– Но Бог нас миловал, – у нас хватило ума сдать выпускные в Нахимовском училище, а затем вступительные во ВМОЛА им. С.М.Кирова экзамены на отлично, – и мы выбрали медицину воздушного десанта. Какая может быть медицина у диверсантов? Никто не позволит оставлять следы. Может быть, только в исключительных случаях – замаскированные трупы "своих" и брошенные – "чужие".
Магазанник продолжал:
– После первой спецстажировки, – попрыгав с аэроплана с парашютом, я заболел романтикой и реальностью ВДВ. Уже теперь – зимой, осенью, весной, летом – профессионально занимался парашютными прыжками, "рукопашкой", стрельбой. Анатомия, физиология и прочие медицинские премудрости интересовали меня лишь вторично. Необходимо было делать окончательный выбор. Ты, мне помнится, ушел на гражданку со второго курса, а я месяцем позже написал рапорт: попросил о переводе в Рязанское высшее воздушно-десантное училище. Многие предметы мне перезачли, так что по времени я ничего, практически, не потерял. Думаю, все было сделано правильно, – о чем я никогда потом не жалел.
Но наша служба и опасно и вредна, как поется в песне: уже будучи капитаном, командиром разведроты, на ночных учениях при неудачном приземлении я сломал обе ноги. Бог опять выручил меня: была вакансия и я поступил в Академию тыла и транспорта, закончил ее, – дослужился до подполковника.
– Аркаша, не гони лошадей. – перебил друга Сергеев, – кто-то из питонов говорил, что во время службы в ВДВ у тебя были заморочки с каким-то шпаком, – чуть ли ни жизни ты его решил?
– Здесь вкрались маленькие ошибки. – пояснил Аркаша. – Их стоит устранить в самом вначале. Разберем ситуацию подробнее, ибо она поучительна, хотя и не очень приятна для воспоминаний.
Сергеев поймал себя на том, что исподволь фиксирует особенности языка, скорее, сленга, используемого Магазанником. Человек он, безусловно, в большей мере военный, чем Сергеев, и разговор ведет иначе, чем принято в медицинских кругах. Но чувствуется, что первичная медицинская затравка у него не пропала, – он, видимо, продолжает подчитывать специальную литературу, да и многое с академических времен застряло в даровитом уме друга.
– Сан, ты, конечно, помнишь, что я никогда не скрывал, что по отцу и матери являюсь чистокровным евреем. Больше того, – я горжусь этим! В нахимовское я попал только потому, что в прежние времена мой отец, состоящий в разводе с моей матушкой, решил заняться моим воспитанием опосредованно. Написано в Торе: "И кто злословит отца своего или мать свою, того должно предать смерти" (Шемот 21-22: 17). Не буду потому судить родителей, – полагаю, что все они сделали правильно, поручив воспитание своего единственного сына государству.
– Однако до сих пор не могу понять откуда у меня, у истинного еврея, взялась страсть к воинской службе. Отец мой, – безусловно, хороший и умный человек, но интеллигент до мозга костей. Его от той интеллигентности и потянуло на молоденькую актрису на старости лет.
– Он работал заместителем министра лесного хозяйства СССР, – должность, как ты понимаешь, достаточно большая для того, чтобы меня определить в ЛНУ ВМФ. Так, помнится, официально означалась наша питония.
– Наверное, я хорош был бы в израильской армии, но Бог сподобил служить в России. Существует, видимо, такая порода людей, которым необходимо служить, заниматься воинским ремеслом. Они служат не вообще идее, не идеологическому ее наполнению, а корпоративным ценностям, – я составная часть офицерской касты. Вот в чем состоит их идейная опора.
– Так можно назвать это свойство. Все остальное лишь относится к разряду – уметь выполнить приказ. Национальность здесь не имеет значение. Но живут на свете и другие люди, с иными понятиями.
– Уверен, что чистота индивидуального генофонда определяет и чистоту помыслов, поведение человека, какой бы национальности он не был. Однако, особенно это привязано к избранному Богом народу.
– Прописано в Ветхом Завете, а особенно в Торе, что нельзя добропорядочному еврею вступать в брак с иноверцами. Словно в наказание за такие отступления, Бог награждает путаников генофонда особым статусом – "жидовством".
– Я чистокровный еврей и потому спокойно рассуждаю на щекотливые темы: отличительной чертой жида являются непомерные амбиции и азарт самоутверждения через хвастовство, громкие, показушные эскапады. Такие истероидные персоны, словно, пытаются компенсировать дефекты еврейства за счет чрезмерной гордыни, задираясь при этом даже на чистокровные особи.
– Вот таких чудаков на букву "М" я и встретил в бытность мою подполковником, заместителем начальника тыла дивизии. Все в моей военной карьере тогда складывалось великолепно, но бес попутал.
– Дело было на отдыхе, в Сочах. Я случайно залетел на гражданский курорт, – конечно, гулял без формы. Маленький, толтопузый жиденыш – явный истерик – донимал меня своими выкрутасами: он раскопал где-то сведения о моей военной карьере и пытался острословить на сей счет. Ему ассистировали два толстозадых жида, не помню (не интересовался), кто они были по профессии (по моему, что-то близкое к миру искусств).
– Ты же знаешь, Сан, как трудно живется человеку, которого долгое время натаскивали на действия по формуле: "Если враг не сдается – его уничтожают"! Я часто ловил себя на мысли, что труднее всего профессионалу дается не скоротечный рукопашный бой по "нашим правилам", а выбор как раз бережливого способа вразумления клиента. Просто теряешься в выборе решения. Видимо, для таких случаев и был придуман в старые добрые времена эффектный жест, – швыряние перчаток в рожу противнику. После чего полагалась дуэль, но не мордобой.
– Мы сидели на веранде, в комнате отдыха: толстопузик со своими двумя ассистентами заболтался на счет ВДВ (тогда шли с известным скрипом Афганские события). Они забавляли женскую аудиторию и основательно переступили грань.
– Момент старта даже не помню, – сплошные рефлексы. Словно кто-то изнутри подал мне команду – "Вперед, круши"!
– Первым я вышиб из кресла пигмея молниеносным ударом ноги – "йоко гери". Вошедшая в плоть и кровь техника удара повела ногу в точно выверенном направлении, – в область сердца. Чудом этот придурок остался жив, – в последний момент я все же смягчил удар, придержал ногу.
– Однако, наружным ребром ботинка были сломаны ребра и наступила остановка сердца. Второй словоохотливый толстяк получил ногой по затылку и правой височной области, по совокупности, хлестким "маваси, слева". Третья жирная жопа пыталась подняться с кресла, но я вернул его туда обратно ударом "кагэто". Хорошо, что при этом не вколотил ему голову в туловище, – коварный удар, если себя не ограничивать. Ну, ты и сам все знаешь.
– Результаты плачевные: пришлось реанимировать удалого кретина – пузанчика. Он никак не хотел начинать дышать. Очухался только после закрытого массажа сердца и искусственного дыхания "рот в рот". Так что мы с ним слились в экстазе, как любящие братья. К несчастью, он остался инвалидом, правда на укороченную жизнь. О чем я, конечно, искренне сожалею.
– У второго, как водится, – тяжелое сотрясение мозга и долгое стационарное лечение вместо пляжных развлечений.
– У третьего – подошвой моего ботинка был снят скальп со всей лицевой части и сломаны кости носа.
– У присутствующих, как ты понимаешь, – шок, безмолвие и расслабленные воспоминания о прошлом. Вокруг пострадавших – не столько кровища, сколько тишина, редкие стоны и длительное безмолвие зрителей. Теперь герои поняли, что рассуждения о достоинствах Армии – это не их тема.
– Я стою, как болван, и невольно вспоминаю: "Кто пустил дикого осла на свободу, и кто разрешил узы онагру, которому степь Я назначил домом и солончаки – "жилищем"? Даже помню, что эти слова из Книги Иова глава 39, строки – с пятой по шестую. Привычный бой просветляет память, освежает голову. Не стоило мне все же появляться на гражданском курорте!
– Тогда получилось не совсем по Торе: "И не пощадит глаз твой: жизнь за жизнь, око за око, зуб за зуб, рука за руку, нога за ногу" (Дыварим 19: 21). Вышел явный перебор с моей стороны, сработали хищные инстинкты. Они ведь только трепали языком, а я бил ногами, с акцентом бил!
Сергеев в душе воспринимал описание "рукопашки" с восторгом, вспоминая и свои, к счастью, неотреагированные, столкновения. Но, рассуждая юридически, – тлетворно и крючкотворно, – ситуация была, безусловно, аховая. Последствия было легко прогнозировать, вспомнил традиционное: "Подскользнулся – упал – очнулся – суд – решетка"!
Аркаша отхлебнул из фужера и продолжал без подъема, с некоторой тоской в голосе:
– По инициативе пузанчика, ужасной историей занимался самый гуманный суд в мире – Военный трибунал. Я был уволен из армии и отсидел три года. Добрые царские времена, когда офицер мог защищать честь мундира прямо на месте ударом шашки или выстрелом из револьвера (личное оружие), не взирая на гражданские доблести любого шпака, прошли безвозвратно. Но мой случай – свидетельство того, что "наш бронепоезд стоит на запасном пути"!
