Она закричала.
В открытое окно намело небольшой сугроб. На подоконнике сидела ворона. Длинная занавеска выворачивалась наружу. Ветром ее задуло в огонь на плите, который она не выключала… Занавеска загорелась. Когда она уходила, один раз оглянулась с улицы: в окне полыхали теплым огнем занавески.
На ветровом стекле, засыпанном снегом, она написала указательным пальцем: «Не ищите меня никогда. Ри…» – но имя не дописала, отвлекаясь на карканье ворон в небе.
Снегопад засыпал надпись.
Она тронулась не спеша, присматриваясь к земле, подбирая на ходу бумажки, увлекаясь и отдаляясь, все дальше и дальше от дома, собирая мусор в красивую лакированную сумку, которую когда-то носила в «мирной» жизни. Постепенно в нее набиралось – торчали пакеты из-под молока, грязные и мокрые упаковки, даже туфель на высоком каблуке…
Господин подъехал к дому Маргариты. Он был совсем один. Он посигналил под ее окнами своей «специальной» трелью. Вышел из машины, вгляделся в пустое окно – оно было раскрыто, и ветер выворачивал и трепал длинную белую занавеску, обгорелую с одного края. Несколько ворон, каркая в наступающих сумерках, летали вокруг окна – занавеска мешала им сесть. Старая женщина с мусорным ведром сказала ему с досадою и укоризненно:
– Она ходит с колбасой у метро.
Сначала Господин увидел, как компания из уличных пьянчужек-полубомжей, двух мужчин и опухшей женщины, собравшись в кружок, у стены с вытяжкой, ели Ритину колбасу. Рядом с ними лежало еще несколько палок. Сама же Рита была им установлена тут же невдалеке. С тремя пакетами и клеенчатой сумкой в руках. На белых волосах у нее вместо шапки была посажена корона с ободранными блестками и свисающими вдоль нарумяненных щек гирляндами бус. Множество громоздких поддельных украшений, как будто взятых из театра: перстни с выпавшими камнями, ожерелье из поддельного жемчуга, как монисто, одетое на него еще одно ожерелье. Серебристая, сверкающая на скудном солнце накидка, порванная в нескольких местах, туфли на высоких расщепленных каблуках – ничего это не могло согреть ее в такой мороз, но она не дрожала. Мальчишки бежали вслед и плевались в нее из трубочек. Она им говорила:
– Оставьте меня!
Под порывом ветра плащик вспыхнул, под ним было надето белое платье, как у Снежной королевы. Она свернула в переулок. Господин – за ней, все желая заглянуть в лицо, но видя только сутуловатую худую спину. Началась поземка. Она периодически залезала в полуподвальные ниши у окон, тянула свою руку, всю в болячках и перстнях, сквозь решетки, чтобы достать, например, полусгнивший пакет… Так они дошли до продуктового магазина. Видно было, что она боялась в него зайти, стояла и заглядывала в дверь своим острым лицом. Из магазина вышла уборщица и стала курить, глядя вдаль. Рита забеспокоилась: под ногами у женщины валялся очередной пакет, из которого вышел крупный таракан в сторону дверей. Она взяла его двумя пальцами, не убивая, не давя, положила обратно в пустую картонку.
– Видите, – негромко заговорила Рита, заискивающе глядя на уборщицу, – что вам тут подбрасывают! – Таракан стал выползать опять. – Вот вы видите, видите, какое!!! – уже громче восклицала она, захватывая насекомое пальцами и вкладывая его назад в упаковку, откуда оно вырывалось снова и пыталось убежать. А она возвращала его назад.
Господин стоял невдалеке и наблюдал.
Она стала возвращаться к метро. Он окликнул по имени, но ее как засосало по ступенькам в шахту перехода.
Он обнаружил ее на платформе, – сверкая одеяниями, Рита пошла сначала в одну сторону, потом в другую.
По-безумному накрашена, неровно, как трагический клоун, тянула за собой несколько пакетов с мусором и что-то иногда протяжно завывала, принимаясь петь то одну, то другую песню. Часто незнакомую, например:
– …кровь с мостовых да не смыва-а-е-е-тся! – И так несколько раз, или: – Пойду в аптеку, куплю яду, аптека яду не дает, а я молоденькая девчонка, любовь с ума меня сведет!.. – Бросала на полуфразе. – Ты ее с собою не зови, у нее гранитный камушек внутри! – Или, остановившись, как заклинание, вдохновенно повторяла самой себе: – Сердце бьется, бьется, бьется и добьется своего!!!
Господин нелепо смотрелся на платформе в своих вызывающе богатых одеждах, в пальто с необычным воротником – он много лет не был в метро и чувствовал себя там неуверенно, тем более что люди глядели на него почти с ненавистью.
К платформе подошел поезд. Она впрыгнула в вагон. Он – за ней. Она пошла в конец вагона туда, где места на трех. Положила все свои пакеты. Люди брезговали и отшарахивались от нее. Она не замечала зла – села, положила все свои тюки на лавку, прилегла на них, закрыла глаза и тут же открыла, не умея спать. Вся переливаясь под электрическим светом, не отводила глаз ни под чьим взглядом и досматривала в людей до конца. Грязными пальцами нервически вытягивала прядь за прядью слипшиеся волосы из-под короны. Потом подробно развязала бинт на руке, проверила рану всем напоказ, что даже кто-то охнул. Потом опять прилегла, положив руку и ногу на свои пакеты для контроля. Господин подкрался к ней совсем близко.
Вдруг в вагоне, как это часто бывает, выключили свет, и он положил ладонь ей на плечо. Она вздрогнула у него под рукой, как, бывает, вздрагивают кошки и замирают, чтобы потом улучить момент и вырваться.
На станции, когда двери раскрылись, она выскочила и побежала по платформе, в ужасе не переставая кричать. Он догнал, схватил ее. Она, падая спиной ему на руки, ослепляя блеском резко треснувшей короны, кричала:
– Коты-коты-коты-коты-коты-коты!.. – Вокруг собрались несколько человек. Он потащил ее – она завывала, сопротивлялась, но пакеты из рук не выпускала. На улице он прислонил ее к дереву.
Лицо ее застыло в трагическую маску. Она жалобно заговорила, будто не узнавая его.
Рита (торжественно): Москва. Власть не очень защищает. Таких, как я! В городе происходят странные, как инсценировки, самоубийства, несчастные случаи… Разве в наше время в Москве правительство разрешило вам такую казнь?
Господин сильно поплохел за это время: глаза остекленели, желтая кожа, затемненные очки. Он снял очки. Тогда она заговорила с ним по-новому, жалобно, словно увидела другого человека.
Рита: Я и так без никого. Меня обозвали тут на улице. Собака погналась за мной, пыталась укусить, так холодно! И вы вместо поддержки в этом краю, в этой местности хватаете меня! Мне всегда так нравилось слушать, как голос дикторши в вагоне объявлял: «Станция „Ба-а-а-а-бушкинская"». Правда, красиво?
Господин: Да.
Рита: А что? У меня нет последнего желания?
Господин: Желания не выполняем.
-«ПРОЩАЙ, ГОСПОДИН!»
Уже наступала ночь, когда они вошли в Ритину квартиру. С кровати повскакивали и разбежались в разные стороны и в окно несколько котов. В квартире – разруха. Вслед за Господином с Ритой трое мужчин внесли много-много цветов в вазах, заставили ими всю комнату, ушли не прощаясь. Господин подробно закрыл дверь на все замки и засовы. Рита покорно сидела за столом и шевелила пальцем сломавшийся бутон от розы. Иногда принималась петь.
Господин: Сейчас выпьем шампанского.
Рита: Нельзя пить цветную воду.
Он сел за стол напротив нее.
Рита (разглядывая его): Здравствуйте. Вас, наверно, разыграли, но мы не знаем, кто вы такой, – вдруг сказала она, как в радио.
Господин горестно вздохнул, открыл бутылку шампанского.
Господин: Какой тост?
Рита: Тост, но ты его не расшифруешь никогда.
Господин: Какой?
Рита: За потерянный солнцем рай!
Он выпил один. Вытер сухой рот.
Господин: Я люблю тебя.
Рита: Любовь… ну, это не мясо, но что-то кровавое.
На рояле под стеклом лежала посмертная маска и руки Ленина.
Рита (склоняясь над маской): Родина превыше всего. Рыба в воде, мои серьги со мной. Давайте, спрашивайте меня, я перечислю свои незаживающие раны. И ничего с ними нельзя поделать. Я ими ранена. (Пауза, опять заговорила, быстро-быстро.) Имела склонность к поджогам, была чувствительна, если вдруг не замечали и не ценили – сразу внутренне плакала. Возбуждалась, когда били по лицу, несильно!.. Старея, научилась ценить молодую кожу на молодых лицах, даже прыщи казались показателем здоровья. Когда хватали за волосы на затылке, как кошку, цепенела, становилась ручной… А вы выдирайте, выдирайте поразившие вас фразы!
На столе она нашла рассыпанные таблетки, проглотила одну. Остальные Господин поспешно смахнул на пол.
Рита: Таблетка – это как стакан водки, который пьют за упокой души. Надоело говорить внутри себя, поэтому-то я с вами. И не мешайте моей искренности повторять эти мои слова.
Господин: Любимая.
Рита: У нас похожи с ней голоса.
Господин: С кем?
Рита: Уходишь из дома, возвращаешься, а они выпили без тебя полвазы воды, неприятно мне, что они что-то делают без меня, – сказала она про букет цветов в банке.
