Они поместились где-то посередине кинотеатра под открытым небом. Номера мест были отмечены белой краской на спинках садовых скамеек. Пять мест на скамейку, перегородок между местами не было. Жители большого южного города, особенно в те годы, отличались некоторой нестандартной пышностью, особенно женщины. Эд оказался притиснутым к мощному Анькиному бедру с одной стороны и тоже неслабому бедру Белой Вальки, которая, несмотря на свои двадцать лет, была выше нашего юноши, с другой. После профилей Анны, губастой Вики и Черной Вальки-украинки, взглянув налево, Эд мог увидеть белый клок над лбом Беспредметника.
Это был день открытия сезона. Администрация, пожадничав, назначив два сеанса в вечер, оказалась в луже. В объявленное для начала фильма время в природе, оказалось, было еще светло как днем. Усевшиеся уже на свои места зрители пыхтели, ворочались, потели и нервничали. Среди скамеек тараканами пробирались два мороженщика с голубыми ящиками у животов, где-то сзади у входа синел одинокий милиционер. Небо, сколько в него ни вглядывались директор кинотеатра, билетерши и зрители, ничуть не темнело.
— Как говорила моя бабушка Вера, если хочешь, чтобы чайник скорее закипел, не гляди на него. Публика гипнотизирует небо, и оно из чувства противоречия отказывается темнеть, — сказал Эд.
— Даже если мы не станем смотреть на небо, то все остальные будут на него смотреть, — вздохнула Анна и поправила выбившуюся в разрез крепдешинового платья лямку лифчика. Эд не любил сидеть вот так, как сейчас, прижатым к Анне. В жару еврейская красавица становилась горячей, как чайник бабушки Веры. Однажды им пришлось ехать в автомобильчике Цветкова в «Монте-Карло». Геночка сидел рядом с Цветковым-водителем, а Эд, Анна и еще кто-то третий оказались затиснутыми на заднее сиденье. Ехать с Анной в «Запорожце» было равносильно проведению двух часов в тесной клетке с гиппопотамом. Скамья перед ним была почти пустой, и Эд уже собрался спросить у билетерши, можно ли пересесть на пустующую скамью, как вдруг вбежали в поле зрения четверо парней и, хохоча и ругаясь, стали протискиваться на свои места. В едва взглянувшем на них опытном молодом негодяе на невидимом миру табло зажглась красная надпись: «Опасно!» Если ты провел десяток лет среди криминалов и сам причинил немало неприятностей другим людям, то ты узнаешь, кто опасен, а кто нет. Не всякие громкоговорящие и громкоругающиеся люди опасны. Эти — были.
Протиснувшись, они стали делить места, и этого короткого момента было достаточно нашему наблюдателю, чтобы безошибочно опознать самого опасного — лидера. Темнолицый от несбритой вовремя щетины и от особого качества темной кожи (такая же была у Мотрича, кстати сказать), высокий и костлявый, с грязно-потными волосиками над лбом, «особо опасный» Эду в высшей степени не понравился.
Неприятный тотчас оправдал неприязнь Эда. Охватив взглядом их компанию и проведя гадкими глазами по девушкам, неприятный прокаркал: «Во какая коллекция телок, парни!» Потные, покрасневшие от бега рожи уже усевшихся приятелей немедленно появились над спинкой скамейки взамен затылков. Чтобы дать рожам понять, что девушки не одни, Эд положил руку на Анькино колено и по-хозяйски погладил его. И, повернувшись к самой красивой — Белой Вальке, она же была и самая гордая и злая, сказал, лишь бы что-то сказать, пометив и Вальку как «свою»: «Ну и долго они будут испытывать наше терпение? Пора начинать!»
Особо опасный все еще стоя, в повороте, усаживаясь и лишь медленно снимая грязный взгляд с лиц и грудей и плеч девушек, хмыкнул менее «неприятным»: «Их четверо, и нас четверо. Вот бы и поладили…» И сел. Из внутреннего кармана пиджака достал бутылку водки.
— Да они с ребятами, — пробормотал самый робкий из неприятных.
— Разве это ребята для таких телок… — хрюкнул парень номер три.
Анна, услышавшая фразу, толкнула Эда локтем. «Каждый хазерюка…» — начала она.
Молодой негодяй остановил ее, сильно сжав горячее колено подруги. «Мать иху так. Сейчас начнется фильм…»
Однако теперь, когда Эд, забыв о совете бабушки Веры, все чаще вглядывался в небо, проверяя степень его потемнения, процесс и вовсе остановился. Почти не скрываясь, лишь чуть сползая вниз на сиденье, булькая отвратительно водкой и выковыривая из кулечка такую же гадкую, как и они сами, закуску — халву, компания впереди становилась шумнее и наглее. Прикончив бутылку и откатив ее ногой по залитому асфальтом полу кинотеатра, особо опасный стал хватать за шеи сидящих впереди женщин. Эд, весь напрягшись, думал о том, что он сможет сделать, если неприятный и его друзья начнут хватать «его» девушек. Взвесив несколько вариантов, он понял, что будет неминуемо побит. Один против четверых, да еще таких, он ничего не сможет сделать. На Беспредметника в драке рассчитывать нечего. Пацифист-Беспредметник не убежит, но он как девочка, даже слабее любой из четырех женщин. Разумеется, Вику и Анну нелегко обидеть. Они опытные бабы и будут орать, визжать и кусаться, и бить, если позволит пространство, по яйцам. Гордые Вальки, Белая и Черная, молоденькие, хотя и большие, может быть, зло расплачутся. Вероятнее всего, компания неприятных захочет напасть после сеанса. Очевидно, у выхода из кинотеатра. Чтобы «потискать телок», как они выражаются. Будет драка. Вмешается, если окажется поблизости, милиция. Если нет, может быть, добровольцы-прохожие. Или никто. Может быть, если шакалы опытные, им удастся загнать одну из жертв в глубь парка и изнасиловать…
Но главная опасность заключалась для молодого негодяя не в драке, которая всегда длится недолго и в которой он знал, что будет делать, пока не упадет. Он боялся унижения, которому ему придется подвергнуться во время сеанса, боялся пыток, которым будет подвергнуто его мужское самолюбие все то время, пока багдадский вор будет карабкаться на стены Багдада и бродить по багдадским базарам.
Подтверждая его опасения, закончив терроризировать сидевших впереди — несколько женщин, поспешно взлетев, пересели, — особо опасный перенес свое внимание на их скамью. Одновременно со вспыхнувшими на экране первыми кадрами «Багдадского вора» особо опасный, взмахнув длинными руками, как птица, завел их назад за спину скамьи, и теперь узловатые пальцы орангутанга болтались в районе Анькиных икр. Эд не сомневался, что особо опасный знает технику своей профессии, и действие будет разворачиваться согласно много раз проигранному хулиганами сценарию. Воспитанный в старомодно-рыцарских блатных обычаях отсталой Салтовки, где еще существовало первобытнообщинное блатное общество, Эд ненавидел хулиганов и особенно таких вот вольных стрелков. Были и на Салтовке мерзкие типы, но даже имевшие репутацию исключительно подлых — блатные цыгане с Тюренки — считали позорным приебываться к парню с девушкой без особенной на то причины.
Перекрикиваясь с приятелями, кончились титры и начался фильм, копия была старой, и по экрану время от времени пробегали молнии царапин, особо опасный не забывал совершать зло и, вдруг повернувшись, посмотрев Анне в лицо, воскликнул: «У-у, какие глазищи! Отдайся?!»
У Эда внутренности сбежались в один узел, и он совершил первую трусость. Он сделал вид, что не слышит слов неприятного, хотя следовало врезать ему в этот именно момент. С опущенными и заведенными назад руками враг не был в боевой позиции, и Эду удалось бы хорошо приложиться к черепу врага. Конечно, его тотчас бы как минимум жестоко избили и как максимум пырнули бы ножом, но зато мужская честь его не пострадала бы. Было ясно, что столкновения не миновать и лучше разрешить все сейчас, сразу, до тех пор, пока ситуация зайдет очень далеко. Однако новорожденный Лимонов вместе с лошадиной дозой культуры, влившейся в него из прочитанных книг, получил уже и непременно вручаемую каждому свежеиспеченному интеллигенту робость, каковой не было у ни в чем не сомневавшегося в таких случаях подростка Савенко — жителя Салтовского поселка. Сдрейфив, он сделал вид, что ничего не слышал, и только провел рукой по ляжке подруги. Мое.
Попробовав юношу на зуб, особо неприятный понял, что перед ним интеллигент и поэтому трус. А интеллигент и трус позволит ему зайти очень далеко и, только уж совсем загнанный в угол, огрызнется, может быть, оттуда, как подожженная крыса, и в слепой ярости бросится на обидчика. «Согрешим, а, глазастая?» — сказал особо опасный громко, и его болтающаяся рука вдруг ухватила Анну за икру…
Лора, вздохнув, оправляет платье, встает.
— Пойду спать.
— Противный тип этот твой сосед, как его… Анатолий? — осторожно замечает Эд. — Вы что, на одной лестничной площадке живете? — На самом деле он сразу же запомнил имя ненавистного ему особо опасного, стоившему ему в свое время таких страданий, но совсем не услышал вторую половину рассказа Лоры о ее жизни.
