— А ты знаешь, Глафира еще мальчишку родила! Уже третьего! Молодец женщина, одних мужиков приносит, помощников! Недавно заезжала, я едва узнал. Поправилась, помолодела, что значит, в хорошие руки попала! Из бабы в женщину превратилась. Тебе от нее привет! — вспомнил Лукич ехидно.
Колька губу закусил от досады, заныла память о тратах, обманутых надеждах.
— Еще приветы передает мартышка лохмоногая! — подумал мужик, но вслух сказал:
— Передавайте и ей — наше вашей — с кисточкой! Я доволен своей жизнью. Лидка у меня баба путевая! Вкалывает, не торгуется, всех доглядывает и любит. Даже я к ней привык, как к родной. Не грыземся, все у нас ладится. Нынче дачу хотим присмотреть, чтоб огородину свою растить. Свое всегда и лучше, и дешевле.
— А деток ждешь? — перебил Титов.
— Покуда бабку доглядываем. С нею мороки хватает. Может потом, теперь не до детвы.
— Удачи вам! — пожелал Егор Лукич человеку.
Комендант понаблюдал, как электрики ремонтируют
проводку на первом этаже, послушал их разговор:
— Мой оболтус вчера две двойки приволок! Пришел из школы и сумку подальше закинул, чтоб до дневника не добрался. Я и смекнул, что не с добра, велел достать! Ну, а гаденыш уже на улицу, во двор намылился. Я как глянул в дневник, враз портки с него содрал и как влупил дурню! Он теперь на жопу с неделю не сядет!
— Зачем выдрал мальца? Двойки он быстро исправит, а зло на тебя не скоро пройдет...
— Я ему позлюсь отморозку! Чего не хватает? Пожрать в доме всегда есть. Обут и одет, канает в тепле. А учиться не хочет. Уроки из-под ремня делает, да еще оговаривается сопляк. Вот за это и получает!
— У тебя пацан! Без куска хлеба не останется. Уже теперь помогает тебе. А у меня девки, две двухстволки. Вчера вечером вышел, глядь, а старшая моя целуется с пацаном. Он ей не то под юбку, в трусы влез. Ну, я и ему и ей по ушам надавал. Они в вой, мол, ничего не было. А зачем у ней шарил, чего там забыл? Свою дуру враз домой загнал и не велел высовываться. Зато в школе отличница! Попробуй не угляди, пузо живо набьют дурковатой! Она дома твердила, что только целовались. Как будто я слепой и не видел! А младшая тоже с пацанами тусуется, сама за ними бегает, домой ходит, потеряв стыд. И в кого удались скороспелками, черт их знает!
Лукич головой крутнул, усмехнулся. Время идет, люди стареют, а проблемы не меняются.
Давно ли привела в общежитие свою дочь женщина из пригородного поселка. Все просила девчат из комнаты приглядеть за дочуркой:
— Алка моя совсем ребенок. Никуда из дома не выходила. Вы же постарше, не дайте дитя в обиду. Она даже сдачи дать не сумеет, совсем смирная!
— Ладно! Приглядим! — пообещали девчата бабе. Та и Лукича умоляла. Тот поверил. Мать зря не попросит. И успокоил:
— В обиду не дадим...
Алевтину Шитову взяли на завод штамповщицей. В цехе она была самой юной. Худенькая, среднего росточка, она напоминала подростка, случайно заскочившего в цех.
— Ага! Ребенок! Ты посмотри, как глазами стреляет в парней, а жопой крутит, что прожженная путанка! У мужиков, глядя на нее, слюни текут! Эта девка сто очков любой бабе даст,— указывали взрослые девчата на новенькую.
Алевтина быстро освоилась в общежитии, и, поужинав, вернулась в комнату, заметила, что одна из девчат курит у окна, встала рядом, достала сигареты из-под кофты, закурила.
В это время в комнату вошел Лукич. Увидев курящую Алевтину, несказанно удивился:
— Вот так ребенок! — вырвалось у него невольное.
— А что тут такого? Я же не одна курю!
— Они старше тебя. Организм покрепче.
— Ну, это как сказать,— отвернулась к окну. И закричала:
— Девки! Гляньте на того прикольного! Он ко мне в перерыв клеился! Все пощупать хотел, да я ему облом устроила! Тоже мне, хахаль, с пустыми лапами зависает, дурней себя ищет!
Лукич, услышав такое, сразу вышел из комнаты. Понял, девчонку защищать не надо ни от кого. Она сама нападать умеет. Зря мать тревожилась.
А вскоре Алку узнали оба мужских этажа. Ее приглашали, и девчонка не отказывалась. Она ходила в гости ко всем. Но ничего дурного себе не позволяла. Пила чай, кофе, к спиртному не прикасалась. Но курила и строила глазки всем напропалую. Ее пытались вызвать в коридор, погулять по городу, девчонка отказывалась. Посидев у ребят до десяти, возвращалась в комнату, переполненная впечатлениями:
— Ну, смешные придурки! Обсели меня, как пчелы, и жужжат в уши каждый о своем. На прогулку, в кино, в коридор зовут, а сами всю меня глазами ощупывают. Пар уже из ушей валит, рожи красные...
— Ты лопухи не развешивай, не дразни мужиков. Распалишь их, потом не убежишь. Не ходи, не дразни гусей. Не лезь на глаза! Самой же спокойнее будет,— предостерегали Алку взрослые девчата, но та не поверила. Подумала, что завидуют. Ей так хотелось быть в центре внимания, нравились комплименты и дифирамбы, какими щедро осыпали ее. Так прошли три месяца. И Алевтину пригласили на день рождения к одному из парней.
— Только заранее предупреждаю, я не пью! И заставлять, уговаривать меня не стоит,— предупредила заранее.
— Какая выпивка? Завтра на работу. Попьем чаю с тортом и все на том,— переморгнулись парни.
— А почему вас четверо, а я одна? Может, еще кого-нибудь из девчонок пригласите! А то как-то неудобно,— замялась Алла.
— Равной тебе во всей общаге нет!
— Не только в общаге, а и в городе!
— Любая рядом с тобой пугалом смотрится!
— Уважь нас, приди!
— Это будет самый большой подарок! — расцвел Валерий, чей день рождения решили отметить.
Алла цвела, ее предпочли всем. У девчонки от гордости даже кончики ушей покраснели. Ей так хотелось быть лучше всех.
Она пришла с букетом цветов и сама похожая на цветок, яркий и манящий таинственным запахом духов.
— Алла, ты неотразима!
— Сказочная фея!
— Утренняя звезда! — услышала град восторгов и улыбалась тихо, как и подобало королеве красоты.
Все было пристойно. На столе торт, конфеты и банка кофе. Вокруг чашки. Парни пили кофе, угощали девчонку, незаметно подсыпали в ее чашку димедрол, засекали время, когда снотворное свалит гостью с ног окончательно.
Кто-то вставил диск в магнитолу, полилась тихая музыка. Алевтина хотела покурить у окна, но чьи-то заботливые руки отвели:
— Не рискуй, можешь простыть.
Девчонка послушно отошла, села в кресло, почувствовала, что засыпает. Она еще боролась с собой, хотела встать, вернуться в свою комнату, лечь в постель до самого утра. Но...
Ноги уже не держали.
— Неси сюда,— услышала сквозь сон.
— Да живее! Кто первый?
— Давай ты, именинник!—донеслось откуда-то издалека о ком-то. Алла не проснулась.
— А она вовсе не девка! Пробита!
— Еще целкой рисовалась, стерва! — застегнул брюки второй.
Алевтина очнулась, когда на нее залез последний, четвертый, самый громоздкий из всех жильцов. Она попыталась изобразить негодование, столкнуть мужика. Но услышала насмешливое:
— Слышь, не дергайся! Лежи тихо! Не коси под целку! Ты ее еще в пеленках карандашом проковыряла!
— А уж сколько мужиков познала и не счесть,— усмехались парни.
— Негодяи! Козлы! Я в суд подам. За изнасилование всех посадят!
— Не бренчи, крошка! Заплатим по таксе и все довольны останемся! — слез последний.
Алла оделась и, оглядев ухмылявшихся ребят, пригрозила всем милицией.
— Или отдадите, сколько я скажу, или сегодня всех вас заберут и не выпустят, я не прощу никого! Опозорили, отняли невинность! Козлы!
— Какая невинность? Да там такая девочка, что в два кулака щелочка, вагон руды и сам туды! —смеялся последний, четвертый, громила Данил:
— Я по себе средь баб подружку не мог найти из-за проблем с размерами. А эта девочка хоть бы что! И не охнула! Скольких ты через себя пропустила?
— Я вам не предлагалась! И не собиралась здесь ночевать! И не прощу никого! — взвизгнула Алевтина, выставив мелкие, как у мыши, зубы.
— Ладно, братва! Давай сбросимся ей! Получай свое и больше, чтоб тебя не видели! — открыли бабе дверь, та вышла в коридор, гордо подняв голову.
Нет, она не пошла в комнату, тут же нашла Лукича и, обливаясь слезами, пожаловалась на беду, свалившуюся на ее голову.
— Тебя изнасиловали? Все четверо? А почему ты не крикнула, не стучала в стену? Зачем сама пришла, да еще одна, никого не предупредила, не сказала, глупая, кто так делает? — позвонил Валерию, велел всем четверым срочно прийти к нему в кабинет.
— Это невозможно, что она женщина! Вы изнасиловали ее. А значит, будете отвечать!
— Мы заплатили ей! И она взяла деньги!
— Как так заплатили? — оглянулся Егор Лукич на Алевтину.
