Люк засмеялся. Женщина взглянула на него простодушно, по он заметил, что губы ее горько скривились.
— И вот часа в два-три, — продолжала она, — я сажусь в свою машину и еду куда глаза глядят. Сначала говорю сама с собой. Ты бы послушал меня. «Ни за что не вернусь», — говорю я себе. Ругаюсь последними словами, сигналю старухам, которые едва ноги передвигают. «Паскуда, зараза, испорченная девчонка, — твержу я, — она еще пожалеет об этом». И гоню во весь дух. Ты бы видел мой талон! Еще один прокол, и меня отправят на субботние курсы по борьбе с лихачеством, придется смотреть фильм про женщину, которая остается без головы. Но мне все равно, где быть, лишь бы не дома. Мчусь по дороге и представляю, как муж вернется домой и скажет: «Лидди, где твоя мать? До чего ты довела ее, Лидди!» И ей станет стыдно… А потом я начинаю думать о муже. У меня в самом деле очень хороший муж. От него бегать незачем. Вот я и воображаю, как ночью тайком проберусь в дом и скажу ему: «Слушай, давай удерем вместе. Смоемся». Но я знаю, он не согласится. Ведь непосредственно его это не так уж задевает. Конечно, она действует ему на нервы, но он целыми днями пропадает на работе, а поэтому реже сталкивается с ней и реже совершает промахи. Промахи, вот они-то и бесят меня больше всего. Я чересчур вспыльчива, позволяю себе злиться, спорю с ней… Да мало ли что еще! И если разобраться, то уезжаю я от своей несостоятельности, верно? В конце концов я сбавляю скорость. Начинаю вспоминать прошлое. Когда Лидди была маленькая, она всегда так прямо держалась, в любой толпе узнаешь по прямой, как струнка, спине. А то целый год ела только китайскими палочками. Чик-чик — стучали они по тарелке. Ты бы видел, на что была похожа ее тарелка! Но я не ругала ее. В то время она очень любила меня. Я была по-настоящему хорошей матерью. И она любила меня.
— Может, она и сейчас вас любит, — не вполне уверенно сказал Люк.
— Нет, не любит.
Они миновали указатель с надписью «На Балтимор». За окном простирался бесконечно унылый пейзаж — заросли высокой травы, задние дворы жилых поселков с веревками для белья, мотоциклами, круглыми бассейнами, потом снова заросли высокой травы, как будто пейзаж вращался на гигантском театральном круге.
— В сущности, — сказала женщина, — я езжу до тех пор, пока не вспомню ее такой, какой она была в детстве. Понимаешь? И пока не отыщу свое прежнее «я». Тогда я постепенно успокаиваюсь, сбавляю скорость и к ужину готова вернуться домой.
Люк взглянул на приборный щиток: часы показывали тридцать пять пятого.
— Сегодня сделаю на ужин салат из тунца, — сказала она.
— Прекрасная мысль.
— Чепуха. — Она снова провела по носу костяшками пальцев.
К пяти часам вечера они очутились на окраине Балтимора. Будто въехали в какой-то гигантский механизм, закопченный, гремящий, сумбурный, подумалось Люку. Но женщина не обращала внимания на эту картину и молча, не отвлекаясь, вела машину.
— Когда доедем до Рассел-стрит, скажешь, куда ехать дальше, — сказала она.
— Что?
— Как найти твой дом?
— Хм… Высадите меня в центре, и все.
— Где именно?
— Да все равно где.
Она пристально посмотрела на него.
— Я так близко живу, что…
— Близко от чего?
— Ну, от любого места.
— Слушай, Люк, — сказала она. — Все это очень странно. Ну-ка выкладывай, где твои родители.
Интересно, что она сделает, если он скажет, что сперва ему надо заглянуть в телефонный справочник? Он, дескать, давно не был дома — все лето в лагере или еще где-нибудь, не может вспомнить адреса… Нет, не годится. Но он правда не знал адреса Эзры. Просто был дом, к которому они подъезжали на машине: Коди — за рулем, Люк — на заднем сиденье.
— Дело в том, — сказал Люк, — что родители на работе. У них свой ресторан, «Тоска по дому». Может, довезете меня до ресторана?..
— А где он находится?
Люк замялся.
— Признайся, — сказала она, — ведь этого ресторана вообще не существует. Так я и знала. Ничего себе название — «Тоска по дому»!
— Есть такой ресторан! Честное слово. Только он еще новый. Они купили его совсем недавно. Я еще ни разу там не был.
— Иди посмотри адрес в телефонной книге, — сказала она.
Машина рывком остановилась возле телефонной будки — хорошо, что он пристегнулся ремнем.
— Иди поищи! — сказала она, воображая, что он врет.
— Ладно, пойду.
Будка была старомодная, с закрывающейся дверью, — пышущая жаром коробка из стекла и алюминия; он зашел внутрь, раскрыл телефонную книгу и провел пальцем вниз по колонке. «Публичная библиотека»… «Продажа недвижимости»… Ага, вот и рестораны. «Тоска по дому», — прочитал он и так удивился, будто и в самом деле врал.
— На Сент-Пол-стрит, — сказал он, вернувшись в машину. — Могу выйти где угодно, я найду нужный дом.
Но нет, она решила довезти его до дверей ресторана, хотя для этого пришлось порядком попетлять: выяснилось, что на Сент-Пол-стрит одностороннее движение, и она не сразу сумела на нее выехать. Наконец машина остановилась у ресторана.
— Кто бы мог подумать! — сказала она. — Действительно есть такой.
— Спасибо, что подвезли, — поблагодарил Люк.
Женщина пристально посмотрела на него.
— С тобой все будет в порядке, Люк?
— Еще бы.
— И твои родители точно здесь?
— Еще бы.
Однако она почему-то не трогалась с места. (Это напомнило ему дни рождения одноклассников в начальной школе: мать ждала в машине, пока его не впустят в дом, и только потом уезжала.) Он дернул дверь — заперто. Придется идти черным ходом. Женщина высунулась в окошко и окликнула:
— Что случилось, Люк?
— Заперто. Пойду с черного хода.
— А если и там заперто?
— Нет, не заперто.
— Послушай, Люк, — сказала она. — Времена меняются. Раньше здесь было спокойно, а теперь в Балтиморе проулки кишат грабителями. Слышишь, Люк? В каждой подворотне, в каждом пустом доме, на каждой улице.
Он помахал ей рукой и скрылся за домом. А через минуту услыхал, как машина медленно, нехотя отъехала, будто женщина все еще увлеченно перечисляла опасности.
Люк знал ресторан как свои пять пальцев, словно память о нем всегда жила в его сердце: грохот кастрюль и звон тарелок, запах резаного сельдерея, томившегося в масле на медленном огне, сухие пучки пряных трав, вениками подвешенные под потолком, пятилитровые банки сморщенных греческих маслин, корзины петрушки и исходящие паром черные котлы, за которыми следил мальчик его возраста. За кухней, почти ничем не отделенный от нее, находился обеденный зал — столики под белыми скатертями, в солнечных лучах пляшут пылинки. В этом зале было множество украшений — подарки и сувениры, накопленные за долгие годы, — которые всегда наводили Люка на мысль о доме, где живет большая дружная семья, где над камином прикрепляют детские рисунки да так там и забывают. Он увидел знакомый двухметровый коллаж с изображением коронного салата Эзры — подарок художника-завсегдатая, увидел и гирлянду из цветной бумаги, которую вместе с двоюродными братьями и сестрами обернул вокруг люстры по случаю давнего рождественского обеда. (Эзра так и не снял эту гирлянду, хотя обед тогда кончился ссорой; бумажная гирлянда стала теперь хрупкой и выцвела.) В углу по-прежнему стоял громоздкий допотопный велосипед, купленный Эзрой на толкучке. «Кулинарные деликатесы Меркурио» — было выведено четкими буквами на корзиночке со стеклянными грушами и бананами, прикрепленной под рулем (тоже подарок клиента). На велосипеде ехала картонная Мерилин Монро в развевающемся платье — кто-то из неизвестных посетителей в шутку водрузил ее на седло, а снять бедняжку оттуда никто не удосужился, и Мерилин катила все дальше и дальше, шея у нее погнулась и грозила вот-вот переломиться, улыбка год от года тускнела, а плиссированная юбка обтрепалась по краям.
Разгоряченные, раскрасневшиеся люди сновали по кухне, занимаясь каждый своим делом; в толчее они лавировали, как старые «форды» в немых кинокомедиях: зум-м-м! — и разминутся, нипочем друг друга не заденут, пути у них пересекаются, но сами они чудом остаются в целости и сохранности. Люк, никем не замеченный, стоял в дверях. Путешествие само по себе было таким хлопотным, что он почти потерял из виду его цель. И вообще, почему он здесь оказался? Но тут Люк увидел Эзру, который укладывал булочки в камышовую корзинку. На нем не было знакомой синей ковбойки — впрочем, байковая ковбойка совсем не годилась для лета, — на нем была легкая рубашка с закатанными рукавами. Он аккуратно, неторопливо укладывал каждую булочку — большие руки двигались размеренно и четко. Люк зашагал через кухню и удивился собственной робости. Сердце колотилось быстро-быстро. Подойдя к Эзре, он сказал:
— Привет!
Эзра взглянул на племянника, все еще погруженный в свои мысли.
