Он успел пробежать уже ярдов десять к тому моменту, как «Ревизоры» разгадали его намерение. Пятнадцать ярдов. Двадцать. Двадцать пять. Газон летел ему навстречу, Тодд отталкивался от него, и он удалялся, а потом опять стремительно приближался. Справа уже раздавался угрожающий топот погони. «Не оглядывайся! — твердил он, как заклинание. — Просто беги. Толчок одной ногой, потом другой. Широкие шаги. Вот еще пять ярдов осталось позади».
Когда он пересекал тридцатиярдовую линию, кто-то уже дышал ему в спину. Тодд ждал этого: он знал, что по крайней мере от двоих из «Ревизоров» ему не удастся убежать. Удивило его другое: мельком оглянувшись через плечо, он увидел Девэйна, стремительно приближающегося к нему поперек поля. Его короткие толстые ноги отталкивались от земли с карикатурной быстротой, как у героя мультфильма, а воздух вырывался из груди с хриплыми всхлипами. Следом за ним неслись, как Тодд и ожидал. Железный человек и азиат. Они бежали легко и грациозно, но лица их выражали мрачную решимость, и расстояние между ними и Тоддом стремительно сокращалось.
Он уже пересекал двадцатиярдовую линию, когда Девэйн вдруг резко развернулся и поставил азиату классический открытый блок. Краешком глаза Тодд видел, как они оба полетели на газон. Теперь соревнование на скорость шло только между ним и Железным человеком, и Тодд знал, что эту гонку ему не выиграть. Прикинув расстояние и угол движения, он решил, что неизбежно будет вытолкнут за границы поля где-нибудь в районе десятиярдовой линии.
Если только…
На пятнадцатиярдовой Тодд будто изо всех сил нажал на тормоз и сумел остановиться так неожиданно и резко, что Железный человек просто промчался мимо него с отчаянным воплем протеста, вылетел за границы поля и, споткнувшись, врезался лицом в синтетический газон. Теперь до самой конечной зоны перед Тоддом простиралось совершенно свободное пространство.
Он развернулся на пятках и, как триумфатор, вскинув мяч над головой, неторопливо пересек голевую линию. Этот жест всегда казался Тодду чересчур театральным и заносчивым, когда он видел его по телевизору в исполнении профессионалов, но, как сейчас выяснилось, был совершенно оправданным и даже необходимым, потому что позволял ему развернуться лицом к товарищам, которые с торжествующими криками уже бежали к нему навстречу. Тодд забросил мяч в небо, широко раскинул руки и ждал, глубоко дыша, словно старался впитать в себя всю эту ночь. Он жалел только о том, что Сара не видит его сейчас и никогда не узнает таким — не просто спортсменом-любителем, заработавшим решающие очки, но взрослым мужчиной в момент его величайшего триумфа и славы.
И в этот момент он увидел ее.
Тодд так и не понял, что заставило его посмотреть на пустые трибуны: интуиция, привычка, надежда или какой-то магнетизм, излучаемый ею, но Сара сидела там, в самом верхнем ряду, в тени комментаторской кабины. Она махала ему руками, и ее лицо сияло, а губы произносили неслышные слова, которые он понимал так ясно, как будто она стояла совсем рядом. Он и сам сказал бы ей эти слова, если бы через мгновение не был погребен под кучей ликующих потных тел.
* * *
— Куда, на хрен, подевался Тодд? — недоумевал Корренти. — Я бы его с удовольствием угостил.
Ларри пожал плечами:
— Он сказал, что придет.
— По-моему, он получил предложение поинтереснее, — усмехнулся Риччи Мерфи.
— Черт, ну и прорыв у него получился! — Барт Уильямс с восторгом покрутил головой. — Просто красавец! Шестьдесят пять ярдов на последней минуте так, как будто он один на поле. Такие прорывы надо по телевизору показывать.
— У него бы ни черта не вышло без помощи вот этого малыша, — напомнил Олафсон и любовно протер салфеткой и без того сверкающий череп Девэйна. — Видели, как он снес того засранца? Покатился по полю, как пустая бутылка.
— Старик Тодд бежал, как от смерти, — засмеялся Девэйн. — И правильно! Тот белый парень его в живых не оставил бы.
— Я лично его не виню за то, что он пренебрег нашей компанией, — объявил Барт. — После такого тачдауна парень заслуживает сладенького.
Корренти поднял бутылку с пивом:
— За Тодда! Хоть он и бросил нас ради какой-то цыпочки.
Ларри присоединился к тосту, хотя в глубине души ему не сочувствовал. Ему казалось, что Тодд поступил неправильно. Он должен был отпраздновать эту единственную в сезоне победу вместе с ними, тем более что он же и стал ее главным виновником. Без него праздник казался неполным.
— Ты уверен, что это не его жена? — спросил Олафсон и нахмурился. Он считался настоящим пуританином, никогда не смотрел эротических фильмов, воздерживался от алкоголя и так и не простил Клинтону историю с Моникой.
— Могу открыть тебе маленький секрет, — ухмыльнулся Корренти. — Если хочешь подержать за жопу собственную жену, не обязательно делать это среди ночи на стадионе.
Ларри, конечно, не был таким ханжой, как Олафсон, но подобное пренебрежение к приличиям шокировало даже его. После игры он ненадолго потерял Тодда из виду, потому что не смог отказать себе в удовольствии понаблюдать за тем, как пристыженные «Ревизоры» в сопровождении своих сексуальных подружек уныло покидают поле, и обнаружил, что его пассажир куда-то пропал, только на парковке.
— Кто-нибудь видел Тодда? — громко спросил он.
Девэйн кивнул на поле, в конце которого две темные фигуры обнимались, будто очумевшие от гормонов подростки. Даже с такого расстояния Ларри понял, что эта женщина — не жена Тодда. Год назад он как-то видел Кэти в супермаркете и, хотя, несомненно, оценил ее красоту, все-таки посчитал ее чересчур высокой, то есть выше его самого. Женщине, которая сейчас стояла рядом с Тоддом, приходилось вставать на цыпочки и вытягивать шею, чтобы поцеловать его.
Из деликатности Ларри решил дать им пару минут, но они, похоже, не собирались отрываться друг от друга. Он вовсе не желал стоять здесь всю ночь и наблюдать за тем, как приятель тискает задницу этой коротышки, поэтому решительно вернулся на поле и подошел к самозабвенно целующейся парочке. Остановившись метрах в двадцати от них, Ларри громко откашлялся.
— Что? — Тодд явно не обрадовался его появлению. — Что тебе?
— Ребята собираются в «Кэйси». Ты с нами?
— О господи. — Вздох Тодда был слышен даже с двадцати метров. — Я немного опоздаю. Ты пока иди, я подойду позже.
— Но ты точно придешь? Надо же отпраздновать.
— Да, да, приду. Минут через пятнадцать-двадцать. — Он замолчал, и, кажется, женщина что-то прошептала ему. — Максимум через полчаса.
— Точно?
— Господи, Ларри, я же сказал.
— Не хочу тебе мешать, но просто… Я потом хотел заехать на Блуберри-Корт и надеялся, что ты составишь мне компанию.
— А другие парни? Почему ты не попросишь кого-нибудь из них?
— Они полицейские. Им нельзя в это впутываться.
Тодд отпустил женщину и сделал несколько шагов в сторону Ларри:
— Послушай, сделай самому себе одолжение. Держись подальше от Блуберри-Корт. Тебя ведь опять арестуют.
Несколько секунд Ларри пристально смотрел на женщину, пытаясь вспомнить, где он мог ее видеть. Эти спутанные волосы и недовольное выражение определенно были ему знакомы. «Она больше подходит такому как я, — подумал он, — чем такому как Тодд».
— Мне наплевать. Пусть арестуют. Если хотят посадить меня в каталажку за то, что я пытаюсь защитить своих детей, пусть сажают. Пусть, твою мать, делают из меня мученика.
* * *
После того как все «Стражи» разошлись, Ларри еще долго сидел на капоте своего минивэна на стоянке у бара «Кэйси» и, как покинутый любовник, ждал Тодда. Он уже понимал, что тот его обманул, но все-таки надеялся.
Дело было не в том, что ему требовалась помощь. Действовать в одиночку было даже удобнее. Тодд все равно всегда только сидел в машине и отговаривал Ларри от всего, что тот собирался сделать. Уже поздно, Ларри. Не надо звонить в дверь в это время. Ты что, в самом деле хочешь поджечь этот мешок с дерьмом, Ларри? Послушай, дай этой старой леди отдохнуть. Она-то ведь не преступница. Но может, именно в этом Ларри и нуждался — в голосе разума, нашептывающем здравые доводы ему в ухо и удерживающем от самых безрассудных поступков, о которых он в последствии мог бы пожалеть. Если бы Тодд был рядом с ним в церкви Святой Риты, возможно, Ларри сумел бы сдержаться и не наделал бы всех тех глупостей, за которые теперь приходилось расплачиваться.
Хотя, если говорить честно, он нисколько не жалел о том, что спустил Макгорви с лестницы, и не собирался проливать слезы над его сломанной рукой, и, кстати говоря, его чувства разделяло большинство горожан. Дело, возбужденное против главы Комитета обеспокоенных родителей, возмущало их гораздо больше, чем тот факт, что человек, отсидевший срок за надругательство над детьми, заработал несколько синяков, падая с лестницы. В редакции на каждое письмо с осуждением «недопустимой грубости и насильственных методов» Ларри и требованием указать, кто назначил его «судьей, присяжным и исполнителем наказаний», приходилось два, в которых его поведение называлось «естественной и вполне оправданной реакцией», и еще третье, в котором он провозглашался героем.
