За неделю до выпуска я опять встретила Лайлу. Я была со Стивом Шерманом. Мы делали покупки в студенческом универмаге на Маршалл-стрит. Она увидела меня, я увидела ее, но она прошла мимо, не проронив ни слова.
— Просто не укладывается в голове, — сказала я Стиву. — У нас выпуск через неделю, а она меня не замечает.
— А тебе хочется с ней поговорить?
— И хочется, и колется. Даже не знаю, как подступиться.
Мы решили, что Стив останется там, где стоял, а я пойду по кругу в другую сторону.
Очень скоро мы с Лайлой встретились.
— Лайла, — окликнула я.
Она не удивилась:
— Я так и думала, что ты подойдешь.
— Почему ты со мной не разговариваешь?
— Мы разные, Элис, — сказала она. — Ты уж прости, если я тебя обидела, но мне нужно жить собственной жизнью.
— Вспомни: мы с тобой были клонами.
— Только на словах.
— Я никогда не была так близка ни с кем.
— У тебя есть Марк и Стив. Тебе мало?
После этого мы каким-то образом сумели пожелать друг другу приятного выпускного праздника. Я сказала, что мы со Стивом сейчас идем в ближайшее кафе выпить по бокалу «мимозы».[16]
— Может, и я там буду, — сказала она и ушла.
Я бросилась в книжный отдел, перед которым мы стояли, и купила ей сборник стихов Тэсс — «Напутствие двойнику». Тут же сделала дарственную надпись, сейчас уже не помню, какую именно. Что-то сентиментальное и от чистого сердца. Типа того, что я всегда ее жду, стоит только позвонить.
Мы действительно столкнулись у стойки бара. Она успела немного выпить; с ней был мальчик, в которого, как я знала, она была влюблена. Лайла отказалась посидеть с нами, но остановилась у нашего столика и завела речь о сексе. Она сказала мне, что начала предохраняться и что я была права: секс — это здорово. Теперь я была длящее только слушательницей, а не подругой и не родственной душой. Она была слишком поглощена тем же, чем и я: уверением всего света, что у нее все превосходно. Подарить ей книгу я забыла. Они ушли.
По пути домой мы со Стивом проходили мимо более шикарного злачного места, где тусовались студенты. Я увидела, что Лайла сидит со своим избранником и кучей незнакомых мне людей. Попросив Стива подождать, я влетела в кафе с книгой в руках. Все головы повернулись в мою сторону.
— Держи, — сказала я, протягивая подарок Лайле. — Это книга.
Ее друзья засмеялись: и так было видно, это книга.
— Спасибо, — сказала Лайла.
Подошла официантка, чтобы взять заказы.
— Там есть надпись, — сказала я.
Пока ее компания заказывала выпивку, Лайла смотрела на меня. Как мне показалось, с жалостью.
— Потом посмотрю. Еще раз спасибо. Наверное, хорошая книга.
Больше мы не встречались.
В день выпуска я передумала идти на торжественную церемонию. Не могла себе представить, как буду праздновать и веселиться под взглядами Лайлы и ее подружек. Марк сдавал очередной проект. У него еще продолжались занятия. А Стив церемонию не пропустил. И Мэри-Элис тоже. Я еще раньше сказала родителям, что хочу убраться к чертям из Сиракьюса. Они согласились. «Чем скорее, тем лучше».
Я уложила оставшиеся вещички во взятый напрокат серебристый «крайслер нью-йоркер» — автомобили поменьше уже разобрали. На нем и поехала в Паоли, зная, что родители будут помирать со смеху.
Сиракьюс остался позади. С избавлением, сказала я себе. Осенью мне предстояло ехать в хьюстонский университет. Я решила получить степень магистра поэзии. А до этого, в течение лета, создать себя заново. Хьюстон я еще не видела: никогда не бывала южнее Теннесси. Но там все будет по-другому. Изнасилование не будет следовать за мной по пятам.
Тот вечер, когда Джона отметелили, пришелся где-то на осень девяностого. Я стояла на Первой авеню, возле «Де Робертис», ожидая, когда Джон вернется с дешевым героином, которым баловались мы оба. У нас была такая договоренность: задержись он слишком долго, я поднимаю крик и бегу за ним. Заготовка невразумительная, однако она создавала иллюзию, что ситуация у нас под контролем. В тот вечер на улице было холодно. Правда, те дни сливаются воедино. В то время именно этого я и добивалась.
Годом раньше «Нью-Йорк таймс мэгезин» опубликовал мой материал — рассказ от первого лица о том, как меня изнасиловали. В нем я убеждала читателей говорить об изнасилованиях в открытую и выслушивать потерпевших, если тем необходимо выговориться. Мне прислали уйму писем. Я взяла в компанию бойфренда-грека, своего бывшего студента, и мы отметили это дело четырьмя дозами дешевой наркоты. Через пару дней позвонила Опра,[17] которая тоже прочла мою статью. Она пригласила меня на свое ток-шоу. Я олицетворяла жертву, которая не сдалась. В студии была и другая участница, которая, насколько можно судить, повела себя иначе. Как было и с Лайлой, на лице Мишель не осталось видимых шрамов. Но я сомневаюсь, что Мишель каждый вечер спешила домой нюхать героин.
Мне так и не удалось получить магистерский диплом в Хьюстоне. Да, я не любила этот город, но, если честно, я для него и не годилась. Я спала со спортсменом-десятиборцем, с женщиной, покупала дурь у какого-то парня на задворках «7-11»[18] и напивалась с очередным неудачником, который тоже вылетел из университета, — верзилой из Вайоминга; временами, когда спортсмен меня обнимал или когда парень из Вайоминга усаживался поудобнее и пристально меня разглядывал, я начинала что-то истерически выкрикивать, причем сама не понимала, что именно. Я считала, что во всем виноват Хьюстон. Мне казалось, все дело в том, что приходится жить в жарком климате, где слишком много насекомых, а женщины ходят в рюшках и оборочках.
Я переехала в Нью-Йорк и сняла жилье в дешевом квартале на углу Десятой улицы и Сентрал-авеню, где селились представители национальных меньшинств. Моя соседка и квартирная хозяйка, пуэрториканка Зульма, вырастила здесь всех своих детей и теперь сдавала освободившиеся комнаты. Она частенько прикладывалась к бутылке.
Поработав на Манхэттене администратором зала в кафе под названием «Ля Фондю», я неожиданно получила (познакомившись с пьяным в баре «У Тутанхамона») преподавательскую работу в Хантер-колледже. Меня взяли на должность ассистента. Требуемых научных степеней и опыта работы (не считая годичной педагогической практики в Хьюстоне) у меня не было, однако приемная комиссия отдела кадров уже отчаялась хоть кого-нибудь найти, а в моем резюме значились громкие имена: Тесс Гэллагер, Раймонд Карвер. Во время собеседования у меня ушло минут пятнадцать, чтобы вспомнить значение термина «тезисный» в словосочетании «тезисное предложение», хотя это основа основ любого курса творческого письма. Когда председатель комиссии позвонил мне домой и Зульма позвала меня к телефону, моему изумлению не было границ: впервые в жизни от пьянства была такая польза!
Мои тамошние студенты поддерживали во мне жизнь. Я растворялась в них. Это были иммигранты, представители национальных меньшинств, уличные ребята, путаны, ставшие на путь исправления, рабочие, бывшие алкоголики и наркоманы, родители-одиночки. Днем я выслушивала их признания, а вечером обдумывала, как помочь им найти себя. Я ладила с ними так, как не ладила никогда и ни с кем, даже до изнасилования. Моя собственная история бледнела по сравнению с тем, что выпало на их долю. Один из них шел по трупам своих соотечественников, чтобы убежать из Камбоджи. У другого прямо на глазах поставили к стенке и расстреляли родного брата. Третья в одиночку растила ребенка-инвалида на чаевые официантки. Встречались и рассказы об изнасилованиях. Одну девушку специально для этой цели удочерил священник. Другую изнасиловали в квартире сокурсника, а полиция ей не поверила. Третья, воинствующая лесбиянка, сплошь в татуировках, разрыдалась у меня в кабинете, когда стала рассказывать, как ее насиловали негодяи из уличной шайки.
Студенты, хочу верить, делились со мной потому, что я никогда ничего не выпытывала и полностью им доверяла. Кроме того, в их глазах у меня была безупречная репутация. Вне сомнения, на меня работал стереотип. Белая молодая женщина, представительница среднего класса. Преподавательница колледжа. Что могло с такой приключиться? А мне настолько хотелось забыться, что однобокий характер наших отношений меня не смущал. Я выслушивала их, как бармен выслушивает посетителей, и, как бармен, была отгорожена стойкой. Для них я была только слушательницей, но меня исцеляли трагические истории моих студентов. Во мне нарастал какой-то внутренний протест. Приготовившись говорить в открытую, я и написала статью для «Нью-Йорк тайме». Кое-кто из студентов ее прочел. Они были потрясены. Затем вышла программа Опры. Многие увидели на экране меня, свою преподавательницу английского, которая рассказывала о том, как была изнасилована. В последующие несколько недель я встречала на улице бывших студентов. «Надо же, кто бы мог подумать, что вы… — бормотали они, — ну, то есть… сами понимаете… потому что…» Конечно. Потому что белая. Потому что выросла в благополучном городке. Потому что подписала рассказ своим именем, а иначе он бы остался выдумкой, а не фактом.
