В этот момент вошла мама.
— О! Господин Прель! — обрадованно воскликнула она. — Как я рада вас видеть.
— Мое почтение, сударыня, — сказал он, вставая, что позволило мне отметить, что у него вот-вот полезут не только глаза.
— Это подарок господина Преля, — сказала я маме, подтягивая корсет, чтобы он лучше сидел.
— Вы ее балуете, господин Прель! К чему такие безумные траты?
— Не будем об этом говорить.
— Красивая девочка моя Салли!
— Восхитительная.
Я надела платье.
— А теперь прошу меня извинить, — сказал Мишель. — У меня в городе кое-какие дела.
— Можно проводить вас, господин Прель?
— Конечно, конечно.
Мы сели на трамвай, который шел до О’Коннелл-стрит. Мы сидели рядом, но с небольшим интервалом между. Пока ехали, особенно не разговаривали. Затем г-н Прель заходил в разные места, а я следовала за ним как собачонка и терпеливо ждала, когда он выйдет. Закончив свои дела, он спросил:
— Что теперь будем делать?
— Давайте поедем в Феникс-парк, — предложила я.
— Что за мысль?
— Мне было бы приятно.
— У меня нет времени.
— Мне было бы приятно.
Он внимательно посмотрел на меня:
— Почему?
— Мне было бы приятно.
Он раздумывал, колебался, снова раздумывал.
— Нет, точно, у меня нет времени.
Я была невероятно разочарована.
Потом он стал рассказывать об одном типе из Дублина, некоем Джойсе (порнографе), вынужденном печатать свои книжки в Париже. Затем мы вернулись домой, он забрал чемодан и ушел. На прощание крепко меня поцеловал. Как надо. И все. Я была очень, очень, очень расстроена. Устроилась перед бутылкой уиски в ожидании ужина.
На этом херовом ужине опять не было селедки в имбире.
— Меня это достало, — заявила я. — Я хочу селедки в имбире. Почему у нас больше нет селедки в имбире?
Мама расплакалась.
— Лучше бы вы ей рассказали, — сказала миссис Килларни.
Уняв свои икания и всхлипывания, мама объяснила причину: денег у нас больше нет. Оказывается, папа, уходя во второй раз, забрал все, что оставалось от суипстейка.
— Черт, — прошептала я.
И спросила:
— Значит, никогда больше не будет селедки в имбире?
— Никогда.
— И пирога с морской капустой?
— И пирога с морской капустой.
Я задумалась.
Чуть позднее мама невзначай, вскользь и между прочим спросила у миссис Килларни:
— Вы не находите, что торговля скобяными товарами — хорошая профессия?
— Признать, она приносит немало, — сказала миссис Килларни.
25 сентября
На борту «Святого Патрика».
Наконец-то я побываю в Париже! Мы отплыли час назад, у Варнавы морская болезнь, он блюет вовсю.
Сегодня утром мы поженились, а вечером сели на пароход. Шел дождь. Дул ветер. Сходни плохо освещались. Варнава шагал впереди. Идти было нелегко, я все время боялась шлепнуться в воду и в конце концов еле передвигала ноги. Тогда Варнава крикнул:
— Салли, покрепче держись за поручень!
Я протянула руку в темноте, но нашла всего лишь холодный и мокрый трос. И поняла, что моя супружеская жизнь уже началась.
П. Лётелье, В. Кислов.
Послесловие
Трудно верить всему, что говорят. Еще труднее — тому, что пишут. Перечитывая предисловие Салли Мара к Полному собранию ее сочинений (изд-во «Галлимар», 1962), мы не могли отделаться от двойственного ощущения, в котором смешивалось сомнение в достоверности официальной версии (чего только не выдумывают издательства для того, чтобы заработать дополнительную тысячу пинджинов или фьюрлингов) и искреннее сочувствие живому автору с непростой судьбой и подмоченной репутацией, который всегда называл «кошку кошкой, а мудака мудаком». Не довольствуясь редкими и скудными сведениями о Салли Мара в критической литературе (самым полным и значительным источником на сегодняшний день является книга Пьера Давида «Единосущность и квинтэссенция производной фикции», Лион, 1958), мы попытались разобраться в этой запутанной истории, дабы покончить с наглой мистификацией per fas et nefas, unguibus et rostro, ense et aratro.[21]
Вот что нам удалось узнать.
Миссис Мара и мисс Килларни исчезли при невыясненных обстоятельствах. Саломея Килларни-Мара попала в детский приют при протестантской церкви Святого Николая за Городом (Дублин), получила образование, вышла замуж, родила сына и работает главным бухгалтером на пивоварне «Гиннес». Она совершенно не помнит своих родителей, но до сих пор хранит куклу, подаренную ей после войны «одной тетей». Варнава Падж трагически погиб в июле 1969 года в Ольстере, где собирался купить магазинчик скобяных товаров. Взрыв магазина взяла на себя одна из группировок ИРА, которая даже не подозревала о смене хозяина. На месте трагедии, среди обломков и осколков, была обнаружена сумка скобянщика с документами и учебником гэльского языка под редакцией У. Мэйдженниса и Д. У. Рассела (1938, изд. Дублинского университета). Обгоревшая книга была испещрена пометками на французском языке, а на титульном листе сохранилась дарственная надпись на английском: «Дорогой Салли в день ее рождения от сестрицы. 16 апреля 1947». Мэри Мара не дождалась своего Джона Томаса (он погиб при высадке союзных войск в Нормандии в 1944 году), так и не вышла замуж, у нее не было детей; она проработала всю жизнь в почтовом отделении городка Гэлин и умерла там же в состоянии полного склероза и глубокого маразма в 1981 году. В ее вещах были найдены четыре почтовые открытки, присланные Джоэлом: в 1942-м (из Конго) брат сетовал на «сильную жару и непроходящую лихорадку»; в 1948-м (из Колумбии) жаловался на «тяжелые условия работы» и «частые переезды»; в 1954-м (из Гватемалы) писал, что «опять взялся за стихи» и рассчитывает на «серьезные изменения в ближайшем будущем». В последней открытке, 1961 года (из Анголы), Джоэл клялся, что «пошлет все на хер» и поедет «к Салли в Париж». В картотеке отдела кадров деканата филологического факультета Университета Париж-VIII Венсенн–Сен-Дени за 1976/77 учебный год фигурирует фамилия преподавательницы ирландского языка Сара Марра. В Национальной публичной библиотеке хранится по одному неразрезанному экземпляру следующих работ: С. М. «Гэльская метрика в произведениях поэтов круга Падрика Богала» (1980, Париж, изд-во «Иси», тир. 18 экз.), Салли М. «Плагиат наоборот: ономастика в «Улиссе» Дж. Джойса» (1986, Париж, изд-во «Ла-ба», тир. 50 экз.), С. Мара «Автобиография как моток сознания» (1991, Париж, изд-во «Нюльпар», тир. 100 экз.).
Мы долго разыскивали Салли и Джоэла Мара по всей Франции: обращались в издательства и типографии, изучали каталоги библиотек и архивов, литературных ассоциаций и фондов, рассылали запросы в Министерство культуры, Государственное общество писателей, Общество защиты авторских прав и прочие организации. Мы встречались с сотрудниками издательства «Галлимар»: все в один голос утверждали, что Салли Мара и Мишель Прель являются не более чем псевдонимами, а интересующие нас романы принадлежат перу некоего Кено (неужели того самого?). Просмотрев телефонные справочники и адресные книги, исследовав Минитель и Интернет, мы смогли найти девятерых Мишелей Прелей (3 — в Париже, 1 — в Нанте, 2 — в Марселе, 1 — в Бар-ле-Дюке, 1 — в Дижоне, 1 — в Женеве). Мы проверили всех девятерых: псевдопереводчика и якобы писателя среди них не было. Мы не теряли надежды и продолжали поиски, используя всевозможные источники информации; особое внимание уделяли различным ирландским учреждениям: Генеральное консульство и торговые представительства, церкви, общины, общества, землячества и кружки. Мы обошли все ирландские бары Парижа и провели там не один вечер. Отчаявшись, мы дали объявление в газетах, на телевидении и на радио, но все меры оставались тщетными.
Какова же была наша радость, когда однажды нам позвонила сама Салли Мара и предложила встретиться. Голос у нее был хриплый, уверенный; говорила она на правильном французском языке с сильным ирландским акцентом.
В назначенный день и час (19 апреля 1999 года в 17.00) мы пришли по указанному адресу: № 109 по улице Шарантон, что в 11-м округе. Нам пришлось долго идти (это одна из самых длинных парижских улиц, она ведет к городку Шарантон, единственному месту, где после религиозных войн (вторая пол. XVI в.) разрешалось проживать протестантам) под проливным дождем, и мы основательно промокли. По пути, готовясь к предстоящему интервью, мы пытались придумать не очень глупые вопросы и представить себе возможные ответы. В нашем списке было что-то про авторскую фикцию и фиктивное авторство, психоанализ и подсознательное, интертекстуальность и автобиографический пакт и даже про три центра души, согласно Платону: nous (расположенный в голове и управляющий интеллектуальными и духовными функциями), thumos (расположенный в самой середине тела и ответственный за чувства) и epithumia (расположенный в низу живота, в области желаний). У нас ничего не получалось: все казалось каким-то искусственным, скучным и чуть ли не постмодернистским. Мы решили действовать сообразно обстановке. Не доходя до бара «Оливковое дерево», в котором грустные кабилы играли в карты, мы вошли в шестиэтажное безликое строение 60-х годов, поднялись в лифте на четвертый этаж и позвонили в дверь «Н». Нам открыла сама хозяйка и пригласила войти. Салли Мара оказалась высокой худощавой женщиной с густыми седыми волосами, стянутыми в хвост, и пронзительным взглядом больших голубых глаз. Косметикой она не пользовалась. Несмотря на все издержки преклонного возраста, в ее чертах угадывалась былая красота. Одета она была простенько и безвкусно: зеленое платье с перламутровыми пуговицами, длинная оранжевая кофта с костяными пуговицами, штопаные шерстяные носки, шлепанцы. Держалась доброжелательно и производила впечатление человека энергичного и решительного: сразу же пригласила нас пройти в гостиную и чего-нибудь выпить. Мы попросили минеральной воды. Она удивленно хмыкнула, предложила сесть и ушла на кухню. Мы сели в кресла, достали диктофон (в котором не оказалось батареек) и стали осматриваться. Комната была маленькой и светлой. У окна без штор — высокий табурет с патефоном. На полу — ворсистый ковер с неясными мотивами и подозрительными символами. Во всю стену — стеллажи с книгами на гэльском, английском и французском языках. На другой стене — черно-белая фотография молодого мужчины в шляпе и репродукция с картины, изображающей трамвайную остановку на фоне каких-то доков и пароходов. «Это портрет Ронсерая, а это Дун Логари», — сказала хозяйка, входя в гостиную. Она поставила на низкий журнальный столик поднос с бутылкой минеральной воды, бутылкой виски, тремя стаканами и спросила: «Может быть, все-таки глоточек уиски?»
