В 1765 г. профессор Бодмер пишет Зульцеру о швейцарской молодежи: «Удивительное дело, до чего некоторые из лучших студентов увлекаются фантазией вместе с ним (Брейсом) заниматься обработкой крестьянских полей. Чтобы научиться этому, они уже сделали опыт – помогали крестьянам жать хлеб, испытывали себя, могут ли они переносить жару, усталость, дождь».
Песталоцци поселился у своего деда в деревне и стал принимать участие во всех полевых работах. «Этот человек, – писал о Песталоцци его друг Блунчли, – целый день вместе с крестьянами жнет хлеб, рожь и т. д. Почти все пальцы себе порезал на левой руке, бедняга».
Все это так знакомые русскому читателю народнические настроения!
Увлеченный стремлением сблизиться с народом, Песталоцци «опрощается», садится на землю. Вот что говорит он об этих годах жизни, проведенных им среди народа, в «Лингарде и Гертруде»: «Живя сам в нужде, я учился все глубже понимать нужду народную и ее источники и узнал ее так хорошо, как не мог бы узнать ее более счастливый человек. Я страдал страданиями народа и видел его в его истинном свете, в каком его не видел никто. Я сидел среди него долгие годы, как сова среди птиц. Невзирая на насмешки, которые бросали мне люди, невзирая на их громкий окрик: «Несчастный, ты самому себе меньше умеешь помочь, чем самый последний поденщик, и ты воображаешь, что в силах помочь народу?», – невзирая на эти слова, которые я читал у всех на устах, могучий поток моего сердца не переставал всецело стремиться к одной единственной цели: преградить источник тех бедствий, в которые были погружены народ и я сам».
«О, любимый народ! – восклицает Песталоцци. – Я вижу, как ты низко, страшно низко стоишь, и я помогу тебе подняться!»
Задача, взятая на себя Песталоцци, была не из легких; он сознавал это, но это его не останавливало.
«Вопрос не в том, легко или трудно помочь моему народу, а в том, могу ли я, оставаясь человеком, допустить, чтобы продолжалось теперешнее положение вещей». Эти слова Песталоцци вложил в уста одного из любимых героев своего знаменитого романа «Лингард и Гертруда».
Большинство произведений Песталоцци и посвящено вопросу о том, как преградить источник народных бедствий. Ответ на этот вопрос Песталоцци искал не в книгах, а в личных наблюдениях над народной жизнью. В задачи нашего очерка не входит разбор этих произведений, как и общего мировоззрения Песталоцци. Скажем только, что все его произведения согреты горячей любовью к народу, обнаруживают необычайную наблюдательность, глубину и оригинальность мысли. В них очень много наивного. История доказала несостоятельность очень многих взглядов Песталоцци. Тот, для кого самого еще неясно, где источник народных бедствий и как его преградить, пусть не ищет ответа на эти вопросы у Песталоцци. 120–130 лет тому назад, когда только стало складываться капиталистическое общество и еще могуче властвовал феодализм, не виден был путь развития, тогда не существовало еще сил, историческая задача которых – преградить раз навсегда основной источник народных бедствий.
Песталоцци был сын своих дней, когда вопросы классовой борьбы были еще не осознаны, когда помощи народу ждали извне: от просвещенного монарха, от воодушевленного любовью к народу феодала, от умного законодателя, от доброжелательного фабриканта. Век Песталоцци был веком, когда собственность была окружена священным ореолом, и люди наивно верили, что путь к ней лежит через бережливость, трудолюбие и другие аналогичные добродетели.
Это был век, когда такой человек, такого глубокого ума, как Роберт Оуэн, живший притом при гораздо более развитых условиях производства Англии, усиленно переписывался с сильными мира сего и от них, от князей и миллионеров, ожидал осуществления своих проектов.
Поэтому не у Песталоцци следует искать ответов на жгучие вопросы. Но для всякого, желающего ознакомиться с историей демократической мысли, произведения Песталоцци представляют громадный интерес.
«Я чувствовал, – пишет Песталоцци (в № 32 «Еженедельного листка», 8/VIII 1782 г.), – что народ надо прежде всего привести к тому, чтобы он хорошо понял самого себя и свое положение».
Для этой цели Песталоцци в 1781 г. пишет роман для народа «Лингард и Гертруда» в трех частях. В этом романе он изображает жизнь деревенской бедноты, всю ее нищету, беспомощность, невежество. Доброжелательный помещик путем разумного законодательства и управления и разумного воспитания молодежи делает население счастливым. Роман очень растянут и не отличается особенно высоким художественным достоинством, преисполнен длинными рассуждениями, сентиментальными сценами. Но сквозь наивную и неуклюжую фабулу ярким ключом бьет знание народной жизни, живая демократическая мысль. Помещик, пастор, учитель – все это не живые лица, а добродетельные манекены. Они безжизненны и служат автору главным образом для того, чтобы их устами разъяснять народу, где источник его бедствий и как можно положить им конец. Цель автора не убедить читателя, что помещики и пасторы – народ добродетельный, а выяснить, как и чем народ может сам помочь себе.
Главное средство, по мнению Песталоцци, при помощи которого народ может сделаться независимым от богатства и милости, – это воспитание.
Воспитание, которое проповедует Песталоцци, тесно связано с потребностями трудящихся масс, вытекает из них; оно заключается в развитии всесторонней способности к труду, оно тесно связано с жизнью, в ней черпает средства к развитию физических и умственных сил; . это воспитание не требует никаких особых затрат, дорогих построек, специально подготовленных учителей; в этой области народ может сам помочь себе; лучшие из его среды могут помочь подняться остальным.
Все эти взгляды Песталоцци подробно развивает в своем романе «Лингард и Гертруда». Чего хочет сам народ от школы, каким потребностям она должна удовлетворять? Вот вопрос, которым прежде всего задается Песталоцци. Учитель Глюльфи – герой романа «Лингард и Гертруда» – идет узнавать, как смотрят па школу и чего ждут от нее деревенские жители. Он идет к зажиточному крепкому крестьянину, к жене поденщика, к фабриканту, выбившемуся из бедняков в люди.
Богатый крестьянин не придает школе большого значения, он скорее противник ее.
По его мнению, «настоящей школой для детей крестьянина должны быть его пашня, луга, коровники, поля. Книжная наука выбивает у них из головы то, о чем они должны думать, и набивает ее вещами, которые им не нужны». Дети крестьянина выглядели здоровяками, по внешнему виду мало чем отличались от работников, но были ужасно дики, и их ничем нельзя, было вызвать на разговор. Глюльфи пришел к заключению, что для этих детей будет полезна только такая школа, которая будет давать им нечто не взамен того, что дает им занятие земледелием, а сверх того.
Фабрикант, или, вернее, предприниматель, раздававший крестьянам на дом хлопчатую бумагу для обработки, Мейер, «находил, что без умения читать и писать нет спасения на земле; он посмотрел на дело с более широкой точки зрения и сказал по этому поводу: «Значительное чисто денег, пущенное в оборот, изменило условия жизни народа и характер их заработка, оно уменьшило собственность людей, увеличив их число и удвоив при этом цену всех продуктов. Большинство кормится уже не от земледелия; из десяти человек вряд ли один имеет достаточно земли, чтобы получить от нее все необходимое. Большинству, чтобы жить, нужен добавочный заработок, но для того, чтобы этот заработок давал действительно обеспечение, надо гораздо больше умения, приспособлений и гибкости, чем сколько имеется у земледельцев. При теперешних условиях народ должен неизмеримо больше знать и уметь, чтобы быть в состоянии так же кормиться, одеваться и жить, как тогда, когда людей было вдвое меньше и земля и хлеб стоили вдвое дешевле». Чтобы изменение условий жизни не ставило население в безвыходное положение, Мейер хотел такой школы, «которая целый день держала бы детей вдали от их выбитых из колеи, сбившихся с толку родителей; учила бы их, соблюдая твердость и порядок, как это бывает в хорошей семье, всему, что теперь ребенок должен знать и уметь, чтобы работать дома и на фабрике и, не имея ничего, создать себе хорошие условия домашнего существования» («Lienhard und Gertrud», стр. 154).
Целую ночь обсуждал помещик с учителем «этот глубокий план, но требование отнимать на целый день у дичающего народа детей и давать им в школе во всех отношениях подходящее для их будущего существования домашнее воспитание казалось им почти неосуществимым». Как достигнуть этого, навела их на мысль жена поденщика Лингарда – Гертруда. Они увидели, как она воспитывает своих детей. Ее дети вынуждены были ради заработка прясть. Гертруда учила их тщательно выполнять работу, учила всем приемам работы, но вместе с тем заботилась о том, чтобы в то время, как работали их руки, работала и их голова. Она учила их во время работы читать, считать, рассказывала им о жизни Христа и т. п. «Они работали поденную работу, но души их не знали поденщины». Глюльфи основывает в деревне школу. «Он увидал, что дети тех немногих крестьян, у которых земли много, но много и долгов, и, наконец, тех, у которых нет ни земли, ни другой сколько-нибудь значительной собственности, в общем во многих отношениях требуют весьма различного воспитания. Поэтому он разделил детей на три различные отделения, которые он повел весьма различным образом («Lienhard und Gertrud», стр. 199).
