Я медленно вышла с вокзала и нерешительно застыла на тротуаре, глядя туманным взором на чернеющую Лиффи и пустую массу Феникс-парка на другом берегу. Я уже собиралась вернуться к трамвайной остановке, как вдруг кто-то меня окликнул.
Это был Тим.
— Привет, Салли, хотите, подвезу?
Естественно, при нем был мотоцикл.
Я согласилась, поскольку обожаю езду на мотоцикле.
5 июня
Сегодня опять не было селедки в имбире на закуску. Я возмутилась. Мама уткнулась в тарелку, миссис Килларни — тоже, и все это без каких-либо объяснений. Интересно, что с ними происходит?
Я получила еще одно приглашение, на этот раз — на вечеринку к Экс’Грегор О’Грегорам, которых я, впрочем, совсем не знаю. Приглашение пришло от Пелагии. Я сразу же купила три пары новых чулок, еще один пояс, два флакона духов (для головы и для подмышек) и вторую пару бальных туфель на не очень высоких каблуках. А то я получаюсь слишком высокой.
Кстати, чуть не забыла: вчера Тим лишил меня невинности.
7 июня
По-прежнему нет селедки в имбире.
8 июня
Сходила на вечеринку к Экс’Грегор О’Грегорам. Хорошо выпили, танцевали галопад, шают и джигу. Аркадиус О’Сир показал мне несколько па из шимми и чарльстона, это американские буррэ[*]. Затем мы уединились в маленькой темной комнате, и, поскольку Тима в этот вечер не было, я предоставила свои благосклонности Аркадиусу. Но то ли из-за усталости, то ли из-за злоупотребления алкоголем Акадиус не сумел ими воспользоваться.
9 июня
По поводу того, что произошло вчера вечером и еще раньше, я не очень хорошо понимаю, как именно это происходило.
11 июня
Еще одна вечеринка. Совершенно случайно я оказалась наедине с Джорджем О’Коннаном. У него все получилось удачно, совсем как у Тима. Но поскольку все опять произошло в темноте, в моем половом воспитании по-прежнему наличествуют дыры, которые необходимо заполнить. Для этого мне нужен дневной свет. Сейчас погода стоит теплая, и я смогла бы осуществлять свои сопоставления в Феникс-парке.
12 июня
По-прежнему нет селедки в имбире. Я обругала маму, но та не знала, что ответить.
14 июня
Мой последний урок с Богалом. Как и в прошлом году, он едет на каникулы в Италию. Мне предстоит учиться у него еще как минимум год, прежде чем я начну писать роман, о котором у меня нет ни малейшего представления, разве что название, да и то. Я пожелала им счастливого пути, ему и миссис Богал, которая, естественно, присутствовала на занятии. На протяжении всего урока я себя спрашивала, осуществлю ли я когда-нибудь сопоставление с Падриком Богалом. Дело в том, что он офигенно старый, тридцать пять лет, не меньше. К тому же мне этого совершенно не хочется...
Уходя — не знаю, что на меня нашло, — я наклонилась к Мэйв и прошептала ей в ухо: «Я тебя люблю». Затем убежала, на ватных ногах, но с позвякивающим сердцем.
16 июня
По-прежнему нет селедки в имбире. Мама, наверное, с ума сошла.
18 июня
Письмо от Варнавы. Я не нашла в себе мужества прочесть его перед своей малочисленной аудиторией. Даже не знаю, о чем он пишет. Только и сделала, что бегло просмотрела. Жалкий тип. Мудак, как сказал Тим. Из письма запомнила только то, что он встречался со знаменитым французским лингвистом, который был проездом в Корке, и говорил ему обо мне. Наверняка Прель.
20 июня
Вечеринка у О’Коннор О’Коннор О’. Еще одна незнакомая компания. Встретила там нескольких приятелей: Джорджа, Тима, Аркадиуса. Я попыталась осуществить сопоставление с Падриком О’Грегором Мак-Коннаном, но нам помешало появление Пелагии. Тогда я захотела узнать, хорошее ли воспоминание обо мне осталось у Тима. Великолепное. Но все опять произошло в полной темноте.
21 июня
Мама предлагает поехать на каникулы к дядюшке Мак-Куллоху вместе с миссис Килларни и Саломеей в пеленках. Только подумать, эта кроха — моя племянница! Ну и ну.
Однако меня это совершенно не прельщает. Теперь я уже знаю, что почем, и у меня нет ни малейшего желания служить подкладкой ни для дядюшки, ни для козла Варнавы. Когда я думаю о своем прошлогоднем неведении, дрожь пробирает мое естество аж до самого основания.
Ферма Мак-Куллоха? Нет уж, спасибо.
22 июня
Дома нет не только (по-прежнему) селедки в имбире, но теперь еще и пирога с морской капустой. Я готова плакать от ярости.
24 июня
После сегодняшнего ленча я почувствовала себя на редкость странно. Обширная ностальгия пропитывала мою маленькую душу (бессмертную), а я продолжала сидеть на стуле, развалившись, раздвинув ноги, с опущенной между ними рукой, и с мрачной иронией думала о том, что сейчас мне сгодился бы даже самый последний недоумок. Я мечтательно рассматривала стакан с уиски, покачивая его, отчего кубики льда тихонько звякали о стекло. В этот момент в дверь позвонили.
Я встрепенулась, да так волнительно, что чуть не расхерачила все, что стояло на столе; содержимое стакана вылилось мне на платье. Но я все равно подбежала к двери и отворила ее.
На пороге стоял Мишель Прель.
— У тебя взволнованный вид, — сказал он.
— Вовсе нет, — ответила я.
— Что с тобой стряслось? — спросил он, увидев подол моего платья.
Я глупо хихикнула:
— Не то, что вы думаете. Это просто уиски. Уиски.
— Ладно, ладно. Я у вас чемодан оставлю ненадолго, а потом заберу.
— Вы уже уезжаете?
— Да. В пять часов сажусь на грузовое судно, которое идет на остров Мэн. Тебе не мешало бы выучить мэнский диалект, а?
С этими словами он хлопнул меня по заднице.
Я вздрогнула, у меня пересохло во рту. Пока я готовилась ответить по поводу мэнского диалекта, Мишель прошел в столовую. Я побежала за ним следом.
— Уиски? — предложила я.
— Ты одна дома? Да, уиски, конечно.
— Мама устроила себе небольшую сиесту, миссис Килларни и Саломея на кухне.
— Невеселая у тебя, должно быть, жизнь с тех пор, как Джоэл и Мэри отсюда уехали.
— Ой, бля! И не говорите, господин Прель! Как меня это все затрахало! Как затрахало! Ну его на хер!
Он смотрел на меня с улыбкой, чуть ли не с насмешкой.
— Ничего смешного, — обиделась я.
— Язык у тебя смешной.
— Разве я плохо говорю по-французски? По-моему, вы гордились мной.
— Да, но теперь я должен перед тобой извиниться. Я научил тебя неприличным словам.
— А что, существуют неприличные слова?
— Послушав тебя, один из моих соотечественников очень бы удивился.
— Как Атаназ.
— Да, кстати. Ты же его видела. Что ты о нем думаешь?
— Что он — мерзавец, поганец и мудак.
Мишель продолжал смеяться над тем, что я говорила. Это меня начинало злить.
— Какие же неприличные слова я сказала?
— Ну, например: хер, трахать, мудак. Во Франции девушки употребляют такие слова только в разговоре с родными или друзьями.
— Но вы же мой друг, господин Прель.
— Надеюсь. Поэтому и не укоряю тебя, а даю маленький совет.
— Благодарю вас, господин Прель. Не могли бы вы составить мне список слов, которые нельзя употреблять.
— Вот-вот. Он начнется со слова амур и закончится словом ялда.
— Какой вы душка, господин Прель.
— Еще больший, чем ты думаешь, — сказал он, вставая и направляясь к своему чемодану, — потому что привез тебе подарок.
— О! — радостно протянула я, сжимая руки на груди и закрывая глаза в ожидании сюрприза.
Мишель положил мне на колени плоскую коробку, которую я открыла дрожащими руками. В ней был корсаж «Скандал». Я заверещала от счастья.
— Вот это да, вы действительно душка, господин Прель! Вы позволите, я его примерю?
— Пожалуйста.
Я начала раздеваться.
— Ты вообще не носишь лифчик?
— А что, надо?
— Нет, нет.
— А трусики, их надевать до или после?
— Не надевай вообще.
Я принялась облегать (как писали в журнале мод) свое тело в корсаж, впрочем не без труда. Пристегивая к нему чулки, я взглянула снизу вверх на г-на Преля. Мне показалось, что у него вот-вот глаза на лоб полезут.
В этот момент вошла мама.
— О! Господин Прель! — обрадованно воскликнула она. — Как я рада вас видеть.
— Мое почтение, сударыня, — сказал он, вставая, что позволило мне отметить, что у него вот-вот полезут не только глаза.
— Это подарок господина Преля, — сказала я маме, подтягивая корсет, чтобы он лучше сидел.
— Вы ее балуете, господин Прель! К чему такие безумные траты?
— Не будем об этом говорить.
