Исправительная колония считалась образцовой. Если бы не высокие бетонные стены и двойные железные входные двери, она вообще напоминала бы закрытый пансион. Главный принцип заключался в том, чтобы не подавлять заключенных посредством насилия, а устранять у них бунтарский дух. Достаточно было следовать установленным правилам, чтобы не вызывать недовольства. Заключенные понимали, что условия в колонии великолепные и что обращаются с ними как с нормальными людьми. Например, раз в два месяца их расспрашивали об условиях содержания и, если требовалось, повышали ежедневную пайку хлеба или риса. И все же, несмотря на столь тщательную заботу, у заключенных, сидевших в комнате отдыха перед телевизором или лежавших ночью в постелях, перед глазами маячили две вещи: бетонная стена и двойная железная дверь. Заключенный, оставшись наедине с собой, неизбежно мечтал о мире свободы за тюремными стенами. Как и в любой другой тюрьме, заключенные тосковали, вспоминая о родных и близких, и большую часть времени только и думали, как бы отсюда бежать. Причем главным были не тяготы заключения, а та причина, ради которой им хотелось бежать. Впрочем, чаще всего они не могли отыскать эту причину и приходили к мысли, что раз уж их поймали, посадили в тюрьму и неустанно за ними наблюдают, значит, нет смысла и пытаться отсюда вырваться. На каждом углу были охранники и инструкторы, которые делали их жизнь за решеткой максимально приятной, предлагали разнообразные профессиональные занятия, клубы, спортивные мероприятия и прочие удовольствия. Как правило, на некоторое время это оказывалось отвлекающим фактором. Но потом в минуты хандры бетонная стена и железные двери начинали их тяготить, и всплывали мечты о скорейшем возвращении в родимый дом. Система была безупречно отлажена. Она приучала заключенного колебаться между двумя этими состояниями и заставляла наконец смириться и терпеливо ждать, когда страдания кончатся. В конечном счете заключенные приходили к мысли, что от внешнего мира их отделяют не стены и железные двери, а срок заключения и что нужно всеми возможными способами его сократить. Они подавляли в себе все желания ради того, чтобы получить серебряные и золотые нашивки и стать образцовыми заключенными. Привыкшие считать время уже не мечтали о бегстве из колонии, а мирно продолжали ждать в полузамороженном состоянии.
Несомненно, это был самый надежный способ выбраться из тюрьмы при условии, что не случится чего-то непредвиденного. Страшнее всего (и начальство больше всего этого боялось) было самоубийство. Повседневный распорядок, как в богадельне для престарелых, подавлял всяческие инстинкты, и самоубийство способно было начать нежелательную цепную реакцию. Серия самоубийств привела бы к общему ухудшению обстановки в колонии и подорвала бы принципы ее администрации. Заключенные вполне могли бы выблевать те сладкие пилюли, которые им так старательно подсовывали. Вот почему начальство решило перевести Кику в категорию заключенных, желающих заниматься морским спортом, чтобы с его непрекращающейся депрессией не допустить самоубийства.
— Куваяма, ты быстро бегаешь? — как-то вечером спросил Фукуда у Кику, пока в бараках еще не погасили свет. Ему хотелось включить Кику в команду заключенных, приписанных к кухне, — тех, кто во время Праздника весны должны были доставлять пищу. — Ты, кажется, был мастером по прыжкам с шестом. — Кику склонил голову, но ничего не ответил. — Если ты и впрямь быстро бегаешь, это заметно усилит шансы нашей команды.
Эстафетный бег был для заключенных одной из редких возможностей заключать пари на сласти, нижнее белье, спортивные туфли. Фукуда объяснил, в чем проблема:
— Уже три года подряд в эстафете побеждает команда учителей физкультуры, а в команде мастерской по ремонту автомобилей есть отличный бегун, который на осенних соревнованиях пришел вторым, чуть-чуть не дотянул. Мы с Хаяси, Накакура и еще одним парнем из второй кухонной бригады составили команду, и, если ты к нам присоединишься, всем им будет облом: никто ведь не знает, что ты быстро бегаешь. Если мы выиграем, то получим все призы: нажремся столько шоколада и рисового печенья, что они у нас обратно полезут! Так быстро ты бегаешь или нет?
— Если надо, постараюсь, — сказал Кику, подняв голову.
— Нет, мне нужно точно знать!
— По правде говоря, меня это мало волнует, — ответил Кику.
Подошел Накакура и раздраженно закричал:
— Ты что, ничего не понял? Если мы победим в эстафете, каждый получит по двадцать штук рисового печенья.
Яманэ прервал Накакура и спросил у Кику, за сколько тот пробегает стометровку.
— Я уже год не бегал, но раньше три раза пробегал за десять и девять десятых.
У парней так и отвисли челюсти, а Фукуда немедленно вписал Кику в список участников эстафеты. Кику выглядел несколько удрученным, но возражать не стал.
— Чего ты выпендриваешься? — пробормотал Накакура, расстилая простыню. — Если бегаешь так быстро, то почему сразу об этом не сказал? Знаешь, как тебя прозвали охранники? Лобо! Сокращение от лоботомии. Некоторым, особенно самым буйным, здесь ее делают. Удаляют часть мозга, чтобы сделать «поспокойнее», и ты превращаешься в растение. Вот они и прозвали тебя Лобо!
Спортивная площадка исправительной колонии была посыпана песком, привезенным пятьдесят пять лет назад, когда здесь готовили участки для посадок. Этот великолепный песок поднимался в воздух при сильных порывах ветра. Его давно уже размыли бы ливни, если бы не окружавшие спортплощадку бетонные стены. Кику схватил горсть песка и швырнул его вверх.
— Становится жарко, — сказал Фукуда, а Кику согласно кивнул и начал разогреваться: потянул мышцы ног, несколько раз подпрыгнул, пробежался, высоко поднимая бедра, помассировал лодыжки.
— Настоящий профи, — заметил наблюдавший за ним Накакура. Каждому хотелось бы иметь такие мускулы, как у Кику.
В первом забеге участвовало шесть команд по четыре человека. Каждому участнику предстояло бежать двести метров: Фукуда, Накакура, Хаяси и Кику. Стоявший рядом охранник потешался над Кику:
— Куваяма, ты только не урони по рассеянности эстафетную палочку, когда будешь ее передавать!
Первые участники выстроились на беговой дорожке и по свистку помчались. Команды физкультурников и авторемонтников выступали во втором забеге. Фукуда стартовал хорошо, пришел вторым и передал эстафетную палочку Накакура. Тот бежал недостаточно быстро, и бегун из команды столяров с ним сравнялся. Накакура подставил своему противнику подножку, но тот пнул его так, что Накакура потерял равновесие. Он отчаянно пытался удержаться на ногах, тогда соперник шлепнул его по плечу, и Накакура рухнул лицом вниз. Хаяси с Фукуда застонали. Накакура тотчас вскочил, но потерял двадцать метров и пришел последним. Взбешенный, он передал палочку Хаяси, потом попытался ударить кулаком бегуна из команды столяров. Фукуда его удержал:
— Болван! Ты же первым сделал ему подножку! Хаяси пришел пятым, но расстояние между ним и лидером оставалось слишком большим.
Кику, поджидавший Хаяси, дважды глубоко вздохнул и, когда Хаяси был от него на расстоянии пяти метров, побежал.
— Смотрите, это же Лобо, он непременно рухнет! — веселились участники эстафеты, и прекратили свои шуточки только после того, как Кику набрал полную скорость.
За одну секунду он обогнал бегуна перед собой. С бесстрастным выражением лица под обескураженными взорами опередил еще одного. По рядам зрителей пробежал шепоток. Серая тюремная роба Кику хлопала на ветру так, что казалось, она сейчас разорвется. Он пришел к финишу вторым. Товарищи по команде бросились его обнимать. Кто-то из зрителей вскочил и прокричал:
— Молодец, Лобо!
В мгновение ока его окружила толпа заключенных.
— Признавайся, ты олимпийский чемпион? Ты в самом деле профи?
Не успев перевести дыхание после бега, Кику кончиками пальцев вытер пот со лба и обвел всех таким взглядом, словно его окружали враги. К нему подошел Яманэ и пристально взглянул в бледное лицо Кику.
— Отпад! — воскликнул он и в шутку дал Кику подзатыльник.
Порыв ветра взметнул песок над спортплощадкой, Кику непроизвольно зажмурился. По его потной коже побежали мурашки. Он приоткрыл глаза, но белая пелена песка мешала что-либо разглядеть: окружившие его заключенные казались плотными нависшими над ним тенями, тычущими в него пальцами. Кику почувствовал, что теряет сознание, и посмотрел на землю. У него было странное ощущение, будто рядом с ним сидит на корточках кто-то покрытый белым песком. Он содрогнулся от мысли, что это женщина, вернее, клубок красной плоти, когда-то бывший женщиной. Этот яркий образ вспыхнул в его воспаленном мозгу.
— Кику! Что с тобой? — склонился к нему Яманэ. — Тебе плохо?
— Чего они вокруг меня столпились? — сказал Кику, с трудом прийдя в себя.
