Сапоги толстого тюремщика были раза в два больше, чем кроссовки напомаженного юноши.
— Извините, — несколько раз проговорил тот.
— Успокойся, Тадокоро, — остановил тюремщика начальник, — он быстро все усвоит.
Толстяк по имени Тадокоро был главным надзирателем колонии. Уши у него были приплюснутыми, вероятно, от занятий дзюдо. Ходил он, покачивая бедрами. Был он толстым, но при этом достаточно крепким. Он провел четверых заключенных в помещение, напоминающее школьный класс. Двое охранников задернули шторы на окнах с видом на море. Кику и остальным было велено сесть на стулья. Им показали короткометражный фильм об истории колонии и ее устройстве. На обшарпанном экране появился берег моря, на который заходящее солнце бросало свои последние лучи. Зазвучал голос за кадром: «Этот фильм познакомит вас с основными принципами жизни в исправительной колонии. Прошу внимания!» На фоне моря в лучах заката показались очертания «Памятника надежде». «Скульптор Сумитомо Масанага на протяжении тринадцати месяцев создавал это символическое изображение — он хотел таким образом помочь вам избавиться от пагубных наклонностей и поскорее вернуться в нормальное общество». Бронзовое изображение двух мужчин с молотами медленно растаяло, и на экране появилась группа заключенных, работающих в автомастерской. «Наша колония славится разнообразными и качественными образовательными программами и методами профессионального обучения, благодаря которым наши воспитанники получают на воле хорошую работу. Прошедшие подготовку в столярной мастерской, в печатном цехе, в швейной и слесарной мастерских получают свидетельство за подписью главы отдела профобучения при Министерстве труда». Следовала демонстрация различных мастерских, в которых трудились заключенные с довольными лицами. «Мы с гордостью показываем вам высокоскоростную деревосушилку и современный строгальный станок в столярной мастерской, офсетную машину в печатном цехе, пробойник отверстий в швейной мастерской, автоматизированный резак с ножным приводом в слесарной мастерской, ацетиленовые паяльные лампы в сварочном цехе, гидравлические домкраты и сверхскоростные компрессоры в цехе по ремонту автомобилей, восьмидесятидевятитонный корабль „Юё-мару-44“, коротковолновые телефонные аппараты в отделе мобильной связи, сверхскоростную автоматическую картофелечистку на кухне и стиральную машину „Корниш“ на сто кубов в прачечной». Во всех мастерских и цехах работавшие на станках улыбались. Появилось помещение с табличкой «Комната отдыха» на двери, в котором заключенные играли в карты и пели под гитару. Крупным планом были показаны их форма с серебряными и золотыми нашивками на рукавах. «За шесть месяцев примерного поведения заключенному полагается серебряная нашивка. Четыре серебряных нашивки, то есть два года без взысканий, заменяются золотой, которую начальник колонии вместе с похвальной грамотой вручает перед строем. Обладателей двух золотых нашивок объявляют образцовыми заключенными и переводят в отдельные камеры с окнами в два раза больше, чем в обычных, с занавесками, вазой с цветами, зеркалом и настенными полками». Лица заключенных в фильме обычно не показывали, чтобы их нельзя было узнать, если же они случайно попадали в кадр, их затушевывали на пленке. Небольшие группы обезличенных парней занимались дзюдо, бегали рысцой по двору, рисовали и внимательно слушали проповеди. «Весной и осенью под руководством инструкторов и надзирателей устраиваются спортивные состязания. Заключенные играют в пинг-понг, регби, футбол, волейбол, раз в году проходят состязания по дзюдо и кэндо. В клубе проводятся занятия по рисованию, каллиграфии, поэтические вечера, театральные и музыкальные представления, которые позволяется посещать и посторонним». Далее шли кадры с изображением больничных палат, кухни, банного помещения, парикмахерской, зала для медитаций, изолятора и комнат свиданий. «У нас имеется две разновидности комнат свиданий. Образцовые заключенные встречаются с посетителями в комнатах свиданий первого класса». В комнатах свиданий второго класса заключенные общались с посетителями через решетку, в первом классе сидели вместе с ними за круглым столом и пили чай. Оставшаяся часть фильма была посвящена показу общих камер; подробно рассказывалось об утреннем подъеме, перекличке, уборке комнат, включая объяснения о заправке постелей. Фильм завершался сценой, когда бывший заключенный прощается с начальником тюрьмы и надзирателями, выстроившимися перед воротами тюрьмы, и бросается в объятия дожидающихся его родственников. Крупным планом было показано его лицо, су-си, приготовленное матерью, и слезы, катящиеся по его щекам из скрытых черным пятном глаз. «Вы тоже должны прилагать все усилия к тому, чтобы как можно скорее настал день вашего возвращения в общество», — донеслось прощальное напутствие диктора.
Когда на экране появилось слово «Конец», кто-то облегченно вздохнул. Занавески раздвинули, и солнечный свет заполнил комнату. Двое заключенных отодвинули стулья и поднялись — парень с напомаженными волосами и верзила с кожей металлического оттенка.
— Кто позволил вам встать? — рявкнул возившийся с кинопроектором охранник. — Вам показывали этот фильм для того, чтобы вы усвоили, что здесь ничего нельзя делать самостоятельно, можно только выполнять приказы! Понятно вам, придурки?
Напомаженный немедленно опустился на место, но верзила продолжал стоять. Тадокоро метнул на него гневный взгляд и приглушенным голосом произнес:
— Почему я должен ждать? Ты что, не понимаешь по-японски? Иностранец, что ли?
— Вы мне не приказывали сесть, — спокойным тоном ответил парень.
— Однако ты упрямый, — пробормотал Тадокоро, почесывая подбородок. Он подошел к заключенному, приказал тому сесть и спросил, как его зовут. Оба были примерно одного роста, в метр девяносто, выше Кику на голову.
— Яманэ Мотохико, — не моргнув глазом ответил заключенный.
На мгновение он встретился взглядом с Кику. Волосы ниспадали на его бледный лоб, брови и ресницы казались седыми, а зрачки под изящными веками — почти бесцветными. У него был маленький закругленный нос, как у пластмассовой куклы. Губы плотно сжаты и не выражали никаких эмоций, казалось, на него надели маску.
Четверо заключенных спустились по лестнице и прошли по мрачному коридору, упирающемуся в железную дверь. По знаку Тадокоро охранник открыл дверь. Их поджидали двое охранников с дубинками на боку. Один из них протянул Тадокоро книгу с надписью на обложке «Регистрация прибывших». Тот вписал в нее дату, свое имя и цель прихода: «29 марта, привод новых заключенных». Большим ключом охранник открыл огромную железную стену, и Кику понял, что это тоже дверь. Надзиратели ее распахнули, и оттуда вылился ослепительный свет, от которого Кику и остальные зажмурились. Перед ними стоял турникет, похожий на клетку из металлических циновок с шипами поверху. По указанию Тадокоро они по очереди прошли через него, и каждый раз слышался громкий щелчок. После четвертого щелчка Тадокоро проговорил:
— Ваш новый дом, ребята!
По обе стороны бетонных стен коридора виднелись бесчисленные двери, под потолком — зарешеченные окна. Охранник закрыл за ними железную дверь.
— Какой ужас! — прошептал напомаженный, присел на пол и запрокинул голову вверх.
Тадокоро шлепнул его по шее и велел подняться. В бескрайнем коридоре не было видно ни пылинки, ни насекомого, только железные решетки и деревянные двери, крошечные пятна и царапины на стенах. Тадокоро продолжил свои наставления:
— Послушайте, ребята, когда машина ломается, хозяин отвозит ее в мастерскую, согласны? Если вы отвезете неисправную стиральную машину к электрику, он вам предъявит счет, верно? Но в тюрьме все не так — вас ремонтируют за счет государства, вы должны это усвоить в первую очередь!
Их провели в приемный покой. В просторном помещении, где обтянутые тканью деревянные ширмы образовывали небольшие закутки, им велели раздеться догола, поднять по очереди руки и ноги, немного попрыгать, после чего выдали нижнее белье и тюремную форму: штаны и куртки такого же серого цвета, как бетон вокруг них. Штаны завязывались спереди на веревочку. Башмаки были из грубой рогожи, на резиновой подошве. Шнурков не выдали. Их гражданскую одежду зарегистрировали, пометили бирками и положили в сундуки. В разделе «Прочие личные вещи» Кику написал: «Шест из фибергласса, американского производства».
Когда они переоделись, всех четверых отвели в тюремную парикмахерскую. Напомаженный содрогался всем телом при виде того, как его волосы падают на пол, и наконец разрыдался. Парикмахер левой рукой схватил его за волосы и сказал:
— Если не перестанешь дергаться, я тебе раскрою башку, болван! Что за гадостью ты намазал себе волосы?
