Таня сразу поняла, кто караулит у их квартиры. Только один человек мог смотреть на нее с подобной ненавистью и злобой. Они с Катенькой возвращались из Дома моды с примерки и в самом благостном расположении духа. А тут подарочек у двери.
— Здравствуйте, Галина, — сказала Татьяна ровным голосом, — проходите. Разуваться не нужно. Давайте ваше пальто.
Катенька удивленно посмотрела на Татьяну Петровну: почему их не знакомят? Еще больше удивилась ее строгому тону:
— Мы будем в гостиной, не беспокой нас, пожалуйста.
«Нужно ли в этой ситуации предлагать гостье чай, кофе? Выпить? Может, ноги помыть и педикюр сделать? Зачем она вообще явилась? Хочет закатить скандал? Предложить распилить Бориса на части? О чем мы можем говорить? А что я сама хотела сделать с Юлей? Убить! Застрелить из пистолета. И ведь получается: если Галина сейчас достанет наган и выстрелит мне в грудь, я не имею морального права осуждать ее и препятствовать ей. Вот только жить очень хочется».
Галине понадобилось три секунды, чтобы оценить соперницу. Конечно, старуха. Годы роскошной шубкой не прикроешь. Кроме того, блеклая, как засвеченный негатив. Волосы химией пережгла, прячет их в пучок, но патлы выбиваются на висках и на затылке. Косметика дорогая и умело наложена, так ведь и покойников гримируют.
«Спокойно, не радуйся, — приказала себе Галина. — Вспомни, как ты рассказывала Борису, что от твоей подруги муж ушел к другой, страшной и некрасивой. Борька, от книжки не отрываясь, заметил, что если мужчина уходит от красавицы к уродине, то красавице следует хорошенько задуматься».
Давняя привычка прятать глаза оказалась сильнее попытки удержать взгляд на одной линии с лицом Галины. Татьяна рассматривала свои руки.
— Зачем вы пришли, Галина?
— А ты не догадываешься?
Галина вдруг почувствовала себя хозяином положения. И в самом деле: ее обидели, эта старая баба, которая трясется от страха, играет в благородную, а у самой на уме только шашни с мужиками. Последняя попытка ножки раскинуть. Измечталась, наверное, пока Борьку не подцепила.
Того факта, что не все женщины на свете хищницы, что есть те, кто ни в помыслах, ни в действиях не стремится завоевать мужчин, Галина не допускала. Собственный опыт, пусть тайный и слегка порочный, она воспринимала как житейскую мудрость, которая дает ей право свысока смотреть на удачливых захватчиц.
— Нет, я не догадываюсь. — Таня с трудом подняла глаза и стала смотреть в окно.
— Борис подал на развод. Это ты его вынудила. Думаешь, переспала с ним пару раз — и все, дело в шляпе? Думаешь, он любит тебя? Ошибаешься! Он просто мстит мне, потому что меня любит, а не тебя. И потом будет очень жалеть. У нас с ним нормальная семья, дочь растет. Конечно, я немножко… оступилась. И он впал в безумие.
— Галина, я не могу вмешиваться в ваши с Борисом отношения…
— Ты уже вмешалась! Влезла, как клизма с вазелином.
Ее грубость шокировала Татьяну, но в то же время придала силы для отпора. Татьяна посмотрела прямо в глаза Галине:
— Во-первых, я попрошу вас не тыкать, а во-вторых, выбирать выражения.
«Доставай свой пистолет и стреляй, — думала Таня, — но оскорблять меня не позволю».
Галина поняла, что перегнула палку. Ей вовсе не требовалось злить Татьяну и тем упрочить союз с Борисом. Напротив, нужно доказать, что этот союз — плод их болезненного воображения. На «вы» хочешь? Да, пожалуйста.
— Вы должны понять меня. — Галина плаксиво сморщилась. — Ах, если бы вы знали, что переживает женщина в моем положении!
«Я знаю», — едва не вырвалось у Татьяны.
— Мое сочувствие, — сказала она, вздохнув и с жалостью глядя на Галину, — может показаться вам кощунственным.
Таня! — Галине без труда далась страстная убедительность в голосе. — Таня! — Она прижала руки к груди. — Я знаю Бориса почти пятнадцать лет! А вы знакомы пару месяцев. Он для меня — как фортепьянная пьеса, которую знаешь наизусть и можешь с закрытыми глазами сыграть с любого места. А вы лишь на ноты посмотрели! Если бы вы видели, как он переживал после… после моего поступка! Так может переживать только человек, который любит очень глубоко. И после с ходу влюбиться в другую? Вы в такое можете поверить?
«Вдруг она права? — испугалась Таня. — Неужели я снова жестоко ошибаюсь?» В ее сознание скользкими ядовитыми змеями вползали фразы из рассказа Галины о счастливой семейной жизни с Борисом.
Борис носил Галю на руках, утешая после операции на пальцах, когда ей пришлось расстаться с карьерой пианистки. Он ночи проводил у роддома, ожидая появления на свет дочери. Он взгляда не бросил на другую женщину. Он никогда голоса на жену не повысил, слова грубого не сказал. Он говорил, что Галина для него — идеал жены и женщины. Он дарил цветы и обожал прятать для нее подарки в неожиданных местах. Он хотел, чтобы его губы столько раз отпечатались на каждом участке Галиного тела, сколько дней ему отпущено прожить.
От последних слов Галины Татьяна невольно вздрогнула. Дернувшись, она почувствовала легкую боль в копчике — следствие стычки с Крыловым. И тут же вспомнила слова Бориса, который, приехав в Смятиново, упрекнул ее: почему ты не позвала меня на помощь?
— Извините, — Татьяна поднялась, — одну минуточку.
Она вышла из комнаты и заглянула к Катеньке:
— Срочно позвони Борису Владимировичу. Скажи: ко мне пришла Галина. Срочно! Ты поняла?
— А кто это? — с любопытством спросила Катенька.
Татьяна хотела уйти от ответа, но потом решила не прятаться:
— Это его жена.
Галина не своим умом дошла до тактики и стратегии поведения с Татьяной. Помог коллективный женский разум. Галина подолгу и подробно рассказывала своим подружкам о том, что выкинул муж. Каждая из участниц многочасовых обсуждений независимо от житейского опыта и уровня аналитических способностей считала себя знатоком мужской натуры. Вместе они решили: Борис не может быть серьезно влюблен, он чудит, надо его вернуть на путь истинный, сам потом благодарить будет И если он не поддается обработке, то зайти нужно с другой стороны — вправить мозги его любовнице.
* * *
Катенька проявила завидное упорство, разыскивая Бориса. Ирина Дмитриевна дала ей телефон кафедры. На кафедре сказали, что он на заседании ученого совета, в другом здании, и вызвать Бориса Владимировича нет никакой возможности. Катенька настаивала: у него дома неприятности, нужно срочно с ним поговорить. Ей дали телефон другой кафедры, которая располагалась по соседству с аудиторией, где проходило заседание ученого совета. Лаборантке этой кафедры, которая вначале тоже отказывала — с подобных заседаний не вызывают, — Катенька заявила:
— Ситуация чрезвычайная! Мне нужно срочно сообщить ему о несчастье у него дома! Пожалуйста, пригласите его!
Когда Борис наконец взял трубку, она на одном дыхании протараторила:
— Это-Катя-Галина-пришла-к-Татьяне-Петровне.
— Спасибо, я понял, — сказал Борис и положил трубку.
Лаборантка смотрела на него с недоумением: что за семейное несчастье, о котором сообщают за две секунды, а в ответ на информацию доцент Кротов говорит «спасибо»?
— Борис Владимирович, — не сдержала она любопытства, — у вас дома что-то случилось?
— Да, Машенька. — Борис торопливо натягивал пальто. — Котенка захлопнули в духовке.
Маша была большим любителем животных.
— И духовка включена? — ахнула она.
— На полную мощность, — заверил Борис. В дверях он оглянулся — Маша, вы понимаете, для наших академиков, —г он кивнул в сторону аудитории, где проходил совет, — такой аргумент, мягко говоря…
— Могила! — заверила Маша. — Бегите скорее!
Второй день в Москве валил снег, расчищать дороги не успевали. Накануне Борис сорок минут простоял в пробках. И теперь он добрался до Садового кольца только за полчаса. Впереди наверняка тоже заносы и заторы. Борис оставил машину у «Парка культуры» и спустился в метро.
Мелькнула предательская мысль: почему бы женщинам самим не разобраться, без его участия? — тут же он отбросил ее. Звонок от Татьяны — свидетельство того, что духовка раскаляется.
Борис предпочел бы отбить три штурма бандитов, потушить пять пожаров и принять роды у стада коров, но не выяснять отношения с двумя женщинами, так тесно с ним связанными.
Он не представлял себе, о чем будет говорить с ними. От любого развития событий несло сводящей скулы мелодраматичностью.
Когда он торопливо поздоровался с Катенькой, открывшей ему дверь, и, не снимая пальто, прошел в комнату, увидел Татьяну, то проклятия, которые он всю дорогу мысленно посылал жене, перешли в ярость.
Он знал это выражение на лице Тани — печально-обреченное и вместе с тем фанатично-упрямое. Видел его дважды: наутро после их первой ночи и когда уговаривал ее выйти за него замуж. В голове у нее поселилось нечто благородное до самопожертвования и нелепое до идиотизма.
