Позаимствовав эту легенду, христиане представляли Лилит – «Ту, которая сказала „нет“», – в образе ведьмы, королевы, черной луны (на иврите «Леила» означает «ночь»), подруги демона Самаэля.
На некоторых средневековых католических гравюрах Лилит изображена с вагиной на лбу (в то время как рог на лбу единорога символизирует фаллос). Лилит считается соперницей Евы (которая тем более покорна, что сделана из ребра Адама), ей чужд материнский инстинкт, она любит наслаждение ради наслаждения и готова платить за свободу жизнью собственных детей и одиночеством.
Эдмонд Уэллс. «Энциклопедия относительного и абсолютного знания», том V
Мата Хари скользит по моему телу, следуя карте нервных окончаний, ласкает вены, целует там, где кожа тоньше всего.
– Где ты этому научилась? – спрашиваю я.
Она отвечает:
– В Индии.
Несколько секунд мне кажется, что бывшая шпионка полностью завладела моим телом, подчинила его себе и оно движется помимо моей воли.
В голове бьется мысль: «Не думать об Афродите».
– Ты где-то витаешь, – говорит Мата Хари.
– Нет-нет, все хорошо. Наши души встретились. Она танцует у меня на животе так, как только что танцевала в Амфитеатре. Каждое ее движение удивительно. Мой член словно ось, на которой она кружится, вращается, раскачивается.
Не думать об Афродите.
Я вдруг смутно понимаю, почему богиня любви вызвала у меня такой восторг. Потому что я хочу ей помочь. Она пробудила во мне гордыню, записанную в генах. Мне показалось, что, возможно, я тот, кого она ждала, – единственный, кто может спасти богиню Любви, которой угрожает опасность. Тщеславие.
Но теперь все изменилось. Змея линяет. Отказывается от наркотика, от своего героина. Я трезвею, прохожу курс дезинтоксикации, прощаюсь с иллюзиями. Мое тело ликует, и этой ночью мои мышцы много раз благодарили мозг за то, что он наконец во всем разобрался и подарил мне эти минуты чистой физической радости. Мата Хари оказалась решением всех моих проблем. Это было настолько очевидно, что я отказывался верить.
Меня восхищают ее вьющиеся каштановые волосы, маленькая упругая грудь, глубокий, напряженный взгляд. Мы устали и отдыхаем.
Мата Хари достает сигареты. Закуривает. Предлагает и мне. Я никогда не курил, но соглашаюсь. Вдыхаю дым и кашляю. Снова затягиваюсь.
– Где ты взяла сигареты?
– Здесь есть все, нужно только поискать.
Я блаженно улыбаюсь, просто так, без всякой причины. В окно я вижу Олимп.
– Как ты думаешь, что там, наверху?
– Зевс, – говорит она, выпуская аккуратное колечко дыма. Оно перекручивается и превращается в восьмерку.
– Ты так уверенно это говоришь.
Мата садится, поджав ноги. Она еще вся покрыта потом.
– По моим данным, так считает большинство Главных богов. Я думаю, они хорошо информированы.
– И что такое «Зевс»?
Она задумывается.
– А показавшийся в небе огромный глаз? – спрашиваю я.
– Скорее всего это его глаз. Вспомни, греческие мифы говорят, что у Владыки Олимпа много обличий. Он может принять любой вид. Вероятно, превратившись в глаз, он хотел нас напугать.
Я снова затягиваюсь и чувствую, как серый сигаретный дым загрязняет мои легкие.
– Наверху мы увидим дворец и правящего миром Зевса на троне. Вот что я думаю.
Мата Хари говорит так, словно речь идет о походе в музей.
– Может быть, здесь все именно так, как мы это воображаем. Мифический Олимп, описанный в книгах «Земли-1».
– Эдмонд Уэллс цитировал: «Реальность – это то, что продолжает существовать и после того, как мы перестаем в это верить», а ты считаешь, что «Эдем – это то, что начинает существовать, когда мы начинаем в это верить».
Она отбрасывает назад прядь влажных волос.
– Да, мне нравится думать, что наше воображение порождает богов. Ведь есть только два варианта: либо Зевс и вся его шайка действительно существовали и легенда о них легла в основу целой мифологии, либо люди просто выдумали их.
Я выпускаю дым.
– Тогда остается один вопрос: почему все вертится именно вокруг греческой мифологии?
– Возможно, у каждого выпуска свой пантеон – боги индейцев инка, яванские, индийские, китайские божества. Кроме того, в любой религии всегда есть отец-создатель, богиня любви, бог войны, бог моря, богиня плодородия и бог смерти.
– А если, например, кто-то вдохновился мифами, создавая декорации и главных действующих лиц? – говорю я, развивая идею Эдмонда Уэллса.
– Продолжай.
– Предположим, мы находимся внутри романа. И читатель оживляет нас – так же, как игла проигрывателя вызывает к жизни звуки, пробегая по дорожкам пластинки.
Мата Хари гладит мои плечи, слегка массирует их. Потом прижимается грудью к моей спине, и мне кажется, будто по телу пробегают электрические разряды. Мата меньше ростом, чем Афродита. И она стройнее.
Когда она обвивает руками мою шею, я вижу шрамы на ее запястьях. Наверное, в юности она пыталась покончить жизнь самоубийством. Еще одна бунтарка. Удивительно, что Мате ее земной облик вернули вместе со следами ран, полученных в прошлой жизни.
– А кто же тогда писатель? – спрашивает она.
– Кто-нибудь. У него самая обычная жизнь, и он пишет все это, чтобы развлечь себя.
– У писателей всегда самая обычная жизнь, и они мечтают о фантастических мирах, – утверждает Мата. – В большинстве своем это интроверты-одиночки, которые спасаются в своем воображении от однообразия будней.
Я вспоминаю, что, когда был ангелом, у меня был один подопечный, Жак Немро. Его жизнь и впрямь не была праздником.
– Если это действительно роман, мне нравится обстановка, в которую нас поместили. Что же касается спецэффектов, всяких монстров и химер, то все выглядит вполне убедительно.
– Нет, – возражает Мата Хари, – половина трюков вообще никуда не годится. Агрессивные сирены, Медуза, Большая Химера – все это из рук вон плохо. Это перебор. Я уж не говорю о Левиафане или Афродите. Даже ты не скажешь, что это правдоподобно.
Она смеется и покрывает мое тело поцелуями.
– А если писателя не существует? Если мы находимся в моем сне? – спрашивает она.
– Не понимаю.
– Я иногда задаюсь вопросом: а вдруг на свете нет никого, кроме меня?
– А я?
– Ты? Все, что меня окружает, нужно, лишь чтобы развлекать меня.
Меня поражает одна мысль.
– Ты только что сказала, что хотела заняться со мной любовью, как только увидела меня. Почему же тогда это не случилось тут же? – спрашиваю я.
– Потому что я не хотела, чтобы это тут же произошло. Я хотела, чтобы моя страсть возросла, чтобы она стала необыкновенно сильной к тому времени, когда желание наконец исполнится.
Я мрачнею. Мне не нравится чувствовать себя вещью.
– Я мог бы сказать тебе то же самое. Я единственный, кто действительно существует, а ты лишь персонаж моих снов.
Мата Хари опрокидывает меня на спину и наклоняется, чтобы раздвинуть языком мои губы.
– Я ценю свою фантазию, – говорит она. – М-м-м… Как она правдоподобна! Спасибо, скучающий писатель. Хочешь, я скажу тебе одну вещь? Мне что ты действительно существуешь.
На этот раз я освобождаюсь от ее объятий. Она снова закуривает.
– Что, тебе обидно, когда к тебе относятся как к литературному персонажу?
– Я не персонале. Я живой человек, бог. Бог-ученик.
– Мне бы не было обидно быть персонажем. Они бессмертны.
– Литературные герои не говорят сами. Их заставляет говорить скучающий писатель.
– Значит, можно отдохнуть. Не придется самому ломать голову, сочиняя что-нибудь умное.
– Я предпочитаю говорить сам. Ведь если мне захочется выругаться, уверен, что цензура это вырежет.
– Попробуй, и посмотрим.
– Дерьмо.
– Вот видишь. Если мы по-прежнему придерживаемся версии о романе, свобода выбора у тебя все равно остается. Представь, что нас создал писатель, мы теперь «живые», и он разрешает нам говорить что вздумается, когда вздумается и как вздумается.
Я все еще не уверен.
– Ну, посмотрим. МЕНЯ ВСЕ ЭТО УЖЕ ДОСТАЛО!
– А чего ты боишься? Того, что вырежут твои слова, или того, что тебя выкинут из книги?
От этого разговора у меня вдруг начинает кружиться голова, словно я пьян.
– Каждый персонаж думает, что он герой книги. Это нормально. И если он умрет, то не узнает, что было дальше. Значит, мы все литературные герои.
– А если я, литературный герой, покончу с собой? – спрашиваю я ее.
– Это значит, что ты не был главным героем, – парирует она. – Во всяком случае, я тебе уже сказала, я – героиня. Ты только мой сексуальный партнер в этой сцене.
Я встаю и, задумавшись, подхожу к окну. Гора гипнотизирует меня.
– Успокойся. За всем этим стоит Зевс, а не автор романа, – говорит Мата.
– Почему ты так говоришь?
– Романист не смог бы вписать себя в свой роман. Этот аргумент кажется мне серьезным.
