Совсем немного времени ушло на весь этот полет, в котором свершилось столько событий. На подходе к аэродрому надо было использовать разные средства, чтобы сдержать скоростной порыв своей машины, похожей больше на ракету, чем на самолет. Он сбавил обороты двигателя, выпустил шасси, выпустил закрылки. Но скорость все еще была большой. Когда машина коснулась бетонной полосы — по земным представлениям, на бешеной скорости — белым облачком вспыхнул за хвостом тормозной парашют.
Спустившийся по лесенке из кабины летчик был в доспехах современного рыцаря неба: прозрачное забрало гермошлема, туго зашнурованный высотный костюм. Когда этот марсианин снял гермошлем, техник самолета несмело подступил к нему:
— Товарищ подполковник, разрешите получить замечания по работе материальной части в воздухе.
— Нету никаких замечаний. Все нормально.
Летчик попросил поскорее сигаретку, — ведь его высотный костюм, надетый поверх белья, не имел карманов. А уж когда задымили на пару, отойдя в сторонку от самолета, технику захотелось поговорить.
— Как слетали, товарищ командир?
— Нормально.
— Стрельба как?
— Тоже нормально. Ударил ракетой — только искры полетели.
Слова летчика не были похвальбой. Они выражали его восторг полетом, чудо-техникой, которую он держал в своих руках и подчинял своей воле. Не так часто подвешивают ракету и поднимают в воздух настоящий самолет-мишень — только при зачетных упражнениях. Лишь время от времени дают летчику-перехватчику возможность испытать всю мощь его оружия по настоящей цели, и такой день — праздник даже для Булгакова.
Подкатил командирский "газик" и увез Булгакова. Машина затормозила около высокого сооружения КДП — командно-диспетчерского пункта. Булгаков взбежал по крутой железной лестнице на второй этаж. Сквозь стеклянные стены комнаты ломились отовсюду жаркие лучи южного солнца, глазам открывался весь аэродромный простор с шеренгой серебристых самолетов, с бетонкой, убегающей вдаль, с голубыми разливами знойного марева.
С утра уже пекло немилосердно.
Аэродром сверхзвуковых истребителей-перехватчиков лежал в пустынной степи. Далеко от него присел на корточки городок, стремясь укрыться в тени низкорослых, чахлых деревьев.
А вокруг, куда ни глянешь, — ничего. Плоская раскаленная, как плита, степь…
Руководил полетами заместитель командира полка: сидел за пультом в белой панаме и в темных очках, обливаясь потом. При появлении Булгакова руководитель полетов кивнул одному из сержантов-планшетистов. Тот сбегал вниз и принес бутылку минеральной воды.
— Попейте, товарищ командир. Из холодильника, — любезно предложил РП.
Булгаков налил себе неполный стакан, выпил с наслаждением. Передал бутылку планшетистам, и они разделили воду по глотку — такая острая, ледяная водичка редко попадает в рот.
Присев на табурет, Булгаков стал со стороны наблюдать за действиями руководителя полетов. Сам не вмешивался, если даже что-то ему не нравилось. Существенные ошибки РП он заметывал в памяти, чтобы сказать о них своему заместителю потом, в кабинете. Это был уже не тот Булгаков, горячий и порывистый, который командовал эскадрильей на Востоке девять лет назад. Раздался в плечах, заматерел, над висками проступили глубокие залысины, во взгляде появилась искринка житейской мудрости, свойственная людям, приближающимся к сорокалетнему рубежу. Особый отпечаток наложили на характер и внешность Булгакова три последних года, в течение которых он командовал полком сверхзвуковых истребителей-перехватчиков. Тяжелая летная работа, большая ответственность, полнота власти — эти факторы делают свое дело…
В разгаре летного дня на аэродроме не было беспрерывного движения и шума, как в прежние времена. Тогда вылетали на перехват воздушных целей парами, звеньями и даже эскадрильями, теперь — в одиночку. Сверхзвуковой истребитель, вооруженный ракетами, способен один разметать в пыль целую группу самолетов. Прокатится по аэродрому реактивный гром, тряхнет бетонно-стеклянную вышку КДП, и опять тишина.
Во время очередной такой паузы, когда ветерок по-хозяйски сметал с бетонки облако пыли, оставленной взлетевшим истребителем, над аэродромом послышался странный, нездешний звук. Тарахтел моторчиком легкокрылый маленький ЯК-12. И как он сюда забрел, этот четырехместный воздушный лимузин? Мало того, он отважился вступить в переговоры с грозным реактивным царством.
Руководитель полетов, услышав его запрос, повернулся к Булгакову.
— Чего ему? Заблудился небось? — снисходительно улыбнулся Булгаков.
— Похоже, что-то у него забарахлило. Просит посадку.
— Прими, конечно.
РП поднес к губам микрофон:
— Борт, борт… Посадку разрешаю.
Крутнувшись над аэродромом, "ячок" тут же и плюхнулся. Пробежал по-птичьи несколько десятков метров.
— Подскажи, чтобы тормозной парашют выпустил! — воскликнул Булгаков и басовито рассмеялся.
Однако встал, пошел к ЯКу сам. Гостя, пусть и нежданного, должен встречать хозяин.
Задрав нос, воробьем сидел около бетонки самолетик. Никаких звезд на нем, трафаретная белая надпись — "Аэрофлот". Булгаков, командир части, идет к нему неторопливо, а прилетевший пилот хотя бы с места стронулся. Еще издали Булгаков пристально и с удивлением вглядывался в него: что за фигура такая?
Пилот стоял в одной рубашке с расслабленным узлом галстука. Он усмехался, показывая при этом целый ряд металлических зубов.
"Костя Розинский?.. — пронеслось в голове Булгакова. — Если это тот самый Костя, "азиат", однокашник, то почему он выглядит стариком?"
Видно, на лице Булгакова было выписано недоумение, когда он приблизился, потому что пилот сказал:
— Ты сделался таким начальством, Булгак, что даже своих не узнаешь.
Они обнялись. Наждачно жесткая Костина щетина тернула Булгакова по лицу. От Кости пахло бензином и рабочим потом. Вблизи глаза его смотрели устало-устало, но по-прежнему насмешливо.
— Я давно знаю, что ты здесь, — сказал Константин. — А сегодня иду спецрейсом, дай, думаю, загляну. Договорился с диспетчером — он у нас мужик с душой — и подсел. Имею сорок минут времени.
Розинский озабоченно посмотрел на часы. Выходило так, что все зависит от его свободного времени, а занятость командира полка при этом вопросе не учитывается. Булгакова немного задело, но он промолчал.
Стали вспоминать, кто где. Булгаков рассказал о Богданове, Бровко, больше и подробнее — о Вадиме Зосимове. Кстати, подполковник Зосимов недавно тоже переведен сюда инспектором техники пилотирования.
— В штабе служит. Примерно в такой же зоне, как наша, только в другом месте, — пояснил Булгаков.
Константин жевал металлическими зубами мундштук папиросы. Его худое конопатое лицо все было изрезано нервными морщинами.
— Вы так и бродите с Зосимовым напару: на Восток вместе, на Кавказ вместе — вот неразлучные.
— На Востоке мы давно с ним расстались. Я в академию уехал еще в пятьдесят втором. Но с Востока летчики почему-то, как правило, попадают на Кавказ. Не в Сочи, разумеется, а вот в такие места, — Булгаков окинул взглядом степь. — Ну и Вадим Федорович сюда, значит…
— Вот друзья, водой не разольешь, — повторил Константин и добавил многозначительно: — От того, что вы с Зо-симовым все время вдвоем, не только вам самим польза, а и вообще…
Взлетающий, дико ревущий истребитель заглушил их беседу. Оба повернули головы, посмотрели вслед уходящему в небо крутой горкой самолету. Металлический треугольник с огнедышащим выхлопным соплом быстро уменьшался в размерах.
— Может, желаешь в кабине посидеть? На земле… — спросил Булгаков.
Константин отрицательно замотал головой:
— Да, понимаешь, некогда…
В кабине сверхзвукового истребителя Константину посидеть очень хотелось, но он сознательно лишил себя этого удовольствия, дабы не бередить старые раны.
— Приезжай как-нибудь ко мне домой, Булгак. Посидим, по чарке выпьем. А то у тебя тут все запрещено.
— Да ничего…
— Приезжай ко мне, Булгак.
— Спасибо. — Ответ Валентина прозвучал суховато. Дружески-фамильярное обращение "Булгак" пощипывало его самолюбие.
Уже садясь в кабину своего "лимузина", Розинский вдруг переменил тон. Спросил серьезно:
— Давно командуешь?
— Три года, — ответил Булгаков.
— Полковничью папаху ждешь?
— Теперь жарко, зачем она? А вообще представлен к званию полковника.
Розинский кивнул понимающе и уважительно.
XVIII
По этой трассе — давно знакомой воздушной тропе — Розинский мог лететь с закрытыми глазами, он отмерил ее на своем ЯКе сотни, тысячи раз туда и обратно. Трудолюбиво тарахтит моторчик, высота двести метров, скорость сто сорок километров в час… Выше, неизмеримо выше выткал белую нить своего курса истребитель. Может быть, Булгаков полетел, может, кто другой из его части. Вряд ли заметит реактивщик скользящий над землей маленький зеленый ЯК-12, а если и заметит, то посмотрит на него, как на майского жука…
