Эльф взял оторванный кусок обоев и крупными буквами написал: «Сатир, Руги — предатель. Мы ушли в леса». Скотчем наклеил плакат на окно, в надежде, что Сатир увидит его раньше, чем сработает президентская служба безопасности.
— Пора, — сказал Йон.
Белка взяла свой пистолет, сунула за пояс.
— Знаете, ребята, вы идите, а я, пожалуй, Сатира подожду.
— Ты что, Серафима? — остановился от неожиданности Эльф.
— Да, да. Я останусь. Он, наверное, скоро подъедет. Плаката, конечно, не заметит, темно уже. Я ему всё объясню, а если тут устроят засаду, то постараюсь перехватить где-нибудь на подъезде.
— Где ты его перехватишь? Сюда с четырёх сторон подъехать можно, это же перекрёсток, — повёл рукой Йон.
— Значит, затаюсь, вон в том заброшенном доме и помогу отбиться. Они же не ожидают, что нас окажется двое.
Лицо её окаменело, сквозь смуглую кожу проступили упрямые азиатские скулы. Она вытащила пистолет, спокойным, уверенным движением проверила магазин, щёлкнула предохранителем. Эльф понял, что Белка ни за что не бросит Сатира. Йон умоляюще посмотрел на неё:
— Это же самоубийство…
Серафима неожиданно просветлела.
— Знаете, у японцев высшим проявлением любви является именно совместное самоубийство влюблённых. Но я тебя уверяю, что я остаюсь единственно для того, чтобы постараться вырваться отсюда. Я думаю, если мы будем действовать решительно, то это реально.
— Это глупо! — возразил Йон. — И сама пропадёшь, и Сатиру не поможешь.
Белка недовольно передёрнула плечами.
— Ну, знаешь, нечего меня учить… Не ребёнок, знаю, что делаю.
— Я тоже остаюсь, — заявил Эльф.
— А вот это уж дудки! — твёрдо сказала Серафима. — Если мы разделимся, у нас будет куда больше шансов вырваться, чем всем вместе.
— «Дудки», — негромко повторил за ней Эльф. — Глупый какой-то оборот. Я остаюсь.
— Эльф, ты должен уходить. Может, у тебя получится добраться до Москвы, а там нас Тимофей ждёт. Мы нужны ему. Хоть кто-то должен добраться и позаботиться о нём.
— То есть, ты мне предлагаешь бросить вас?
— Не бросить, — нервно и устало повторила Белка, — разделиться.
Серафима устроилась на втором этаже заброшенного блочного дома с наполовину провалившейся крышей, стоящего напротив их бывшего жилища. Пол её нового пристанища был засыпан обломками бетона и старым, полуистлевшим мусором, в котором тихо шуршали какие-то насекомые и охотящиеся на них, юркие, словно иглы в умелых руках, ящерки. Белка встала возле окна без рам и стёкол и опершись плечом о стену, стала наблюдать за окрестностями. Город засыпал. Стихал его монотонный шум, замолкал детский смех, крики домохозяек, редкие сигналы машин. Солнце погружалось в тёмные облака, похожие на распаханное поле. Тёплый ветер влетал через окно, шевелил Белкины волосы, бормотал что-то беззаботное, тревожил запахами. Серафима вдохнула полной грудью, так что стало больно горлу и закололо в солнечном сплетении.
— Домой хочется, в Россию, — с тоской подумала она. — Морозом подышать, снегу поесть…
Неподалёку послышался шум мотора, Белка замерла, но машина, сверкнув красными огнями габаритов, исчезла за поворотом.
— Вот дождусь Сатира и рванём обратно.
К их дому подъехали два джипа с десятью автоматчиками. Пятеро солдат рассредоточились вдоль стен, остальные медленно открыли входную дверь и, осторожно поводя стволами, исчезли за ней. Вскоре из окна высунулась голова в военной фуражке, скомандовала что-то оставшимся на улице, и те тоже скрылись в доме. Чтобы жертва раньше времени не почуяла неладное, джипы уехали.
— Вот и западня для Сатира готова, — отметила Серафима.
Она впустую прождала всю ночь. Вздрагивала от шума движущихся машин, с надеждой всматривалась во тьму. Когда где-то далеко за городом завязалась короткая перестрелка, она едва смогла удержаться и не броситься туда. Неопределённость душила и издевалась, как самый изощрённый палач. Время шло медленно и мучительно больно, словно кто-то выдёргивал из живота по одному мышечные волокна. Ей хотелось выть, колотить кулаками стены, швыряться бетонными обломками. Она вцепилась в рукав куртки зубами и, с трудом дыша от рвущегося наружу стона, продолжала не отрываясь смотреть на дорогу.
Рассвет залил крыши прозрачной розовой прохладой, проснулись и засновали по улицам люди. Взошло солнце, окатило Серафиму зноем сквозь разрушенную крышу. Белка отошла вглубь комнаты, чтобы её присутствие было не так заметно, сняла куртку с разодранным рукавом.
— Ну почему я не поехала с ним? — в сотый раз спрашивала она себя.
Она села в углу, спрятала лицо в коленях и вдруг услышала, как кто-то говорит тонким детским голоском:
— У! У-у! Руси!
Белка подняла голову и увидела, что из люка, ведущего с первого этажа, на неё глядит, весело сверкая белками, пара карих, как у неё, глаз.
— Руси, руси! — весело повторил малыш, приподнимаясь. — У!
Серафима попыталась улыбнуться, но улыбка вышла какая-то неловкая и натужная, словно бы извиняющаяся за что-то. Белка привычно сунула руку в карман, достала кусочек сахара, протянула негритёнку. Тот с какой-то птичьей ловкостью схватил его, подбежал к люку и что-то радостно заголосил вниз. Через секунду второй этаж наполнился маленькими щуплыми, похожими на головастиков, детьми. Они обнимали Белку, словно щенята, тыкались лбами в живот и верещали, верещали, верещали.
— Руси, руси! — неслись со всех сторон радостные крики.
Белка пыталась их успокоить, гладила по курчавым головёнкам, делала знаки руками, умоляя не шуметь. Она знала несколько десятков слов на местном наречии, но как будет «тише» вспомнить не могла.
— Silence, kids! Don't shout! Не кричите. Пожалуйста, — просила она их, но всё было напрасно.
— Руси! — продолжали галдеть они, хватая её за руки маленькими светлыми ладошками.
Вскоре вопли детворы привлекли внимание взрослых. Краем глаза Белка увидела, как из дома напротив по направлению к её убежищу выбежала группа негров с автоматами. Она представила, что здесь начнётся через секунду, выхватила пистолет и выстрелила в воздух.
— Бегом отсюда! — сделав страшные глаза, крикнула она детям.
Те с визгом бросились вниз по лестнице.
Когда негритята исчезли, она крадучись подошла к люку, осторожно выглянула. Снизу раздался дробный стук автомата и пули выбили в стене неровные воронки, образовав что-то вроде буквы «V». Белка выстрелила на звук, с радостью услышала крик боли врага.
Она не думала о смерти в эти минуты. Она просто стреляла и старалась не подставляться под пули. Она улыбалась. «Хорошо быть тощей, — думала она. — В тощих трудней попасть». Ей было до хохота интересно играть в догонялки с этими горячими и глупыми кусочками металла.
— Зато, если Сатир всё же объявится сейчас где-нибудь поблизости, то услышит выстрелы и будет вести себя намного осторожней, — думала она. — Всё ж не зря погибну.
Под окном раздались звуки подъезжающих машин, десятки ног в армейских ботинках затопали по раскалённому асфальту.
Когда в люк влетела тяжёлая, похожая на личинку какого-то металлического насекомого, граната, Серафима на секунду застыла от неожиданности и опрометью бросилась к ней, собираясь кинуть её обратно, прежде, чем она взорвётся. Огромный огненный сноп вдруг вырос из пола прямо перед ней. В огне проступила оскаленная собачья морда и в следующее мгновение клочья обгорелого, сочащегося кровью, мяса взлетели вверх, прямо в высоченное, безоблачное небо Африки, засеянное огромными, пусть и невидимыми днём звёздами.
Вечерело, когда Сатир заметил, что за ними движется, постепенно нагоняя, открытый армейский джип, в котором сидело несколько военных. Сначала он не обращал на них внимание, но по мере того, как они приближались, его начинал точить маленький и острозубый червячок беспокойства. Сатир посматривал в зеркало заднего вида и приближающийся автомобиль нравился ему всё меньше. На всякий случай он прибавил скорость. Преследователи не отставали. Оружия у них видно не было, но это ничего не значило. До поры его могли держать в ногах.
— Надо что-то делать, — сказал он себе.
Сатир, наклонился и вытащил из бардачка большой никелированный пистолет, который он обнаружил в захваченных арсеналах президентского дворца. В последнее время он всегда носил с собой оружие. Как теперь оказалось — не напрасно.
— Маленькие дети, ни за что на свете, не ходите, дети, в Африку гулять, — нравоучительно сказал себе, разглядывая в зеркало преследователей. — Кто бы это мог быть? Полковничьи недобитки? Местные бандюки? Чёрт его знает. Тем более, что и разницы нет никакой. Курице всё равно: свадьба или поминки.
Темнело. Через два часа погони по пыльным африканским дорогам Сатир понял, что уйти ему не удастся. Прорваться к столице, где он рассчитывал на защиту, не удавалось. Преследователи гораздо лучше него знали местность и умело гнали беглеца в глухие районы. Видимо они выжидали, пока у того закончится бензин. Надо было решаться на крайние меры.
