

Плюхнулась на сидение. Повернулась к усатому деду в кепке:

— Стаханов… вокзал…

— Это Алмазное, чтоль?

— Да.

— Сто!

— Как скажете… — ей казалось, что всё происходит слишком медленно.

— Ну, поехали… — дед снял машину с «ручника», и они действительно поехали.

Он, поминутно чертыхаясь и кляня дороговизну на хорошую зимнюю резину, умудрялся задавать своей пассажирке какие-то вопросы. Но, видя, что каждый такой вопрос растворяется в воздухе без ответа, успокоился и включил радио.

Минут сорок выбирались из города. Потом больше часа ехали по трассе мимо каких-то маленьких городков и посёлков. Долго плелись вдоль огромного завода, трубы которого упирались в низкие и быстрые серые тучи.

Она не замечала этого. Она невидяще смотрела в боковое стекло, отвернув от водителя своё лицо.

Она ничего не видела и не слышала вокруг.

Юка была в ступоре.

В астральной каталепсии.

В вакууме.

Она бежит — это инстинкт.

Она бежит не перепуганным белковым организмом в никуда. Она знает куда бежит — это навык. Она боится, но не делает глупостей: это и инстинкт, и навык одновременно.

Она знает свой болевой порог. Она знает, что сейчас в шоке. Лёгком ли, тяжёлом — пока не поняла. Знает, что это пройдёт.

Она никак не поймёт, что это за странное ощущение: словно кто-то кричит ей изо всех сил в уши, а она слышит только слабый шёпот. Словно кто-то лупит в полупрозрачную ледяную стену кулаками, а она ощущает только слабую вибрацию. Словно кто-то огромными глазами хочет высмотреть её там — среди инстинктов и навыков. Высмотреть, достучаться, докричаться. Юка расшифровывает это, как:

Что ты делаешь??? Что ты делаешь, Юля??? Что ты делаешь???

Я — ЮКА! — говорит она, повышая свой внутренний голос.

Я! ЮКА! — кричит она внутренняя, заткнув уши изнутри.

Я!!! ЮКА!!! — рычит она, отгораживаясь бронированной стеной от полупрозрачного льда. От мечущейся за ним тени. От крика-шёпота. От огромных глаз. Она отгораживается стеной от всего, что ей сейчас мешает.

Ей нужны инстинкты и навыки.

Навыки и инстинкты.

Больше ничего.

Она суёт деду обещанные «сто» одной хрустящей бумажкой.

— Спасибо, — говорит водила таким тоном, словно до последнего не верил в то, что Юка заплатит.

— На здоровье… — вполголоса буркает она, выбираясь из машины.

Она неожиданно очень (до боли в мочевом пузыре) хочет писать. Вбегает в станционный туалет — воняющее замёрзшим дерьмом и мочой кирпичное строение. Рассадник циститов и простатитов. Юка в тонкой, но тёплой курточке с капюшоном и в джинсах. Она пытается расстегнуть ширинку и вдруг понимает, что на ней всё ещё надет кухонный фартук Реймеров: красный, клеёнчатый кусок ткани с петлёй под голову и «липучками» на пояснице. С тремя белыми пингвинами и буквами «I LOVE MY HOME». Идеально выкроенный и удобный. И торчащий сейчас из под куртки. Словно Юка напялила красную юбку поверх штанов. Она быстро снимает фартук через голову и, свернув его пополам, скатывает затем в тонкую колбаску. Пихает получившееся в покрытое жёлтым льдом очко. Наконец садится и с облегчением писает. Потом, не выходя из туалета и непрерывно куря, ждёт первый попавшийся поезд.

Когда его, наконец, объявляют, когда говорят, на какой путь он прибывает и сколько будет стоять, — Юка бросает под ноги пустую пачку.

Она ждёт, когда поезд полностью остановится. Видит, как проводники открывают двери вагонов — и только тогда, чувствуя, как кончики ушей прижимаются к затылку, — покидает своё укрытие и пересекает открытое пространство до платформы № 2.

Рейс из одной столицы в другую. Народу много — высыпали в станционные ларьки за пивом и просто покурить. Тех, кто пытается впихнуться в плацкарты и купе с разнокалиберным багажом, — тоже хватает. Юка быстро идёт вдоль состава и подходит ко всем проводникам подряд. Договаривается в пятом по счёту плацкартном вагоне. Ей достаётся боковое верхнее. Когда поезд трогается, она заходит в туалет и, закрывшись, снимает с себя куртку и шерстяную кофту на молнии. Под ними — поясная сумка поверх чёрной футболки. Даже скорее широкий пояс с карманами. Такой узкий, что под облегающей кофтой его не заметно. Это — весь её багаж, который всегда с ней. Она быстро проверяет самый большой карман на молнии — паспорт. В соседнем — тонкая пачка денег. Юка быстро пересчитывает мятый комок из кармана куртки. Вращая на животе сумку-пояс, распихивает большинство купюр по маленьким карманчикам. Оставшиеся засовывает во все карманы джинсов. Она моет руки, тяжело глядя на себя в зеркало и выискивая следы паники в мышцах лица и выражении глаз. Потом надевает кофту и застёгивает её до подбородка. Распустив свои чёрные волосы, едва достигающие плеч, заново утягивает их резинкой в тугой хвост. Вернувшись на место, бросает куртку на свою полку.

Она присаживается — отделённая от соседа узким столиком. Она видит на его руке часы и понимает, что в красную «копейку» села (уже? всего?) три часа назад.

Юка ничего не ест весь день: от вида и запаха пищи её мутит. Словно сговорившись, люди вокруг непрерывно едят. Она знает, что никакой это не заговор. Что так всегда.

Поздним декабрьским вечером на большом вокзале она выходит будто бы покурить с компанией таких же табакозависимых, как и она. Назад в вагон, как и в поезд, Юка не возвращается. Проводница замечает её отсутствие только через пять остановок.

Двое суток спустя, бледная, коротко стриженая девушка с модным в этом сезоне оттенком светлых волос вошла в вагон-ресторан фирменного поезда, совершающего один из самых длинных рейсов на материке. Вагон-ресторан был в этот час почти пуст. Девушка, не смотря по сторонам, прошла в центр и села за четырёхместный стол. Официантка, привычно покачиваясь вместе с вагоном, принесла ей меню. Раскрыла. Положила на стол. Девушка, словно не замечая этого, смотрела в окно. Официантка вернулась к кухне: болтать с поваром. Посетительница, колебаясь в одной амплитуде с вагоном, невидяще смотрела в окно. Официантка вернулась через пять минут, открыла блокнот:

— Выбрали?