— Посмотри со мной! — Лакс похлопала по свободному месту на диване рядом. — Иди, мама!
Что может быть худшей пыткой для родителей, чем получасовой просмотр дурацкого мультика?
Мара глянула на компьютер, обдумывая одно из сотен объяснений, почему не может провести время перед телевизором и посмотреть бессмысленный мультик, который вполне можно посмотреть и в другой день.
Какой же другой день?
— С удовольствием.
Мара устроилась на некотором расстоянии. После инцидента в библиотеке она пыталась избежать в присутствии Лакс проявления симптомов. Но Лакс быстро подползла, потом легла маме на колени, а щеку пристроила на ноге.
Мара левой рукой поглаживала волосы дочери, а правой рисовала небольшие круги на пижаме малышки, чуть выше худенького бедра.
Лакс взвизгнула от щекотки и крепко прижалась к маме. Маленькие ручки схватили правую руку Мары, прижали к груди. Потом малышка еще раз взвизгнула, меняя положение, и улеглась с довольным протяжным вздохом. Мара так же вздохнула, и девочка захихикала.
Мара все время раздумывала, как попрощаться с Лакс. Не могла решить, что же сказать или сделать такое, достаточно значимое, что оставило бы для ребенка след, который стал бы понятен в будущем. Но при этом те воспоминания не должны были вызывать никакого волнения.
Она почувствовала, как по щеке катятся горючие слезы, и поняла — вот оно!
Том повезет Лакс к родителям Мары после танцев, Мара будет на ланче с подругами. Это и есть прощание.
Ближайшая стопка салфеток осталась на столе, вне досягаемости, поэтому женщина позволила слезам катиться, рассчитывая, что девочка, поглощенная мультиком, ничего не заметит.
Правая рука Мары была неподвижна — ее обнимала Лакс, а левая поглаживала дочку по голове, поэтому пришлось вытереть нос о плечо.
Повернувшись, женщина посмотрела на компьютер, и ее будто током ударило: она точно знала, что сказал бы ей сейчас 2мальчика, если бы знал ситуацию: «С другой стороны, это последние полчаса в твоей жизни, которые ты можешь провести, просматривая этот тупой мультик».
Мара издала приглушенный стон — усмехнулась при этой мысли, а Лакс, которая уже смеялась от происходящего на экране, засмеялась еще сильнее.
Мара и «Те Леди» рассаживались в «Деревянном столе» — любимом ресторане Мары. Когда они удобно расположились, распределили салфетки, нашли, куда пристроить свои сумочки, Мара повернулась к Джине.
— Ты сможешь иногда брать Лакс с собой в церковь? Я имею в виду, если она захочет туда пойти? И, наверное, если даже не захочет. Может быть, в средней школе или в последних классах начальной, когда ты поймешь, что она уже достаточно взрослая, чтобы осознавать, что они там говорят. Том не будет против. Я ему говорила, что попрошу тебя об этом.
— Это будет честью для меня.
— Спасибо. Ах, вот еще что: помнишь, я просила тебя напоминать девочке звонить Тому и поздравлять его с нашей годовщиной? И, по-моему, ты говорила, что будешь ей напоминать и о Дне матери? Думаю, тебе нужно будет попросить Лакс не делать этого больше, если Том снова женится. Стэф, тебе придется объяснить моим родителям, что они должны как можно лучше относиться к любой его новой девушке или жене, ты же знаешь это, правда? Конечно, я не могу себе представить, чтобы они кому-то грубили, но в этой ситуации…
— А что вообще происходит? — спросила Стэф, подозрительно нахмурившись. — Чего ты нам недоговариваешь? Доктор Тири сообщил тебе какие-то новости? Болезнь прогрессирует быстрее?
— Да нет! — быстро ответила Мара, отступая. — Я просто думала обо всем таком. Лакс недавно рассказывала, как семья Сьюзан молится перед обедом, захотела, чтобы и мы молились. И я подумала, может, девочке понравится посещать церковь? Или, по крайнем мере, от этого будет какая-то польза, она увидит, что к чему. Другие вопросы тоже приходили мне в голову в разное время. И так как мы все собрались, я их и озвучила. — Мара не упомянула, что каждую фразу из только что сказанных она предварительно записала и, пока все усаживались, тайком перечитала, освежив в памяти.
Стэф поджала губы, будто не поверила подруге.
Мара раскрыла меню и, прежде чем Стэф продолжила допрос, прочла названия некоторых блюд.
— У них здесь великолепное филе миньон. Они заворачивают его в тончайший бекон. И самое сливочное тирамису! О, и шоколадный кекс с теплым мороженым выглядит очень соблазнительно.
— А я хочу, — начала Джина, глядя на свой внушительный животик, — домашний салат с деревенским сыром, а на десерт фрукты. — При слове «десерт» она сморщилась.
— Ну что ж, — начала Стэф, — раз уж мы начали обед со слезливого разговора о том, что нужно передать Лакс от лица той, кто будет в могиле, — она пальцем указала на Мару, — значит, сейчас самое подходящее время, как и всякое другое, чтобы заказать что-то декадентское в ознаменование прощального ужина.
Джина было открыла рот, чтобы одернуть Стэф, но Мара накрыла ее руку своей и покачала головой.
— Она права. Зачем ждать того самого ужина? Последнего. Особенно, если он уж точно будет через трубочку. А это совсем не романтично. Я хочу насладиться своим последним шоколадным кексом, — произнесла Мара и начала рыться в сумке в поисках маленького блокнота для записей, который ей вручила Джина давным-давно, чтобы начальница ни о чем не забывала.
Джина улыбнулась, когда подруга извлекла его.
Пролистывая страницы, Мара сказала:
— Вот оно, я не помню, где я это нашла, но думаю, хотя бы одна из вас это оценит. А сейчас для этого самый подходящий момент. Это написала Нора Эфрон[1] или говорила в каком-то интервью: «Когда вы действительно будете вкушать свой последний обед, вы будете либо слишком больны, либо не узнаете, что это последний обед, либо потратите его, съев что-то неподобающее вроде консервированного тунца, а это будет просто смешно. Поэтому важно… я чувствую, очень важно наслаждаться последним обедом сегодня, завтра, всегда…»
— Действительно великолепно! — отметила Стэф, хлопнув в ладоши и сложив их под подбородком, как Нейра.
Все засмеялись, а Мара подмигнула Стэф, молчаливо поблагодарив ее за то, что та быстро разрядила обстановку и все не ударились в уныние.
— Я не буду есть консервы из тунца, — заключила Мара. Потом передала блокнот Джине, которая промокала глаза, не вполне справляясь с нахлынувшей печалью.
Указывая на цитату, Мара улыбнулась подруге и сказала:
— Не нужно домашнего салата. Время поглощать филе миньон и кексы! Бекон и шоколад — это неотъемлемые части любой последней трапезы. И я, кстати, буду пить мартини. Много! Черт возьми, я же не за рулем!
— Я буду тирамису, — с гордостью сообщила Джина. — Значит, вы все сможете попробовать его у меня, а себе заказать что-то другое. Что еще вы выберете для меня?
Мара еще раз перечитала меню и выбрала блюда с наименьшим содержанием жира, для своей худеющей подруги:
— Лосось с овощами?
— Фигня! — прокомментировала Стэф.
— Тогда пармская ветчина c баклажанами, — согласилась Мара.
— Хорошо, одну пармскую ветчину с баклажанами и одно тирамису! — заключила Джина.
— А потом?
— Равиоли с ореховым маслом и колбасой, колбасы побольше! А потом пирог из лимонных меренг!
Джина улыбнулась и передала меню:
— Да уж, куда аппетитнее салата по-домашнему!
Когда подошел официант, Стэф и Джина гордо сообщали ему свой заказ, каждая попросила еще и модные напитки.
Мара мысленно повторяла речь, которую набросала в такси. Частично прощание, благодарность, частично признание в любви двум женщинам, которые стали для нее сестрами.
Этого было, конечно, недостаточно: несколько слов, которые она произнесет, чтобы выразить невыразимое, но в природе не было таких слов, которых бы оказалось достаточно.
Когда официант уплыл, Мара вдохнула и начала свою речь. Она говорила о том, что значат для нее подруги. Что значит их дружба, она никогда не сможет выразить словами степень своей признательности и благодарности за верность, честность, поддержку во все тяжелые прошедшие годы.
— О господи! — перебила Стэф. — Я больше не могу! Не могу все это слушать после «сообщений для Лакс» и «последней трапезы». Это может подождать до следующего раза? Ты же не умираешь завтра?
Джина ахнула, Мара побледнела.
Мара пришла в себя быстрее Джины и засмеялась.
— О боже, надеюсь, это звучало не слишком мрачно? — она махнула рукой, будто ее речь была глупостью. — Тири прописал мне эти новые таблетки для головы, — солгала она. — Из-за них я такая драматичная и мягкотелая. Вы думаете — это мрачно? Слышали бы вы, что я заявила Тому прошлым вечером! — закончила она и подняла бровь.
