Ни слова не говоря, Борис повернулся к дамам спиной, отправился в прихожую, снял с вешалки и перекинул через руку дубленку Галины.
Он вернулся в комнату, подошел к сидящей на диване Галине, схватил ее за руку и потянул:
— Пошли!
— Что? Куда? — сопротивлялась Галина.
Она вырвала руку, отталкивала мужа и вдавливалась в спинку, словно хотела спрятаться внутри дивана или намертво прилипнуть к нему, как жвачка к Тоськиной одежде.
Галина принялась размахивать руками и брыкаться ногами. Борису не удавалось утихомирить, поймать ее одной рукой, в другой он держал дубленку. Недолго думая он перекинул дубленку на плечо, схватил Галину за плечи и рывком поднял на ноги.
— А-а-а! — верещала Галина. — Что ты делаешь? Ненормальный! Пусти! Куда?
— Боря! — присоединилась к крикам Татьяна. Она вскочила на ноги. — Боря! Прекрати!
Борис, не заботясь о том, чтобы действовать вполсилы, так тряхнул Галину за плечи, что у нее едва не отлетела голова, а крики превратились во всхлипы заики:
— Ты! Как ты? Меня? А сам… с этой… лахудрой!
Как ни была взволнована Татьяна, но она не могла не удивиться: откуда Галина знает ее детское прозвище?
Борис отволок Галину в прихожую, распахнул входную дверь и удержался от жеста, которым он наградил любовника жены, просто выставил жену вон и захлопнул дверь.
— Так с женщинами не поступают! — гневно встретила его Таня, когда он вернулся к ней.
— А так? — спросил Борис, крепко обнимая ее и целуя лицо, шею, волосы.
Татьяна не отталкивала его, но и не отвечала на ласки, была напряжена, как пластмассовая кукла.
— Танюша, я тебя очень люблю! Ты моя дорогая, ненаглядная, единственная!
Она нисколько не расслабилась. У нее в ушах еще звучали слова, которые он говорил Галине: «Хочу целовать тысячи раз каждую клеточку твоего тела». Хорошо хоть, не повторялся и ей такого не заявлял. Или говорил?
— Я тебя люблю, — Борис попытался пошутить, — больше, чем свой первый в жизни велосипед.
Никакой реакции, вжала голову в плечи, укрываясь от его губ:
— Боря, подожди! Ты не понимаешь…
— Нет, — перебил он ее, — это ты не понимаешь. Не знаю, что здесь наговорила Галина, но я бы разошелся с ней, даже если бы не встретил тебя. А если бы мы познакомились с тобой год, два, три назад — то я ушел бы из семьи не задумываясь. У меня есть два веских основания изменить свою жизнь. И я ее изменю, даже если придется заклеить тебе рот и обмотать липкой лентой.
Он говорил, не переставая настойчиво целовать ее. Старался быть нежным, хотя более всего ему хотелось встряхнуть Татьяну, как он несколько минут назад встряхнул Галину.
— С твоим появлением, — Таня расслабилась, подняла подбородок, чтобы ему удобнее было лобызать ее шею, — моя жизнь превратилась в бесконечный кошмар.
Не отвлекаясь от приятного занятия, Борис пробормотал, что он тоже не пароход в тихой гавани.
— Вы, конечно, извините, — Катенька просунула голову в комнату, — но эта женщина дерет там нашу дверь.
Борис тихо застонал и отпустил Татьяну.
— Леди Макбет недобитая, — ругался он, выходя из гостиной.
— Боря! Осторожно! — крикнула вдогонку Татьяна. — У нее пистолет!
— Что? — оглянулся Борис. — Пистолет? Откуда? Бред какой-то!
Пилочкой для ногтей Галина исступленно полосовала обивку на двери Татьяны. Выдирала из прорех ватин, швыряла его на пол и выла от бешенства.
Она слегка отлетела в сторону, когда Борис открыл дверь и появился на площадке. Вырвал у нее пилочку, отшвырнул в сторону и дальше повел себя очень странно. Поднял ей руки и стал охлопывать под мышками, по бедрам, развернул к себе спиной и снова охлопал от плеч до колен. Словно преступника обыскивал перед тюрьмой. Он взял ее сумочку, расстегнул защелку и вывалил содержимое на ступеньки, внимательным взглядом все обследовал и сгреб обратно.
— Бред! — повторил Борис.
Он отдал сумочку Галине, быстро застегнул пуговицы на ее дубленке, нахлобучил ей на голову капюшон и потащил вниз по лестнице.
— Не вздумай закатывать истерики! — пригрозил он. — Если откроешь рот, я затолкну тебя в сугроб и буду охлаждать, пока не успокоишься. Поняла? Я не шучу!
Галина поверила: он не шутит. Всегда был спокоен и понятен, в последнее время как с цепи сорвался. Злобный волкодав!
Но с другой стороны! Не оставил ее, идут вместе, он крепко держит ее за локоть.
Борис не стал ловить такси. Они будут два часа тащиться в пробках, и в машине Галина может распоясаться, а в метро вряд ли станет устраивать сцены.
Он молча конвоировал жену всю дорогу, и она тоже не пыталась завести разговор. Заплакала уже в двадцати метрах от их подъезда. Он держал ее под руку, но не подумал сбавить шаг, Галина не поспевала за ним и унизительно семенила рядом, поскальзываясь, чуть не падая.
Им встретилась соседка, встревоженно спросила, не случилось ли какое несчастье. Борис только кивнул. Не рассказывать же о котике в духовке.
В лифте рыдания Галины набирали обороты, звук усиливался. А Борис думал о том, что одни и те же человеческие эмоции могут вызывать полярные реакции. Его сердце всегда превращалось в воск при виде и звуке женского плача. Галина часто добивалась желаемого, включая свои голосовые связки и слезы. Если приходилось наказывать Тоську, то ее слезы рвали Борису душу. Он едва сдерживался, чтобы не броситься к дочери, утешить ее и попросить прошения. Но сейчас на плач Галины его сознание отзывалось лишь глухим раздражением.
Он думал привезти ее домой и тут же уйти. Но бросить женщину, которая обессиленно упала на тумбочку для обуви и заходится в рыдании? Это было бы апофеозом жестокости, которую он над ней сегодня совершил.
Сквозь слезы Галина то выкрикивала проклятия, то просила прощения, то клялась в любви, то обвиняла его. В ее возгласах настойчиво повторялось одно слово — «правда»: я правда тебя люблю, ты правда ошибаешься, я правда все прощу, ты правда все прости…
— Ты хочешь знать правду о нашей жизни? — спросил Борис. — Хорошо, давай поговорим.
Он помог ей подняться, снять дубленку, разделся сам. Отвел в ванную и вымыл ей лицо, промокнул полотенцем. Его заботу Галина восприняла как обнадеживающий знак.
Они прошли на кухню и сели за маленький обеденный столик.
— Успокоилась? Хорошо, — кивнул Борис. — Итак, мы с тобой докатились до ручки, то бишь до правды. Первые месяцы после свадьбы ты постоянно спрашивала меня: женился ли я по большой любви или из-за ребенка? Так вот — я тебе врал. Я женился, потому что ты была беременна…
Закончив говорить, он испытывал чувство гадливого презрения к себе, смешанного с облегчением, — словно после длительного промывания желудка.
У Галины в который раз за день эмоции взлетели до пика ярости.
— Я тебя ненавижу! — прошипела она. — Мерзавец! Ты мне жизнь испоганил! Немедленно забери свое заявление из суда! Это я! Я подаю на развод! Понял?
Борис согласно кивнул. Для него не важно, чей иск удовлетворят, главное, чтобы удовлетворили.
Он вышел на улицу, вдохнул морозный воздух и понял, что не хочет ехать к Татьяне. По причине вполне прозаичной — с ней нельзя напиться. Купить водки, немного закуски — и к Сергею, которого прятали в общежитии аспирантов МГУ, пристроив туда на жительство и временную работу вахтером.
* * *
После звонка Бориса, который справился о самочувствии Татьяны, поинтересовался, покупать ли ему липкую ленту для пеленания, и, извинившись, сказал, что должен навестить Сергея, ей позвонила Лена-Киргизуха.
— У нас на работе есть одна женщина, у которой сестра в какой-то студии… в общем, жена Бориса готовит против тебя какой-то демарш.
— И давно ты об этом узнала? — притворно ласково спросила Татьяна.
— Недели две назад.
— И молчала! — воскликнула Таня. — Подруга называется! Ты им сказала, что меня Лахудрой зовут?
— Нет, конечно. — Звук протяжного зевания. — Это и так видно невооруженным глазом.
— А знаешь ли ты, что сия особа заявилась сюда и изрезала нам всю обивку на двери?
— И личико тебе? — с легкой тревогой спросила Лена.
— Есть немного, — соврала Таня.
— Ничего, — философски заключила Лена, — ты жива и, судя по голосу, бодра. За муки Борис тебя еще крепче любить будет. А шрам такой на роже для мужчин всего дороже.
* * *
Татьяна попросила Катеньку не рассказывать домашним о случившемся инциденте: мол, дверь исполосовали хулиганы. Но Катенька, конечно, проболталась Павлику.
Он утром вышел на кухню и недовольно скривился:
— Мама, вокруг тебя какие-то постоянные собачьи свадьбы, шекспировские страсти и бандитские разборки.
Татьяна хотела сказать, что бандитскими разборками она как раз ему и обязана, но, поскольку по другим статьям у нее оправданий не было, она переменила тему:
— Почему я каждое утро встаю в полседьмого и готовлю тебе завтрак, в то время когда у тебя есть невеста, почти жена?
