Было начало весны, и воздух становился все холоднее, резал лицо, и у меня коченели руки, зябли колени, стыло все внутри. Но я все равно ехал – с холма на холм, пересекая кольцо и бульвары, как бы стараясь убежать от собственных дум и найти в местах, где мы бывали вместе, какой-нибудь символ, нечто способное остановить меня, дать мне возможность собраться с мыслями. И вот я снова недалеко от дома, по ту сторону речушки, по соседству с домами для греков, с лугом, куда меня водила синьора Каппуджи и где я собирал ей цветы, а Джо – маргаритки для своей матери, с полем, куда мы с Армандо и Дино бегали, вооружившись игральными картами и духовыми ружьями, охотники на лисиц, «robbers and rascals»;[59] и всюду, всюду среди бетона и зелени, вставали перед глазами корпуса больницы Кареджи. Озаренная луной антенна на горе Морелло, казалось, заглядывала с огромной высоты неба за больничную ограду. Словно спасаясь от погони, я помчался вверх по крутой Виа-делле-Горэ, на середине которой у меня сгорела последняя капля бензина. Спешившись, я повел мотоцикл к перекрестку, обливаясь потом, но теперь у меня была цель: ресторан Армандо в сотне-другой шагов.
– О, это ты? Откуда так поздно? Уже первый час ночи, – приветствовал меня Чезарино из-за стойки. – Давненько же тебя не видно было! Несколько дней назад заходила твоя мать. – С засученными рукавами, в жилете, в своем старом фартуке колбасника, он казался анахронизмом, ожившей кариатидой в сверхмодном заведении. Если бы я стал его выслушивать, он бы еще, чего доброго, устроил мне настоящую нахлобучку. По всему было видно, что час поздний: неподвижен огромный вертел и пусты столы, которые убирали сестры и невестки; в огромный холодильник, полностью закрывавший дверь, что некогда соединяла харчевню с сеновалом, закладывали мясо и птицу. А вот и синьора Дора; так же, как и помещение, ее просто не узнать: поверх темного платья огромная розовая шаль, пальцы унизаны кольцами. Она обняла меня со словами:
– Господи, ты-то как вырос! Знаю, по вечерам ты частенько встречаешься с Армандо. Почему же к нам никогда не зайдешь? Все разбежались, исчез Миллоски, не заглядывают больше и шоферы. Но знаешь, что я сказала на днях твоей матери? Что старым клиентам здесь всегда рады. – Обычная история: кто сколотил деньгу, кто обеднел, но все только и знают, что восхвалять «прежние времена», притворно вздыхая при этом. – Ты ужинал? – спросила она. – Я вижу, ты не в духе. – Пришлось объяснить ей, что недалеко от них у меня кончился бензин и я хотел узнать, не одолжит ли мне Армандо немного, чтобы добраться до ближайшей заправки – у выезда из Сесто или внизу, у Ромито. – Армандо сейчас выйдет. – Напротив кухни, в бывшем хлеву, переделанном в отдельный кабинет, компания спортивных боссов собиралась уходить, и Армандо с Паолой провожали их. – В октябре они поженятся, знаешь! – сказала синьора Дора. – Да, мой сын всех вас обскакал. Хотя, правда, ты на полтора года моложе. Но жениться в двадцать лет – не рановато ли? Ему еще в армию идти, однако мы надеемся, что его так или иначе оставят во Флоренции, дай-то бог. Ты, конечно, знаком с Паолой? Золото, а не девушка. Уже совсем у нас освоилась. Да и работящая – в семью. И как подружилась с моими девочками! Поглядеть на них – прямо сестры родные. Вот она какая, моя Паолина!
В блузке и юбке, стянутой на талии широким поясом, Паола была все такой же и, видно, чувствовала себя неплохо в ресторане. Она показала на меня Армандо, и они оба помахали мне рукой. Раскланиваясь с последними посетителями, провожая их до выхода, Армандо бросил не:
– Не уходи, отвезем Паолу домой и немного прошвырнемся, идет?
Вскоре мы сидели в его «фиате-1100»; он за рулем, Паола рядом. Паола, которая когда-то вскакивала со скамейки, разъяренная, но всегда готовая улыбнуться, осталась все той же покладистой эгоисткой.
– Вот-вот, сейчас меня высадите, а сами отправитесь, представляю себе куда. Небось в какой-нибудь ночной кабак!
Мы подъехали к одному из старых домиков на виа Карнесекки, где она жила. Для ее родителей – отца, простого служащего, и матери, скромной учительницы, – предстоящая свадьба была событием, о каком они и не мечтали. Неужели ее сопливый братишка, тоже вырос? Я держал дверцу, дожидаясь, пока Паола выйдет, чтобы пересесть на ее место.
– Нет, нет и нет, – уверял ее Армандо. – Я устал не меньше твоего, ты же знаешь, что за денек у нас выдался сегодня, и надо еще проверить счета, прежде чем лягу. Только подброшу Бруно до колонки, он возьмет канистру бензина, и все. Домой его отвозить не нужно, он на мотоцикле, верно?
– Ну да, это все предлог, – сказала она. – Если вы куда-нибудь собираетесь, я поеду с вами, не так уж я устала.
– Что же, при Бруно нам и поцеловаться нельзя? – спросил Армандо. – Да он и не смотрит на нас. Он такой же, как я, верно, Бруно? Мы с ним от природы верный народ.
– Знаем мы вашу верность, миленькие! – воскликнула она. – И вас знаем, и вашу «берлогу».
Еще бы, ведь она бывала там на наших вечеринках, а потом наедине со своим будущим муженьком. Я смотрел на них, как на марсиан, даже как на троглодитов, не вмешиваясь в их разговор.
– Ладно, – сказал он. – Поехали с нами. Махнем на вокзал, выпьем чего-нибудь, съездим за этим треклятым бензином, а там подбросим Бруно и останемся вдвоем.
– Эдак мы до двух проболтаемся, – заявила она. – Так уж и быть, сами поезжайте.
Армандо поцеловал ее, причем она взвизгнула, а потом, выйдя из машины, наклонилась и чмокнула его сама.
– Делайте, что хотите, я вам доверяю, – сказала она, открывая дверь парадного. – И без того у вас совесть не чиста.
Oни оба засмеялись, и Армандо дал газ.
– Иногда мне кажется, что я уже женат, – заметил он. – И это не так уж плохо! Правда, по вечерам другой раз охота порезвиться. Работа, любовь и, когда нужно, немного развлечений, полчасика перед сном, как сегодня. Куда поедем?
На улице было пусто, Рифреди остался позади, мы ехали вниз по Ромито, вдоль красных стен крепости прогуливались неизменные синьорины.
– Эти не годятся, – сказал он. – О, господи, хуже третьеразрядных. Я знаю одну из них, так она и наградить может… Двинем к центру, устроим небольшой смотр на виа Строцци, виа Сассетти и виа Торнабуони. Прелесть демократии заключается в том, что она перенесла бардаки на свежий воздух.[60] Кто знает, какими они были раньше. Во всяком случае, в них не было такого выбора, факт. Но не выпить ли чего-нибудь для начала? В «Chez-moi» или в «Колодце»?
Мне было все равно. Душа моя треснула пополам: по одну сторону ресторан, вертел, Дора, Чезаре, Паола и ее «миленький», эта гонка на машине Армандо по центральным улицам, где я проезжал часа два назад; по другую – вся моя тупая боль, огромная змея, переваривавшая собственное отчаяние. Именно здесь отражалось постоянно, но смутно, как в запотевшем зеркале, лицо Лори, в которое я изо всех сил старался не смотреть.
Мы выбрали «Колодец». Я был без галстука, и мне пришлось купить его тут же, в кассе, и нацепить под свитер – иначе меня не пускали. Рядом смеялся Армандо:
– Когда идешь со мной, ты должен быть при полном параде. – Он повернулся на 360 градусов и сказал: – Вот, бери пример с меня. Профессия обязывает, да и привычка уже.
Шелковая рубашка, галстук бабочкой, пиджак с двумя разрезами, волосы напомажены и зачесаны назад: он как был, так и остался увальнем, но, несомненно, приобрел более изысканные манеры. Благодаря своим способностям он наладил прибыльное дело, и это были, может быть, единственные за месяц его полчаса развлечений… Потом он женится, постарается отвертеться от воинской повинности… Я правильно сделал, что зашел к нему.
Мы спустились вниз. На ступеньках он сказал:
– Пойдем к стойке, ладно, Бруно? Ты наверняка не богат, да и у меня не столько денег, чтобы поить шампанским этих монашек.
Только полчаса, но я буду вспоминать о них.
Со стаканами в руках, то и дело останавливаясь, мы бродили по двум залам и вокруг площадки для танцев, между колоннами, где в полумраке стояли столики; людей было немного, и они либо любезничали, либо скучали. В глубине, у стены, оркестр играл жалкое подобие блюза. Какой-то лысый в смокинге кивнул Армандо, и он поклонился ему; рядом с лысым сидела блондинка в норковой шубке внакидку, под которой сверкали плечи и наполовину обнаженная грудь, лысый что-то нашептывал ей на ушко, и она, запрокинув голову, беззвучно смеялась. Они походили на экспонаты из музея восковых фигур.
– Мой клиент. Он из Прато, у него на фабрике около сотни ткацких станков. И станки и баб каждую неделю меняет. С этой блондинкой он монтирует очередной станок… А десять лет назад сам вкалывал у станка.
И еще – компания американцев, пожилых, лет под. пятьдесят, и веселых – три женщины и двое мужчин: женщины в пестрых платьях, с размалеванными лицами улыбающихся мумий; один из мужчин – сухой, долговязый – важно смотрел на всех сверху вниз, другой – с брюшком, упиравшимся в стол, – кашлянул, когда мы проходили мимо, и, не без умысла кивнув в сторону дам, сидевших напротив него, буркнул: «Ain't you stinking».[61] Мне не трудно было удовлетворить любопытство Арманде», я перевел, и мы рассмеялись. На этом разведка окончилась: две девушки за следующим столиком пригласили нас, и Армандо первый узнал одну из них:
