Она встречала меня на перроне, моя девочка, в каком-то светлом брючном костюмчике, глаза её светились счастьем и какой-то нездешней, уж во всяком случае, немосковской, трогательностью.
Из вещей у меня и был-то всего лишь недавно подаренный мне ею же бордовый рюкзак, хоть и набитый до отказа. Безусловно взял я с собой и модем. Без этого мне, как я тогда сам себя ощущал, идейному вдохновителю грядущей Мировой Революции Духа, было нельзя никак, вне зависимости от физического местонахождения. Да и что это такое вообще — физическое местонахождение — так, на постном масле очередная хуйня!:) (Смайлик вводит себе в задний проход узкую и длинную стеклянную пробирочку:).)
Не успел я оставить одну свою семейную жизнь, как у меня немедленно началась следующая. Что тут скажешь? Наверное, так на роду мне написано. Нет, я не обладаю внешностью великого мачо (хоть на самом-то деле именно я-то им и являюсь), но есть вещи, что умею открывать в женщинах только, именно и исключительно я. Это просто вот так вот и всё, хоть ты тресни! И всем женщинам обычно хочется за меня замуж. Зачем, казалось бы? Ведь всю мою жизнь, в материальном плане, с меня совершенно нечего взять. И… тем не менее это так. Всегда так было. С тех самых пор, как, извините, «женилка» выросла. Тут как раз уместно напомнить, что на пятнадцатилетие мне уже было зачем дарить вышеупомянутый «Харкiв»:).
Мы быстро-быстро доехали до Лариссиной квартиры на Салтовке. Буквально чтобы просто кинуть вещи, потому как сразу же по моему приезду выяснилось, что к 10-ти часам утра нас ждут на приёме в какой-то крутой местной ветеринарной клинике. Да-да, нас уже ждали: Лариссу, меня и, с этого момента, именно что уже НАШЕГО кота по имени Рыжий. Я вам ещё не рассказывал про него?
О, это был удивительный тип! Дело в том, что Ларисса, в принципе, знала, что моя «прежняя» семья состояла из меня, Да и нашей рыжей кошки Василисы, найденной и подобранной мною в подъезде моего «материнского склепа» за несколько месяцев до окончательного размена той квартиры. Не знаю, сыграло ли это тоже свою роль, но, тем не менее, где-то в апреле-мае Ларисса шла себе как-то по улице и вдруг увидела маленького-маленького беспомощного рыжего котёнка и, вдруг презрев все свои некогда аллергии, взяла да и подобрала его. И, — о, чудо, — никаких аллергических реакций друг на друга у них не возникло! Так вот и вышло, что в Москве я оставил одну семью с рыжей кошкой, а в Харькове меня ждала уже другая — формально, в том же комплекте. (Смайлик, будто заправский фокусник, вытягивающий бесконечную ленточку из бутафорской бумажной шляпы, вытягивает у себя изо рта собственный же язык и… в конце концов засовывает его себе в жопу. Уроборос — forever!:))
Мы довольно быстро сделали Рыжему какую-то плановую прививку, вернулись, сразу легли в постель и довольно долго искренне любили друг друга.
Я привёз с собою каких-то денег, оставшихся от продажи компьютера; конечно, немного, но кое-что. Ларисса же продолжала ходить на свою работу — в качестве менеджера рекламного отдела чуть не крупнейшей в Украине компании по продаже компьютеров под названием, по странному совпадению, «МКС» — то есть моё имя без огласовки. Тут уместно напомнить, что во всех, как в хороших, так и в плохих, смыслах Харьков — всё-таки не Москва, и быть там где бы то ни было менеджером рекламного отдела означает сочетание в своём лице и менеджера, и копирайтера и чуть ли не дизайнера (дизайнером там, впрочем, работала другая, тоже очень достойная, девушка по имени Тома).
Так, в общем-то, мы и жили с Лариссой: счастливо и, в общем-то, душа в душу. Однажды я спросил её, а почему в латинице ты всегда пишешь себя с двумя «с». «Просто не хочу, чтобы меня называли Ларайзой…» — отвечала она с улыбкой. «Понимаю» — сказал я и внутренне вспомнил, как моя первая жена Мила, уехав жить в Америку, тоже добавила себе в имя лишнюю букву, чтоб не быть Майлой:).
У Лариссы был родной брат Серёжа. Очень хороший парень. Сын её матери и того лётчика, что некогда заменял ей отца. Он жил в общежитии какого-то технического ВУЗа, где учился на младших курсах, и часто приезжал.
Ларисса подтрунивала над ним. На мой взгляд, не всегда оправданно, ну да что с бабы возьмёшь:). Он же просто очень искренне любил её и, наверное, любит и ныне. Ларисса довольно смешно играла в «старшую сестру». «Серёжа, — говорила она порою, нахмурив бровки, — мне опять звонила Ваша мама!»
— Она и твоя мама тоже! — довольно обиженно возмущался Серёжа.
— И тем не менее! — так же строго продолжала Ларисса.
Однажды мы после её работы сидели с ней на бревне во дворе «нашего» дома. Оу, харьковские дворики!.. А знаете ли вы украинскую ночь?!. И всё такое ещё… Харьков, Харьков, Харьков, Харьков, Харьков — самый любимый мой, самый родной мой город! Там всё было таким, будто я вернулся в своё детство, в любимые мои 70-е годы, то есть первое десятилетие моей жизни. Будто бы моё детство сначала ушло от меня, уехало в этот Харьков, а я всё-таки искал-искал, да и наконец разыскал его здесь!
Мы сидели с Лариссой на бревне и пили вечернее пиво, беседуя, опять же, о Мировой Революции Духа, когда вдруг увидели направлявшегося к нам Серёжу, тоже с какой-то банкой в руке (Эх, ёбана Перестройка!:)). Мы с ним пожали друг другу руки, потом он внимательно и с восхищением оглядел свою старшую сестру и сказал: «Ух ты! Какая ты! Макс, и чего ты с ней делаешь?:)»
Буквально в первые же дни после моего приезда мы разместили моё, прямо скажем, объективно нехуёвое резюме на нескольких местных сайтах, посвящённых поиску всяко-разных работ; у Лариссы тоже были какие-то завязки и мысли насчёт моего трудоустройства, но тут надо было кого-то там подождать, да и вообще меня, конечно, больше бы устроил какой-то более самостоятельный сюжет. Поэтому пока каждое утро, с понедельника по пятницу, Лариса уходила на работу, а я оставался дома, пытаясь мастерить какие-то полочки и столики, чтобы, в общем, была от меня хоть какая-то польза в хозяйстве.
Иногда, уже ближе ко времени окончания её рабочего дня, я уезжал в Центр; куда-нибудь на знаменитый Каскад (действительно очень красивая штука!) или куда-нибудь в Парк перед Зоопарком. Там я просто сидел на лавках, иногда писал и… просто был счастлив.
Что я писал тогда? Ну, в общем-то, третья часть романа «Да, смерть!» под красноречивым названием «То-то и оно!» на 90 % как раз там и написана.
Потом, в шесть вечера мою Лариссу отпускали с работы, я встречал её в близлежащем к их офису сквере, и мы отправлялись гулять. Как-то раз ходили на уличный концерт «Океана Эльзы», устроенный прямо на главной городской площади (тут необходимо лишний раз заметить, что эта самая главная площадь города Харькова является, между нами, девочками, говоря, самой крупной городской площадью в Европе, а если брать Евразию в целом, то превосходит её только знаменитая Тянь-ань-мынь в Пекине), и было сказочно хорошо…
Вообще в тот период у меня в голове в социально-политическом плане существования Пластмассовой Коробочки царили весьма энергетически насыщенные проукраинские настроения. Внезапно, будто не по своей воле, я вспомнил, что вообще-то я — наполовину украинец, и это почему-то вдруг стало наполнять меня какой-то чуть не героично (:)) радостной гордостью. Сказал бы мне кто-нибудь раньше, что такое возможно — я бы ни за что не поверил!
У Лариссы же украинцами были и мама и папа, но сама она отчего-то считала себя русской, а любимым её языком был и вовсе английский, и она действительно постоянно читала в метро в основном какие-то английские романы. Мне же ужасно нравилась украинская речь. Конечно, в Харькове, мiсте компактного проживания русскоязычного населения, её услышишь нечасто, но всё же гораздо чаще, чем в Москве — в общем-то несмотря на всё:).
Я жил в Харькове, был счастлив и ненавидел москалей, и мне было реально стыдно за то, что, как ни крути, я всё-таки родом из этого города. Я тогда не знал ещё, что мой прапрадед когда-то был здесь раввином. Кажется, всё-таки перед самым моим отъездом из Москвы мать сказала мне, что в Харькове родился мой дед по имени Арнольд, её отец, но без подробностей.
Я всё время спрашивал у Лариссы, как будет по-украински то, как будет сё — она отвечала, и мне ужасно нравилось. Она смеялась над моим москальским говором, и я смеялся вместе с ней, но местный принципиально не перенимал — может просто не успел. Вообще украинский язык прекрасен! Ну и будет, впрочем, об этом. Скажу одно: мною действительно настолько овладела украинская (то есть исконно русская) тема, что в скором времени я и вовсе взялся за перевод на русский глубоко националистической, но потрясающе остроумной книги некоего Олександра Боргарда (:)) «Двi культури», попавшей ко мне в руки в своё время через Олега Чехова (Боргард был другом его отца — оба они, кажется, были в Донецке физиками).
А как прекрасны украинские женщины!!!
