К улице особняк был повернут спиной и скромной калиткой. Парадный вход располагался во дворе. Мраморные ступени вели к круглым стеклянным шлюзам, напоминающим пуленепробиваемые барокамеры, и сквозь эти шлюзы, как сквозь двери рая, посетитель видел фонтан в холле и фотографически-неподвижных охранников.
Аня не видела таких шлюзов даже в Сити. Чтобы пройти сквозь них, посетителю надо было при помощи выданной тут же карточки отворить одну из дверей и потом ждать, пока подозрительная аппаратура не изучит тебя и не выдаст добро: только после этого отворялась вторая дверь. Сумки надо было сдавать отдельно.
Однако при виде спутников Ани охранники заблокировали шлюзы в положении «открыто» и не спросили ни у кого документы. Один из сопровождающих остался болтать с охранниками, другой проводил ее на третий этаж: там, отдельно от всех помещений здания, располагалась приемная ее отца с белозубой секретаршей.
Возле двери кабинета черным по латуни было вырезано «Семен Аркадьевич Собинов. Генеральный директор АО „Авиарусь“».
В кабинете был письменный стол, аквариум с пираньями и сто квадратных метров паркета, бронзы и красного дерева. В углу, как ростральная колонна, высился сейф. Стол был занят — за ним сидел человек, похожий на крысу в галстуке. Перед человеком на тонкой бронзовой ножке стоял белоснежный самолет с надписью «Авиарусь».
Аня подошла к человеку вплотную. Почему-то она глядела на него снизу вверх, хотя он сидел, а она стояла.
— Здравствуйте, — сказала Аня, — вы Семен Собинов?
— Нет, — ответил человек, — меня зовут Алексей Измайлович Защека, и я исполняю обязанности…
— Тогда убирайтесь из этого кресла, — сказала Аня.
Шея Защеки от изумления вылезла из галстука.
— Но позвольте… почему?
— Потому что это кресло Собинова и я его дочь.
Защека встал.
— Это заметно, — сказал он.
— Кто назначил вас исполняющим обязанности?
— Собственно, никто. Но на четыре назначен совет директоров…
— Кто, по российскому законодательству, назначает генерального директора: совет директоров или собрание акционеров?
Защека сморгнул.
— В этой компании… совет директоров.
— В таком случае потрудитесь объяснить совету директоров, что генеральным директором буду я. А до четырех часов я буду исполнять обязанности.
Защека пожал плечами.
— С великим удовольствием, Анна Семеновна, — сказал он, — а простите, нас в переговорной посетители ждут. С ними кто будет общаться — я или тоже вы?
— Разумеется, я, — сказала Аня.
Защека помолчал и нажал на селектор.
— Вика, — сказал он, — там Зубицкий в нижней переговорной, пусть поднимется.
Поклонился и вышел из кабинета.
* * *
Посетителей оказалось трое. Двое были в серых пиджаках, белых рубашках и подобранных в тон галстуках. Они напоминали репринт одного и того же издания, напечатанного пятьдесят и двадцать лет назад. Третий был угрюмый сорокалетний человек с бритой головой и вытатуированными на пальцах перстнями.
— Зубицкий Михаил Александрович, — представился тот экземпляр, которому было пятьдесят.
— Зубицкий Игорь Михайлович, — представился тот, кому двадцать.
— Анна Собинова, — сказала Аня.
Третий, в перстнях, не представился никак.
Аня усадила всех троих за круглый столик для совещаний, как раз около аквариума с пираньями. Все расселись куда как, и только человек в перстнях обошел стол и уселся лицом ко входу.
— Чаю? — спросила Аня.
Посетители кивнули. Аня нажала кнопку, и вошла секретарша Вика.
— Принесите чай, — сказала Аня, — вам какой? Черный? Зеленый?
— Зеленый, — сказал старший.
— Черный, — сказал младший.
— А у вас чай в пакетиках? — спросил тот, который с перстнями.
Секретарша кивнула.
— Мне, пожалуйста, полчашечки кипятка, а остальное — пакетики.
Аня посмотрела на свое отражение в аквариуме с пираньями и вдруг поняла, что она одета не очень хорошо. На ней были футболка и джинсы, в которых она прилетела из Лондона. Это была очень правильная одежда для студентки Лондонской школы экономики, но Аня не была уверена, что эта одежда подходит для стометрового офиса с дворцовым паркетом и южноамериканскими пираньями. Кроме того, это была не траурная одежда.
Наступила неловкая пауза, в течение которой человек с перстнями наблюдал за пираньями, а Зубицкий-старший смотрел на Аню. Он смотрел на нее так, что Аня невольно снова покосилась на аквариум, чтобы проверить, не порвалась ли ее футболка на груди.
Никто не имел права так на нее смотреть!
Особенно когда отец мертв!
Зубицкий Ане страшно не понравился, но еще больше ей не понравился человек, который попросил полчашки кипятка. А остальное — пакетиками. Она вспомнила, как это называется. Чифир. Да, чифир, очень густо заваренный чай. Этот чай пьют в тюрьме. Значит, этот человек был в тюрьме. Спрашивается, зачем этот человек пришел вместе с кредиторами ее отца?
Надо было что-то делать, но что? Аня вспомнила, что Стас предлагал ей свою помощь. Можно было встать, выйти в комнату отдыха и набрать номер Стаса. А можно было попросить подняться в кабинет тех двух парней, Игоря и Петю. Но это означало — сдаться. И с самого начала отказаться от самостоятельного расследования. А если это Стас убил ее отца? Как она может просить его о помощи?
Послышался цокот каблучков, и в кабинет вошла секретарша с подносом. На подносе стояли два чайничка с чаем и стакан с чифирем.
Секретарша Вика расставила чашки, очень-очень сладко улыбнулась Зубицкому-младшему и вышла. По ее походке было видно, что она принимает пол этого кабинета за подиум. Наверное, отцу это нравилось. Аня про себя порешила секретаршу уволить.
Зубицкий-старший налил себе чашку и откашлялся перед разговором.
— Простите, — сказала Аня, — вы все… от одной организации?
— Да.
— А я одна. Мой отец не советовал мне вести переговоры, если я одна, а собеседников — трое. Поэтому у меня предложение — либо мы переговорим с вами вдвоем, либо, — Аня широко улыбнулась и очень пристально взглянула на человека, пившего пакетики от чая, — с моей стороны нас тоже будет трое.
Зубицкий и человек с перстями переглянулись. Человек с перстнями еле заметно поднял брови. Зубицкие вышли из кабинета, как игрок, удаленный с поля по свистку судьи.
— Олег, — сказал человек с перстнями.
— А?
— Если Стас будет спрашивать, кто приходил, скажи, что приходил Олег Васильевич.
— Что вам надо от компании?
— Денег.
— Сколько?
У Олега Васильевича были очень странные глаза. Нельзя сказать, чтобы они бегали. Скорее они походили на локаторы, которые медленно обследовали все узловые точки комнаты — и вместе с тем всегда смотрели прямо на Аню.
— Три миллиона, без штрафов и пеней. За поставленный керосин. Акты сверки возьмешь у коммерсантов, — последовал кивок в сторону дверей. — Два миллиона девятьсот шестьдесят тысяч, если быть точным.
— Акты сверки? Это… за сколько?
— За два года. Больше мы ждать не намерены.
— А почему вы раньше ждали?
— Раньше в компании денег не было. Теперь есть. За самолеты.
— За какие самолеты?
— Твой отец продал самолеты. Три старых «Ила», три Ту-154, десять новых Ту-204. Покупатель — авиакомпания «Скайгейт». Васька Никитин. Он уже летает по этим маршрутам.
Слово SkyGate было произнесено с неподражаемым рязанским выговором. Судя по акценту, Олег Васильевич не знал не только английского языка, но и латинского алфавита.
— Отец продал четырнадцать самолетов? Но это… это весь бизнес!
— В общем да.
— А почему он тогда не продал компанию?
— Если бы он продал компанию, «Скайгейт» вместе с самолетами получил бы долги. А долги у твоей компании больше активов. Так что это такой способ отделаться от кредиторов. Он же получал лавэ не на компанию. А на оффшорку.
Олег Васильевич помолчал, потом улыбнулся.
— Только нам безразлично, где эти деньги — здесь или на оффшорке. Главное, что они есть. И если нам даже сейчас не заплатят, мы будем считать эти долги безнадежными. А когда кредитор понимает, что долгов получить нельзя… все самое страшное случается из-за безнадежных долгов, ты меня понимаешь, Аня?
Аня понимала. Аня не понимала другое. Ее отец был замечательный, умный человек. Он был самым проницательным бизнесменом. Он был ловок, все говорили. Как же так получилось, что он в течение двух лет не платил за топливо для самолетов? Или не доплачивал, по крайней мере?
И сколько еще таких долгов?
Господи боже мой! Господи мой боже! Ане отчаянно хотелось убежать в другую комнату и позвонить Стасу.
А еще больше ей хотелось убежать и позвонить отцу. Если бы это было возможно.
