У очень маленького Жоры детей нет и не будет. Ему можно пить горькую через головы всех последующих поколений. Он и не думает о них.
ЭПИЛОГ.
Так пусть приходит Чрево, с двумя рюмками.
— Гениально! — прорычал Ив. — Это обязательно напечатают, и я знаю где! В энциклопедии, на букву Ж. Только тебе для этого нужно избавиться от пауз. Очень уж их у тебя много, а места в энциклопедии мало.
— Меня напечатают рядом с жопой, — кивнул Жора. — И стоять нам ещё ближе, чем рядом: ты на Ж, и я на Ж, без никаких пауз. Жаль, паузы очень важны, они придали бы нам куда больше выразительности. Они ведь просто преисполнены выразительности, паузы…
… А ты меня утешил, ничего не скажешь. По-твоему, значит, ничего не изменится и когда меня напечатают. Опять в одном номере с жопой, назовись она хоть триста раз для конспирации Чрево.
— Звали? — откликнулся Чрево, вырастая из-под лесенки, а может быть и из-под базарной мостовой. — А я уже тут.
Без накладного пуза он выглядел тощим, как пугало. На нём так же болтался засаленный клифт. Одна пола клифта была, очевидно, тяжелей другой, потому что болталась не так свободно, как другая.
— Мы не тебя звали, а Ганнибала, — явно забеспокоился Ив. — Мы вопрошали о прошлом и будущем его чрево, а не твоё.
— И как оно, ответило? — спросил Чрево.
— Оно переваривало горькую, — сказал Жора, присаживаясь обратно на ступеньку, — ему не до ответов было.
— Оно переваривало Горького, — поправил я. — Вот почему ему было не до ответов, я-то знаю: в него высоко вполз уж и замер там…
— А, и племянничек тут, — сказал Чрево, будто до этого меня не замечал.
У него были грязные руки, и я невольно отодвинулся, когда он положил ладонь на моё темя. Он понял, и криво ухмыльнулся:
— Так что, тяпнем? А то ваш главный возникнет и не даст спокойно выпить.
— Не трожь малого, — сказал Ив. — Жор, если в энциклопедию внести тебя на букву О, то ты будешь стоять далеко от жопы. Это легко сделать: Очень Маленький Жора.
— Вишь, какой Гулливер нашёлся, — грустно проговорил Жора. — Не спорь, я знаю, Гулливер был тоже чёрной образиной, как ты. Ещё чернее, судя по тому, как его повсюду гоняли. А тебя всё-таки не повсюду.
— Я говорю, давайте скинемся, — настаивал Чрево. — Безрукий придёт — будет поздно.
— Так вот сидишь, беседуешь о литературе, о Лилипутии, о Европе на букву Ж, а они приходят и говорят: скинемся, — продолжал Жора. — И вот, ты уже на крючке, пленник жалкого Блефуску, тебя вытаскивают на чужой берег, ты корчишься на песке, кусаешь леску — поздно, попался. Как же тут не пить горькую?
— Блефуску, — сказал я, — в Бразилии, где неподалёку хотя бы один город из лилипутов. Но не берег же Африки, где все города из хищных зверей!
— Африка? — сморщил лоб Жора. — Что такое, почему не знаю? Ты где про эту… Африку вычитал, на какую она букву?
— В Робинзоне, — сообщил я. — Это такой писатель, который тоже писал очень маленький роман, лет двадцать писал.
— Ещё один? — вздохнул Жора. — Что-то нашего брата многовато развелось… Пора начинать нас душить.
— Слушай, — шепнул я ему, — ты ведь можешь сказать Чрево просто так: не хочу. И всё.
— А толку? — возразил он. — Тем более, врать нехорошо.
— А малый прав, — поддержал меня Ив. — Если врут тебе, то и ты можешь в ответ соврать. Минус на минус — выйдет большой плюс.
— Это я-то вру? — возмутился Чрево. — Ну, напарник, и распустил же ты своего боя… Или не ты? А, я знаю, откуда ветер: из задницы вашего прилизанного красавца.
— Полегче, — предложил Ив без особого нажима, так, между прочим. — Он врёт, Жора, предлагает скинуться, а бутыль уже у него в кармане. Он за десятку нальёт тебе две рюмки самогона, а сам купил всю бутыль за пятёрку. Значит, он получит две премии сразу: деньгами и натурой, так как допьёт остальное сам. На таких условиях ты легко можешь ему соврать, скажи ему: не хочу.
— А себе я могу соврать? — спросил Жора. — И потом, ты что же думаешь, я не знаю, что у него в кармане?
— Смотри, — пригрозил Чрево, — я уже ухожу. Второй раз не приду предлагать…
— Хочешь, я куплю его бутыль? — спросил Ив. — Куплю и разобью.
— За тридцатку отдам, — подхватил Чрево. — Только… что тебе за дело, чёрная харя, если человек выпить хочет? Нет, ты совсем испортился, и работать стал плохо. В следующий сезон я крепко подумаю о тебе, когда буду набирать труппу. И никакой другой администратор с тобой связываться не станет, такую я тебе характеристику дам.
— Полегче, — повторил Ив, — здесь ребёнок.
— Зараза, — сказал Жора, — я всё-таки, наверное, тяпну.
— Жора, — попросил я, — не надо. Чрево просто нравится над тобой издеваться, когда ты с копыт. Я видел, он плюёт на тебя, в буквальном смысле.
— Почему тут крутится этот пацан! — мгновенно разъярился Чрево. — Почему, на территории вверенного мне места? Официально предупреждаю, как администратор и директор: ещё раз увижу — получит по шее. Что-то у нас участились кражи.
— Это ты, Пузо, перегнул, — возразил Жора. — Поищи краденое на толкучке, или у себя на квартире. А малыша не тронь, он у меня в гостях.
— Бой в гостях у тебя, а его тётка в гостях у мотобоя, — хихикнул Чрево. А его бабка в гостях у прилизанного князя Долгорукого. Вся семейка тут в гостях, не хватает только мамки-папки, да дедки, чтоб вытащить репку. И загнать её на толкучке, говоришь? Да, и загнать её на другом базаре, Малом, на толкучке.
— Знаешь, Пузо, — задумался Жора. — А я ведь действительно не хочу с тобой пить. Тяпнуть-то я хочу, а с тобой — нет. Так что отваливай, как собирался.
— А-а! — снова разъяряясь, и начиная извиваться, наподобие дождевого червя, протянул Чрево. В кармане его клифта отчётливо звякнуло стекло. — В следующем сезоне? Нет, прямо сейчас. Я сказал, что разгоню вашу шайку уродов, и сделаю это прямо сейчас.
— Ну, это положим, — сказал кто-то за нашими спинами, жёстко выговаривая мягкие согласные. — С этим придётся подождать, ведь и сам сгоришь. Работать-то кто станет?
— Сандро! — закричал я. — А мы тут славно болтаем!
— Да уж славно, — согласился он. — Но всё равно пора кончать, тебе домой пора.
— Всё из-за тебя! — выкрикнул и Чрево. — Это ты подбиваешь их нарушать дисциплину. Ну, знаешь, и на тебе свет клином не сошёлся.
— Он подстрекает нас к бунту на корабле, — сказал я.
— Нас? Чёртов выродок, гнать его в три шеи! — завопил Чрево.
— Меня, что ли? — мягко спросил Сандро. — Ты уточни, уточни.
— Я уточню, — пообещал Чрево, — только не тут. Я уточню, где надо, почему ты на своих калошах SS носишь, из какой Вены ты их приволок. И зачем тычешь их в нос публике, а публика… народ почему-то молчит! Почему народ молчит, не протестует? Я и это ещё уточню, где надо.
— Не молчит, — возразил я, — рычит. Вот, например, Валя… она уже сделала протест.
— Там, где надо, такие шутки как раз понимают, — сказал Жора. — Там понимают, что это сатира. Сатирический у Сандро номер, он и причёсывается под фюрера, и усы похожи. Ты не беспокойся, Пузо, там такие номера понимают лучше всякого другого.
— Не желаешь пить, как человек, — вдруг выпалил Чрево, — на, закуси. Твой любимый, «Гвардейский».
Он внезапно выдернул из кармана клифта плитку шоколада, наружу вывалилась рваная подкладка, и швырнул Жоре. А тот рефлекторно сдвинул колени и поймал. Отчётливо прохрустела фольга.
Мне не был известен смысл этой сцены, но что смысл был глубок — я ощутил всем существом. Движениями и словами тут была скрыта подлинная истина, подоплёка, пусть и не совсем мне ясная, но от того не менее выразительная. Это был настоящий номер, приговорённый к успеху у публики, номер не слабее разлетающегося фаянсового блюдечка. Без сомнения, его повторяли много раз, может, лет двадцать или все сто, так он был отработан. Администратор-чревовещатель, очевидно, всё же кое-что смыслил в своём ремесле.
Глаза Сандро засветились уже не отражёнными огнями, а внутренними. Его ноги проделали странное, но тоже — отработанное движение, станцевали какое-то па с притопом, будто он передёрнул затвор своего винчестера или прямо растоптал свою тарелочку. Губы растянулись в совсем не рабочей улыбке. Я живо вообразил следующий трюк всего этого номера: Сандро пристреливает Чрево, Жора при… А Жора, разглядев хорошенько лежащий на его коленях шоколад и ковырнув ногтем обёртку, проговорил:
— Очень калорийная пища. Лучший подарок для путешествующих на корабле в Африку, не считать если книги.
— Библии, — догадался я, узнав интонацию, с которой было произнесено слово: книга. С такой же произносил его Ди.
— Нет, книги о вкусной и здоровой пище, — образумил меня Жора. — Ты возьми эту шоколадку и съешь. Это тебе подношение от Чрево, он предполагает, что ты наешься этим от пуза. Чрево это предвидит, он — настоящий пророк книги: его пузо вещает чужим голосом… Так им и положено, пророкам.
